Уильям несколько раз щелкнул хлыстом, держа его у самой земли.

– Будешь считать, Эванс?

– С удовольствием. – И Эванс встал рядом с Виолой. Лоуэлл повернулся лицом к Уильяму, держа в руках растянутый газетный лист. Уильям сделал шаг вперед, щелкнув хлыстом, но погонщик не вздрогнул. Газета разорвалась точно посередине.

Щелканье хлыста отозвалось в теле Виолы.

– Один. – В голосе Эванса слышалась легкая скука. Теперь Лоуэлл держал одну из половинок листа. Еще щелканье – и упал еще кусок. Виола почувствовала, что ее охватывает возбуждение, и крепче вцепилась в перила.

– Два.

– Три. – Лоуэлл оставался совершенно спокоен. Теперь он растягивал в руках все меньшие и меньшие куски листа.

– Четыре.

– Пять.

Груди у Виолы вспухли и заныли, как будто Уильям ласкал их.

– Шесть.

Слышалось только тихое бормотание Харрисона.

– Семь.

Лоуэлл посмотрел на Уильяма, а тот кивнул. Всем стало ясно, что Лоуэлл выиграл, хотя игра продолжалась, и кусочки становились меньше дюйма длиной.

– Восемь.

Лоуэлл бросил последний кусочек газеты на землю. Раздались приветственные крики, и деньги начали переходить из рук в руки. Лоуэлл ходил гордо, как петух.

Уильям потянулся и спокойно улыбнулся, сворачивая хлыст.

Эванс исчез, пробормотав что-то на прощание. Виола и Уильям вошли в контору. Усадив Виолу за меньший по размеру письменный стол клерка, Уильям пошел к своему столу, на котором аккуратными стопками лежали квитанции. В чем состояла работа, и так ясно, но Уильям пустился в подробные объяснения, а Виола терпеливо выслушала его.

– Рабочие принадлежности Крэмптона должны тебя устроить, – пробормотал Уильям и открыл ящик.

Виола заморгала. Интересно, что из вещей могло бы ей понадобиться для работы? Она рассмеялась, когда Уильям вынул из ящика кожаный передник, козырек для глаз и нарукавники.

– И все это он надевает для работы? – спросила она.

– А как же иначе он мог бы все время сохранять невероятно чистый вид? Он и с апачами дерется таким же манером.

Виола надела на себя все чем Крэмптон защищался от грязи, и посмотрев на свое отражение в оконном стекле, фыркнула. Ее матушка и Джульетта упали бы в обморок от ужаса, если бы им пришлось появиться на людях в таком виде. Однако ее красивое новое платье должно оставаться в приличном виде.

– Сара одобрила бы аккуратность, но никак не фасон одежды, – заметила она. – У нее, знаешь ли, очень строгие понятия.

– Постараемся, чтобы она не видела тебя в таком виде. Лучше избегать ее неодобрения.

Виола скосила на него глаза, но не спросила, как он догадался. Может быть, за три месяца, что им суждено провести вместе, между ними возникнут такие дружеские отношения, что они смогут откровенно разговаривать и на подобные темы.

Вскоре она уже с головой ушла в бумаги, напевая песенку Стивена Фостера о лебединой реке, а Уильям работал за другим столом. Ободренная его спокойным молчанием, она спросила:

– Уильям, а ты часто думаешь о железных дорогах?

– Полагаю, так же, как и все остальные. А что?

– Тебя не пугает, что из-за них ты можешь лишиться своего бизнеса?

– Нет, не пугает.

Виола удивленно заморгала. Большая часть погонщиков, даже капитаны речных судов уверены, что железные дороги отнимут у них все.

– Почему же?

– Железные дороги нельзя ни теперь, ни в будущем проложить всюду. Всегда возникнет потребность доставлять грузы туда, где железных дорог нет.

Виола кивнула. Однако стратегия погонщика не подходит для речного пароходства. График работы железных дорог более предсказуем, чем график речных судов. И еще железные дороги обслуживают те же крупные поселения, что и пароходы, представляя для них уже настоящую угрозу.

– Надо иметь в виду, что кому-то всегда нужно будет перевозить слишком опасные грузы, – продолжал Уильям со своим слегка гортанным протяжным произношением жителя Калифорнии. – «Донован и сыновья» постоянно сопровождают особые грузы до железной дороги, например.

– Чем выше риск, тем больше прибыль, – медленно проговорила Виола.

– Вот именно. – Уильям кончил писать и подошел к ней. – А вот тебе, золотце, квитанции о выплате долгов Росса плюс аккредитив на мой банк в Сан-Франциско. Он действителен во всей Северной Америке и почти во всей Европе. И еще немного монет – пусть позванивают в твоем кармане.

Виола молча кивнула, глядя на полоски бумаги у себя в руке, а Уильям положил на торговую книгу горсть монет, выписав ей аккредитив на целую тысячу долларов, а не то, что останется от нее после уплаты налогов Эдварда. Перед ней лежали свобода и новая жизнь.

Она вскочила и обняла его. В глазах ее блестели слезы.

– Спасибо, – поблагодарила она горячо. – Не обязательно выплачивать сейчас мне всю сумму сразу.

Он притянул ее к себе и поцеловал в волосы.

– Мне приятно тебя радовать, золотце.

Так они постояли какое-то время, а потом она пошевелилась. Он тут же отпустил ее и протянул ей носовой платок.

– Ты всегда так щедр в делах? – осведомилась Виола, вытирая глаза.

Уильям усмехнулся.

– Не часто меня называют щедрым, золотце. Честным – да. А бывает, назовут и похуже.

– Неудивительно, что твои работники тебя любят, – продолжала Виола, не обращая внимания на его скромность. Она достаточно наслушалась о нем в поселке, где столько разговоров велось о главных фигурах Рио-Педраса – Доноване и Ленноксе.

Он же пробормотал не слишком внятно:

– Любят? Золотце, о чем ты говоришь? Погонщики не испытывают любви к своим боссам.

Виола улыбнулась, глядя ему в лицо. Раздался стук в дверь.

Пожав плечами, Уильям подошел к двери.

– Что такое, Лоуэлл?

– Прошу прощения, сэр. У нас кое-какие затруднения – никак не закрепим стропами личные вещи полковника. Может, будете добры, взглянете?

– Через пять минут, Лоуэлл. – Уильям закрыл дверь и, прислонившись к ней, внимательно поглядел на Виолу. Она ответила ему вопросительным взглядом.

– Золотце, ты когда-нибудь думала о том, чтобы позабавиться в конторе? Поиграть в постельные игры?

– Что?! – пролепетала Виола. И добавила, понизив голос и с виноватым видом бросив взгляд на окно: – Уильям, разве такое возможно? Да еще в рабочее время!

– Разве ты никогда не слышала о дерзких работницах? Может, они получают свой десерт от начальства таким чувственным способом. Все, конечно, несерьезно, что-то вроде живых картин.

Виола утратила дар речи. Телесное наказание? В конторе? При мысли о подобном ее обдало жаром.

– Ты никогда не участвовала в живых картинах, золотце?

– Участвовала, – прошептала Виола. Уильям окинул ее оценивающим взглядом.

– Вот и хорошо. Тогда подумай о моем предложении, пока я хожу.

Он надел шляпу и вышел, помахав на прощание рукой. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжить счет бочонкам с порохом.

Вскоре, однако, ее работу прервал еще один вежливый стук в дверь, за которым послышался робкий и очень низкий голос:

– Миссис Росс!

– Войдите.

Она на всякий случай улыбнулась, когда вошел Хэнк Карсон, кузнец – очень уважаемый человек, у которого жена и дети жили в Санта-Фе; он славился умением отстраивать церковь везде, куда бы ни приехал. Интересно, что думает священник-методист о ее связи с Уильямом Донованом?

– Я починил большую настольную лампу, миссис Росс. – И он продемонстрировал ей изящную лампу для письменного стола, ярко блестевшую в солнечных лучах, заполнявших комнату. – В подставке оказалась дыра, я ее и залатал. Вам она может пригодиться для работы.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Очень любезно с вашей стороны.

Он поставил лампу на ее стол, отошел и заглянул ей в глаза. Пульс Виолы забился в горле.

– Ребята выбрали меня, чтобы поговорить с вами, миссис Росс.

– Да? – И молодая женщина затаила дыхание.

– Теперь вы – член семьи Донована, миссис Росс, и мы относимся к вашему положению очень серьезно. Если вам что-нибудь понадобится от нас, вы только кликните, и мы все будем тут как тут.