- Нет, не пятно. Татуировка. Какой-то знак или иероглиф.

- Такой? –  Зи прямо на стене черкнул несколько линий карандашом. Юра кивнул. – Это не иероглиф, а руна общего языка Двенадцати Благословенных народов. То, что я сейчас сделал, является преступлением, ибо эту руну можно рисовать только на фигурах или изображении Творцов. Она означает не одно слово, а сочетание слов и переводится примерно так: «господин, который гасит жизни» или «стоящий над существами с оружием».

- Бог войны, что ли? – не поняла я.

- Мы называем его Аве-кре, Творец пресечения жизни насильственным путем. Но если тебе так проще, можешь называть его богом, - согласился кабет. – В конце концов, чаще всего гибнут не от старости или болезни именно на войне.

- Похоже, пришел наш черед кое-что объяснить нашему гостю, - кивнув в сторону стремительно бледнеющего Алексея, предложила Бурова. – Зи, покажи ему…

Мир теней и тварей

Снег пролежал недолго. К утру потеплело, и белоснежные поля вскоре превратились  в стариковскую голову с клочками седых волос между темными проплешинами. Мир, казавшийся недавно убранным праздничной скатертью, обнажил грязь, кучки мусора и прелой листвы. Солнце тоже скрылось за прочной пеленой облаков, которые иногда прыскали мелким дождиком, как из пульверизатора. Короче, наступила самая, что ни на есть осень. Не та прекрасная золотая пора, о которой наперебой строчили все старые поэты, а противно-коричневая, тусклая, вызывающая не теплую ностальгию по ушедшему, но мрачные мысли о будущем.

С наступлением ее у новичков начались занятия у «просто гражданина» Зимнего. Для многих они были таким же суровым испытанием, как марш-броски с полной выкладкой, но не для Сан. Не сказать, что все упражнения давались ей легко, но переносить предметы взглядом или создавать маленькие шаровые молнии получалось гораздо ловчее, чем стрелять по стендовым тарелкам или патрулировать улицы. Она боролась не со своим телом, хрупким, неподатливым, а с разумом, возможности которого с каждым занятием все больше раздвигались.

Вначале занятия больше напоминали игры. Охотники рассаживались рядами прямо на полу, покрытом мягким ковром, и выполняли простые упражнения на развитие внимательности и памяти, вроде запоминая последовательности чисел или нахождения десяти отличий между картинками. Все это казалось нелепым, глупым и совершенно не относящимся к их работе. В большом зале для тренировок пахло чем-то сладковатым, а из небольших динамиков по периметру доносилась музыка. Тихонько так, почти неслышно, но это, как ни странно, сразу настраивало на нужный лад.

На третье занятие Николай Иванович принес свечи, самые обычные, парафиновые. Потом поставил одну перед собой на стол, не произнося ни слова, сел и закрыл глаза.

- Что происходит? – заволновался Жильцов. Сан в ответ пожала плечами.

Фитиль свечи неожиданно задымился, а потом на его конце ярко вспыхнул крошечный огонек. Зимний встал, окинул аудиторию взглядом и произнес:

- Это ваше задание на сегодня.

И все. Никаких инструкций, никаких повторений. Свеча перед каждым охотником, тихая музыка и сладковатый запах. Вот и все. Кто-то принялся безотрывно смотреть на тонкую черную веревочку, словно гипнотизируя взглядом. Некоторые новички, наоборот, будто медитировали, не обращая на свечу никакого внимания. Сан посмотрела на одних, на других, на пыжащегося Захара, на растерянную Катю и начала думать о своем.

Чем больше времени проходило времени, тем больше длинноволосый незнакомец казался плодом ее воображения. Девушка не решилась еще раз покинуть территорию штаба. И дело было не в угрозе карцера или бродящих снаружи тварях. Просто когда Карпатова подошла к забору и уже собиралась его перемахнуть, что-то заставило ее передумать. Она поняла - не время. Для чего, Сан сама не могла объяснить. Для побега? Для встречи с тем мужчиной? Она просто не готова, как пока не обожженная, мягкая глина. На месте разлома внутри формировалась новая ткань, не заживляющая, не делающая девушку сильнее, но заполняющая пустоты.

Сан сидела, скрестив ноги, перед свечой, но ощущала себя где-то совсем далеко от сюда. Ей вспомнились лекции по истории, рассказы о царях и законах, о бесчисленном количестве войн с самых древних времен до нашествия пожирателей. Но ведь где-то, когда-то были периоды мира. Карпатова попыталась воспроизвести перед внутренним взором картинку, которую видела на вводной лекции: держащиеся за руку парень и девушка, чем-то похожие на них с Маратом, если убрать из глаз тревогу, а из движений – резкость. Они просто смотрят друг на друга, не шарахаясь от каждой тени, не пытаясь одновременно просканировать всю улицу. Такие яркие одежды, загорелая кожа. Сейчас ни у кого нет загорелой кожи. Есть просто темная от природы.

Сан захотелось перелистнуть десятки лет, заглянуть за край собственной жизни. Что там? Та же вечная тьма? Забитые фанерой или заложенные окна, слепые однотипные новостройки? Новости по радио, одинаковые фильмы, где вместо людей роли исполняют нарисованные с помощью компьютерных программ персонажи, и лишь звучание настоящее, живое, не синтетическое?

 Марат смотрел на облака через дырку в доске. А Сан в детстве любила закрывать глаза и представлять, будто вместо нарисованных тетенек и дяденек на экране визора играют живые люди. Иногда ей попадались старые фильмы, снятые до середины двадцать первого века. И девочка могла целыми днями прокручивать их. Ни сюжет, ни диалоги интересовали ее. Она просто любовалась настоящими красками без примеси синего, костюмами и декорациями, но еще больше – дневными пейзажами. Станут ли они вновь доступны?

Человечество уже давно ведет борьбу с пожирателями. Но должно же быть какое-то логичное окончание этому противостоянию. Война не может быть вечной. Либо нас, либо мы. Либо последний человек или группа людей просто поднимут руки и скажут: «Все, мы сдаемся!». Либо твари навсегда будут искоренены. Какой-нибудь умник ученый придумает, как уничтожить их. Яд, смертельное излучение, еще более страшную дрянь. А потом начнутся самые страшные времена, возможно, от шести миллиардов людей останется всего два, но после они поднимут знамя победы над городами.

Она видела этот разноцветный отрез ткани. Четко представляла оттенок каждой из трех полос и рисунок зажженного факела посредине. Лимонно-желтый, золотисто-оранжевый и розовато-красный. Словно рассвет, запечатленный на переплетении нитей. На его фоне белый факел кажется слегка желтоватым, а алое пламя теряет границы, растворяется по краям, начинает трепетать, как живое.

День будет пасмурным и ужасно холодным. Еще холоднее той ночи, когда Марат последний раз позвал Карпатову на крышу сарая. Но тот, кто поднимет флаг над головой, не будет страшиться ни холода, ни смерти. Ему будет всего пятнадцать или шестнадцать. И он будет ужасно гордиться и волноваться. Совсем не солдат, обычный мальчишка, которому доверили огромную честь…

- Сан, эй! – кто-то бесцеремонно толкнул девушку в плечо.

Она недовольно покосилась на Ванятку, сидевшего слева от нее. Образ юнца дрогнул, а потом и вовсе пропал. Не просто ушел куда-то, а совершенно вылетел из головы, будто его там никогда не было. Пару секунд Карпатова смотрела на друга, пытаясь вспомнить, кто это и кто она сама? Сознание превратилось в чистый лист без единой закорючки. А потом все вернулось.

- Что такое? Нам пора?

- Нет, посмотри! – Ваня никогда прежде не выглядел таким изумленным.

Охотница перевела взгляд в указанном направлении и сама едва не взвизгнула.

Стоящая у ее ног свеча горела ровным пламенем. Крупные капли воска стекали вниз, образовав уже небольшую лужицу. Кажется, с первым серьезным заданием девушка справилась.

- Мне надо с тобой поговорить.

- Вот так прямо? – Алиев оторвался от очередной планшетки. – Опять злой и страшный капитан Шрам?

- Нет. - Сан закрыла за собой дверь, плюхнулась на стул для пациентов. Сидя на нем, те обычно жаловались на застуженные в засаде зубы или боли в желудке от однообразной пищи. – Дело в другом. Я сегодня зажгла свечу. Кроме меня это сделал лишь один парень из бригады Ромашова и то под конец занятия.