— Представляю, — Президент бросил последний взгляд на распечатку и отложил ее на край стола. — А ты?
— Поднимется паника. Активисты в Европе просто заставят правительства закрыть коллайдер.
— А может это и хорошо. Ведь они, несмотря на наши многочисленные просьбы, так и не предоставили нам доступ к ускорителю. Мы поднимем прикормленных активистов, подтянем проплаченных журналюг, подкинем в европейские СМИ пару правдоподобных страшилок. Поднимется волна, мы ее раскачаем, и под давлением испуганной общественности правительства сами остановят коллайдер, чтобы во всем разобраться. И не надо будет никаких Госдепов и личных звонков. Сейчас не начало века, когда мы контролировали их правительства. Европейцы очень болезненно реагируют на любые попытки давления с нашей стороны.
— План опробованный, и он бы сработал, если бы у нас было время на его раскрутку, — кивнул Бэйтс. — Но времени нет. У них следующий запуск через восемь дней.
— Вот дерьмо! — со злостью хлопнул ладонью по столу Президент. — А что если напрямую связаться с руководством ЦЕРН или коллайдера и спокойно все объяснить.
— Возможно, сработает. Но они могут подумать, что мы из зависти хотим заблокировать работу БАКа. Конечно, они начнут разбираться, а это опять займет время. Нам сейчас главное — выиграть время и перенести ближайший запуск, а там я уверен, Госдеп что-нибудь придумает. Они мастера на всякие интриги.
— Тогда на Госдеп и на личные звонки они могут отреагировать так же. Не вижу разницы. Они подумают, что мы их пытаемся блокировать на пороге важного открытия, и не станут переносить эксперимент, — не скрывая раздражения, бросил Президент. — Но ты прав, Рон. Если все, что здесь написано, правда, тогда риски катастрофы действительно велики и надо действовать быстро.
— Согласен, но я бы все же позвонил немцам и французам. Они больше всего вложили в коллайдер и должны иметь значительное влияние на ЦЕРН.
— Не хочу я им звонить и объяснять все, — Президент недовольно фыркнул. — Это будет выглядеть так, как будто я у них что-то выпрашиваю. А после того как боши с лягушатниками, мать их, пошли на сближение с Россией, они вообще могут возомнить о себе что угодно. Типа Америка стоит на коленях с протянутой рукой и без нас ни одной проблемы решить не может.
— С какой протянутой рукой? Ты о чем? — возмутился глава МНБ. — Мы же не денег просим и не политической поддержки. Речь идет о реальном риске глобальной катастрофы.
— Ладно. У нас есть еще пару дней. Дай мне немного времени. Я поговорю с Госдепом, посмотрю, какие активы в Швейцарии развернуты у ЦРУ. Поразмыслю над этим, и завтра утром обсудим тему еще раз.
Возвращаясь на самолете МНБ в Вашингтон с базы NASA Воллопс, Бэйтс поймал себя на мысли о том, что Президент сильно изменился, с тех пор как занял кресло в Овальном кабинете. С одной стороны, все вроде бы понятно — масштабные задачи спасения нации от неумолимо надвигающегося экономического и политического кризиса, ставшего следствием утери США мирового влияния, груз ответственности, постоянный стресс, необходимость подстраивать свои принципы под существующую систему. С другой — налицо явные изменения психологического профиля и даже выработанных годами, ставших частью жизни привычек. Появилась какая-то резкость, дерганость и не только в движениях, но в разговоре, в действиях, в манере принятия решений. Пропали привычные вдумчивость и осторожность, а их место занял страх. Скорее, даже не страх, а боязливость. Так ведет себя хорошо дрессированная собака, соизмеряя каждое свое действие с возможной реакцией хозяина.
Глядя в окно, глава МНБ несколько раз прокрутил эту мысль в голове. И пришел к выводу, что и предыдущие хозяева Белого Дома тоже менялись у него на глазах, приобретая похожие черты поведения. Он мог наблюдать это лично, проработав на высоких постах при двух президентах до того, как занять место главы МНБ. Возможно, само здание Белого Дома обладает какой-то подавляющей волю аурой и изменяет его обитателей под себя, а может, какие-то страшные тайны обрушиваются с этой высокой должностью на человека, меняя его психику и поведение. Рациональных объяснений этому не было, а в иррациональные он углубляться не хотел.
Тяжело вздохнув, Бэйтс отогнал грустные мысли и выглянул в иллюминатор. Небольшой самолет уже пробил нижний слой облачности и, борясь с порывами бокового ветра, заходил на посадку в аэропорт Рональд Рейган, плавно покачивая крыльями над яркой россыпью огней вечернего Вашингтона.
На секунду он представил, что все это может погибнуть, если где-то за тысячи миль в Европе на Большом адронном коллайдере что-то пойдет не так, и, не стесняясь сидящего напротив помощника, грязно выругался.
На следующий день, когда глава МНБ проводил утреннюю видеоконференцию с руководителями региональных подразделений, на личный номер пришел прямой звонок от Президента. Совещание пришлось прервать, и через несколько минут Бэйтс уже мчался на вертолете в направлении Белого Дома.
— Твою мать, Рон, ты просто не представляешь, что происходит у меня под носом, — вместо приветствия выпалил Президент, энергично тряхнув его руку. — Я уже четыре долбаных года Президент США, и тут под самый занавес на меня из шкафов посыпались такие, мать их, скелеты, что грохот их костей будет слышен и Москве, и в Берлине, и в Пекине.
— Ты о чем? — немного опешил Бэйтс, которому редко приходилось видеть Президента таким взволнованным и даже немного напуганным.
— Я о долбаном коллайдере и твоем докладе, — Президент рухнул в кресло и закинул ноги на стол. — Я вызвал госсекретаря. Он сейчас будет здесь. Я хочу, чтобы ты присутствовал при нашем разговоре. Мне нужен свидетель, способный в случае чего дать показания перед специальной комиссией Конгресса.
— Ты можешь толком объяснить, что происходит? — глава МНБ подошел к небольшой стойке, на которой были выставлены хрустальные графины с дорогим спиртным, бросил в широкий стакан несколько кубиков льда, плеснул немного выдержанного виски и вернулся к Президенту. — На вот, успокойся. Какое отношение имеют твои скелеты к коллайдеру?
— Сэр, госсекретарь Тэйкли, — раздался голос личного секретаря президента по громкой связи.
— Да. Пусть заходит. Только один, без своей госдеповской свиты, — ответил Президент и c видом хищника, к которому добыча сама идет в руки повернулся к главе МНБ. — А вот он нам сейчас все расскажет и про скелеты и про этот, мать его, коллайдер.
Глава госдепартамента Тед Тэйкли, или для своих в Белом Доме просто ТТ, был одним из столпов, на которых держался вашингтонский истэблишмент. Он работал на разных должностях самого высокого уровня при последних четырех Администрациях и пользовался непререкаемым авторитетом как взвешенный, вдумчивый политик и чиновник, избегающий конфликтов. Небольшого роста, полный и улыбчивый, он многим казался этаким жизнерадостным добрячком, что не мешало ему всегда добиваться своего благодаря обширным связям и отточенному за многие годы в политике искусству убеждать, которое в его исполнении было больше похоже на ловко замаскированную манипуляцию.
В ЦРУ, где он был директором три года до того как принять пост госсекретаря, до сих пор удивлялись, как ТТ удавалось уламывать опытных, прожженных насквозь десятками тайных операций глав управлений на проведение заведомо провальных операций. Но сложные и, на первый взгляд, бессмысленные многоходовки, как оказывалось позже, почти всегда действительно приносили вполне ощутимый результат, приводя профессионалов в еще большее недоумение.
После того как Тэйкли, несмотря на очень хорошие шансы стать президентом, отказался участвовать в выборах, продвигая на этот пост своих протеже, многие политические старожилы с берегов Потомака вполне обоснованно стали считать его серым кардиналом вашингтонской политики. Во всей дурно пахнущей мути, клубящейся вокруг Белого Дома, не было никого, кто бы не искал его благосклонности. Политики стремились завоевать его расположение, чтобы продвинуться вверх по карьерной лестнице, корпорации — чтобы получить государственные контракты, субсидии или льготы, ученые надеялись на его рекомендации при получении грантов. Ну а банкирам и финансистам с Уолл-Стрит сам Бог велел иметь такого влиятельного покровителя, чтобы рассчитывать на поддержку Администрации в случае наступления неизбежно надвигающегося коллапса долларовой системы. Но больше всего ТТ любили генералы, ведь он имел серьезное влияние на внешнюю политику США, а в ее основе все еще лежала защита национальных интересов любыми способами и средствами. При этом выбор способов был довольно велик, а вот основным и самым надежным средством до сих пор оставались вооруженные силы США и безоговорочная готовность их использовать в любой точке мира, если, конечно, это не грозило прямым конфликтом с Россией или Китаем.