Фудзисава, Хирацука, Оисо, Одавара. Названия пропускных пунктов слились в единое целое, как и воспоминания о городках и лесах, горах и долинах, речных и морских побережьях, жилых домах и храмах. Дойдя почти до изнеможения, серым днем через двое суток после отъезда из Тацуки он оказался вблизи Хаконэ, на самом трудном и опасном отрезке Токайдского тракта. Гористая местность, крутая, неровная тропка между высоких кедров. Сано спешился и продолжил путь пешком. Вскоре он вспотел, несмотря на влажный, пробирающий до костей холод. Появились одышка, головокружение.

У Сано начались галлюцинации. Камешки, вылетавшие из-под ног, казались валунами, журчащие ручейки — ревущими водопадами, пар из расщелин — дыханием дракона, живущего под горой Фудзи, встречные, вежливо кланяющиеся крестьяне — призраками, а путешественники из числа тех, кто наводняет Хаконэ летом, чтобы насладиться лечебными свойствами прохладного воздуха, ибо зимой он вреден, — бандитами. Сано шел с обнаженным мечом, готовый мгновенно отразить нападение.

Однажды ему почудилось, что за кедром прячется наблюдатель. Он остановился и крикнул:

— Я здесь! Выходи и возьми меня, я вызываю тебя!

Услышав свой голос, повторенный горным эхом, Сано понял, что сходит с ума, и постарался взять себя в руки.

Наконец он добрался до деревни. Сотня с небольшим домов лепились по краю тракта, огибающего юго-восточный берег озера Аси. Усеянное рыбачьими лодками озеро отражало свинцовое небо и высокие, поросшие лесом горы, некоторые с почти отвесными склонами. Над горами смутно белела снежная шапка Фудзи.

Шагая к пропускному пункту, Сано чувствовал громадное облегчение. Скоро он сможет отдохнуть в чистом уютном номере трактира, получить еду для желудка и горячую ванну для ноющих мышц. Однако на пропускном пункте его поджидало препятствие. Хаконэ славилась сердитым нравом дюжих стражников. Положение деревни: с одной стороны — горы, с другой — озеро, делало ее естественной ловушкой, используемой людьми сегуна для отлова подозрительных путников, особенно тех самураев, которые не относились к числу верных союзников клана Токугава. Около укрепленных ворот перед Сано выросли двадцать стражников в полном боевом облачении.

— Пойдемте со мной, — сказал один.

В караулке Сано битый час допрашивали три чиновника в кимоно, расшитых гербами Токугава.

— Из какой вы семьи? Откуда вы родом? Куда направляетесь? Какова цель вашего путешествия? Кто ваш господин? Чем вы занимаетесь? Кто ваш непосредственный начальник?

Сано страстно мечтал отдохнуть и поесть, но ссора с чиновниками была непозволительной роскошью: его могли задержать на полдня — или даже неделю.

— Сано Исиро из Эдо, сын Сано Сутаро, учителя боевых искусств, прежде отец состоял на службе у правителя Кии из провинции Такамацу, — вежливо доложил он.

Через открытую дверь было видно, как в соседней комнате чиновники выворачивают на пол содержимое его седельных сумок. Кто-то обыскивал одежду, кто-то изучал дорожный пропуск.

— Я ёрики под началом Огю Бандзана, судьи Северного Эдо. Совершаю паломничество в Мисиму.

Он думал, что чиновники спросят, кого именно и зачем он собирается навестить в Мисима. В их работу входило вынюхивать, не плетется ли заговор против правительства. К его удивлению, чиновники утратили всякий интерес к цели поездки и сосредоточились на имени.

— Ёрики Сано Исиро из Эдо, — сказал главный, — не замешаны ли вы в убийствах, совершенных позавчера в Тацука?

Сано потрясла скорость, с которой шпионская сеть разносит новости по Токайдо. Он удовлетворил любознательность, подозревая, что ответы на большинство вопросов им известны. После тщательного повторения позавчерашнего допроса его отпустили.

Храм Каннон располагался высоко в горах за Хаконэ. Сано оставил лошадь и кладь в трактире и отправился в путь пешком. Тропинка вилась и петляла. Кедры вплотную подступали к ней. Грузные темно-зеленые ветви закрывали обзор на каждом повороте. Снег и лед выбелили землю. Сано подобрал корягу и пошел, опираясь на нее как на посох. «Должно быть, Ниу послали слуг, чтобы помочь Мидори в пути, однако дорога для нее, наверное, была не из легких», — мельком подумал он. Чем круче забиралась тропинка, тем сильнее дул ветер, крепчал мороз и увеличивалась влажность. Капли ледяной воды хлестали по лицу. Сано казалось, что он уже в облаках. Сердце колотилось от напряжения, легкие с трудом насыщали кровь кислородом.

Однако решимость поймать убийцу и отомстить за смерть Цунэхико гнала Сано вперед. Он надеялся, что встреча в храме Каннон оправдает путешествие. Остановившись передохнуть, он увидел, что деревня, озеро и горы под ним покрыты легкой пеленой тумана. У Сано закружилась голова, и он оперся на посох. Отдышавшись, продолжил опасный подъем.

Именно в тот момент, когда силы были на исходе, он вышел на поляну и увидел храм.

Вход обозначали ворота — двойная черепичная крыша на четырех мощных столбах. Сано миновал эти ворота, затем такие же, но поменьше и очутился на земляном дворике, уставленном незажженными каменными светильниками. Справа главный павильон, квадратный и неприступный, на высоком каменном основании. Слева пагода и деревянная клеть с колоколом. Каменные скульптуры вокруг кладбища. Павильон для проповедей, хранилище сутр и склады на уступах за двориком. Выше в гору длинное приземистое здание на деревянных опорах, надо полагать, женская обитель.

Хотя за время существования храм, похоже, периодически ремонтировали, лишь пятиярусная пагода была восстановлена в первоначальном виде — побеленные стены, крыша под новой серо-голубой черепицей, свежая краска на деревянных деталях: зеленая на средниках окон, красная и желтая на изящных переплетениях оконечностей крыши — традиционно китайские тона. Колокольчики, опоясывающие высокий бронзовый шпиль пагоды, позванивали на ветру. Однако другие здания являли признаки запустения. Мох и лишайник покрывали стены. Деревянные балки, двери, решетки окон облезли и потрескались. Крыши растеряли черепицу. Ни монахов, ни паломников, ни монашек. Храм, казалось, вымер.

Сано поднялся по ступеням к главному павильону и толкнул массивную дверь. Дверь со скрипом отворилась. Он помедлил, разулся и вошел. У задней стены зала на цветке лотоса величественно восседал огромный Будда. Время сделало многорукую бронзовую статую зеленовато-черной. Вокруг меньшие по размеру раскрашенные деревянные цари-хранители грозили врагам кулаками и копьями. Сотни зажженных масляных светильников и тлеющих благовонных палочек словно оживляли божества неверным, мерцающим светом. За многие годы огонь и дым вычернили балки. На выцветших фресках едва проступали красно-коричневые изображения Будды в окружении дворцов и гор. В дальнем левом углу скромно ютилась выполненная в человеческий рост позолоченная деревянная статуя богини Каннон, Гуань-Инь, китайская богиня милосердия, Бодисаттва, пожертвовавшая собой ради спасения людских душ. Ее украшали корона в драгоценных камнях и пылающий нимб.

Сано опустил монетку в ящичек для пожертвований на подставке возле алтаря, закрыл глаза и склонил лицо над соединенными ладонями, мысленно произнося молитву за здоровье отца, за дух Цунэхико, за окончание печалей Глицинии и успех своей миссии.

Шорох одежды привлек внимание Сано. Он обернулся и увидел стройную монахиню в платке и длинном черном кимоно. На вид ей можно было дать от тридцати до шестидесяти лет. Бледное суровое лицо и высокий лоб. Длинные пальцы, перебирающие четки на поясе. Монахиня подошла и встала рядом с Сано.

— Добро пожаловать, благородный паломник. Я настоятельница храма Каннон. Буду рада рассказать вам об истории храма. Храм построен в эпоху Хэйань, примерно восемьсот лет назад...

Заунывный тон свидетельствовал о том, что она много раз произносила эту речь, избыток вежливости — что, подобно всем иерархам дзен-буддизма, стремилась заручиться расположением сословия воинов — самураи поддерживали буддийские храмы.