Наташа задумалась и молчала… Наконец, как бы очнувшись, она проговорила:

— Когда я вырасту большая, я куплю вам, дядя Коля, новый хороший пиджак и другой шарф, только не красный… Красный некрасиво… Все смеются. И пальто и шляпу куплю…

— Ты хочешь сказать подрясник, Наташечка… Это у меня подрясник. Я ведь еще не настоящий монах. Платье, Наташечка, дорого, — трудно собраться купить.

Николай Васильевич конфузливо оглянул себя, обдернул подрясник, поправил шарф, посмотрел кругом и покраснел. Он увидел много маленьких глаз, насмешливо устремленных на него. Он опустил голову и молчал, как бы что-то обдумывая.

— Наташечка, милая… Лучше я не буду приходить к тебе, — сказал монах, заглядывая в лицо девочки слезящимися глазами.

— Ах, что вы, дядя Коля?! — воскликнула Наташа и слезы градом брызнули из ее глаз. Она отвернулась и старалась скрыть их.

— Не плачь, не плачь, Наташечка! Что подумают люди? — испугался дядя. — Я не хотел тебя огорчить. Я только подумал, что тебя подруги дразнят… Одежда у меня очень неважная… Совестно сюда ходить… У вас здесь так светло, чисто…

— Нет, приходите всегда! — горячо воскликнула девочка. — Пусть все дразнят, смеются… Пускай меня не любят… Вы все-таки приходите!

Наташа говорила скоро, волнуясь, едва сдерживая слезы. Ей хотелось, чтобы дядя понял, как испугали ее его слезы.

— Если вы не будете ко мне приходить, то я умру, закончила она убежденно свою речь. — Да, непременно умру… Ведь у меня только вы… и еще дядя Петя… Он не приходит ко мне…

— Как ты нехорошо сказала, Наташечка! Зачем умирать? У тебя вся жизнь впереди… Поживешь еще, милая, и весело и хорошо… И будешь счастлива…

— Да, дядя Коля, когда я вырасту, то найму себе маленькую комнатку и буду жить вместе с вами… Я выучусь хорошо работать… Я ведь буду портнихой, дядя Коля, и вам сошью… По вечерам мы станем книги читать… Вы будете на флейте играть, я стану петь…

— Доживем ли мы до такой счастливой жизни, Наташечка, милая? Дай-то Бог!

— А где ваша флейта? — вдруг радостно спросила девочка, оживляясь.

— Моя флейта спрятана… Не играю на ней. Скучно. Сейчас вспомню, как мы с тобой игрывали, как ты, бывало, хорошо пела. Поешь ли ты здесь, Наташечка?

— Нет, не пою…

— Отчего же? Ты бы пела… Наверно, всем бы понравилось. У тебя такой славный голосок…

— Мне совестно. Подруги, наверно, смеяться станут.

— Над чем же смеяться! Если кто умеет петь — это большое утешение… Хорошая песня в горе утешить может.

— Помните, дядя Коля, какая чудесная песня «Среди долины ровныя»? — вспомнила Наташа.

— Да, эта песня, можно сказать, самая распрекрасная. Теперь уже таких складывать не умеют… Ты хорошо ее пела, Наташечка…

Девочка улыбнулась тихой, счастливой улыбкой.

В таких отрадных воспоминаниях проходили воскресенья для Наташи, а кончались они нередко печально.

Возвратившись в спальню, девочка видела насмешливые лица подруг, кто-нибудь представлял то ее, то дядю Колю. Она находила у себя на столике портреты в смешном виде, она узнавала дорогого ей человека. Очень часто ее рисовали на большой классной доске или пели какую-то глупую песню, которая кончалась словами: «дядюшка монах, закричал ахах». Нужно было много характера, кротости, чтобы скрепя сердце переносить все эти обиды.

Год за годом прошли восемь лет. Из маленькой стриженой девочки с большими удивленными глазами, молчаливой и запуганной, как лесной зверек, — выровнялась худенькая, невысокого роста девушка, с длинной темно-русой косой, застенчивая и молчаливая. Это была Наташа Петрова. Большие умные глаза по-прежнему смотрели пытливо и печально. Да и нечему было ей особенно радоваться. Год за годом канули в вечность — восемь однообразных лет. Еще два года — и Наташа окончит учение в приюте и выйдет портнихой; выйдет юной, неопытной девушкой, чтобы идти одинокой в этом огромном мире, где так много соблазнов, горя, искушений и где она может затеряться, как песчинка на дне морском. Кто пригреет, поддержит и наставит неопытное дитя. Да, семнадцатилетняя девушка, выпущенная из четырех стен закрытого учебного заведения, конечно, неопытный ребенок.

За восемь лет, проведенных в приюте, Наташа научилась порядочно шить и кроить, и это было ее источником добывания средств на будущее. В жизни приюта произошло несколько событий: ушла прежняя начальница и поступила новая, — очень строгая и раздражительная; вышла замуж Зоя Петровна, и воспитанницы с грустью проводили свою любимую наставницу; умерла воспитанница Дуня Григорьева: она наелась слив с косточками, и это было причиной ее тяжелых страданий и смерти; Наташа Петрова и другие воспитанницы искренне пожалели свою подругу: молодость снисходительна и скоро забывает все обиды.

Если бы спросили Наташу Петрову, что произошло в ее жизни за это время, — она бы ничего не могла рассказать особенного.

Все восемь лет она безвыходно провела в приюте, и ее жизнь замкнулась в очень узкие интересы. Лучшие дни ее жизни были воскресенья; их она ожидала всегда с тревогой и мучительным вопросом: «А вдруг не придет дядя Коля?!» Случалось, что он не приходил одно и два воскресенья!.. Однажды не пришел пять воскресений подряд… Наташа за это время выстрадала немало и, по обычаю наивных детей в закрытых учебных заведениях, надавала массу обещаний. Каждое воскресенье девочка просыпалась раньше всех с тревогой и думой все о том же. В полумраке раннего зимнего утра, лежа на кровати с открытыми глазами, Наташа вспоминала и думала: «Придет ли он сегодня? Если придет, — то с сегодняшнего дня ровно две недели не буду есть ни одной конфетки и ничего сладкого…», другой раз она горячо молила Бога: «Господи, помоги, сделай, чтобы дядя Коля пришел!» — и обещала класть ут ром и вечером по 50 земных поклонов. После болезни, после своих обычных невзгод — Николай Васильевич приходил сконфуженный, виноватый. Одним ласковым словом он умел успокоить и порадовать девочку.

— Дядя Коля, а я так ждала, так беспокоилась… Сегодня обещание дала… — говорила девочка взволнованно и радостно.

— Какое дала ты обещание, Наташечка, милая? — улыбаясь спрашивал ее монах.

— Если вы придете, то я должна на коленях проползти три раза вокруг какой-нибудь церкви…

— Ну вот, Наташечка, какие ты неисполнимые обещания даешь! Разве Богу милостивому и справедливому это нужно!

— Я для себя, дядя Коля.

— И для себя это не идет. Поползешь ты — народ будет смеяться; коленки себе попортишь… Только искушение одно. Уж лучше я за тебя сделаю.

— Нет, нет. Я должна сама.

— Проси в том обещании прощения. Бог простит, ты еще дитя… А в другой раз давай хорошие, угодные Богу обещания. Ну там, для церкви что-нибудь сработать, или бедному помочь, или от грубости, от лени воздержаться… Это хорошо.

Наташа подумала, что дядя Коля был прав, что есть обещания гораздо лучше и угоднее Богу, чем то, которое она придумала.

Случилось, что за длинный промежуток времени жизни в приюте однажды Наташа была удивлена и обрадована. В воскресенье, в приемной зале вместе с дядей Колей она увидела высокого, сутуловатого, белокурого господина в очках, прилично одетого. Она узнала сразу дядю Петю, подбежала, раскраснелась и не знала от волнения, что говорить, что спрашивать.

— Как выросла наша девочка… Какая стала славная… — сказал дядя приветливо.

— Наташечка девица у нас скромная и учится отменно… Только скучает она, Петенька… Всегда одна… Я прихожу. Да, что во мне-то — проговорил монах, веселый и довольный.

— Ах, дядя Коля, — воскликнула девушка, — зачем вы так говорите. Я всегда рада, когда вы приходите.

— Извини, Наташа, я того… обещал тебе приходить. Из работы не вылезаю, Машеньке и Липочке тоже времени нет, — сказал вновь пришедший, краснея и запинаясь.

— Что делают тетя Маша и Липочка? Как бы хотела их видеть… — говорила Наташа.

— Да, они все по домашности… Дела хозяйкам много… Только жаль, вот Липа очень располнела…