— Ну не совсем нечего. Ты уж не приукрашивай. — Улыбнулся я. — Пусть идут в помещение, где сломанные душевые. Я себе там каждый раз, когда вы что-нибудь из города приносили немного откладывал на ночной перекус. В общем, там у меня ящиков пятьдесят примерно, вразнобой всего подряд. Думаю, на ночь им хватит, а завтра начнем уже пополнять припасы. Да и один черт, нам уходить скоро, так что, в целом, ничего страшного и не произошло.

— Крутые у вас перекусы, Илья Владимирович. — Уважительно засмеялась Дана. — Я даже рядом со своей шоколадкой не стояла, с такими-то объёмами в пять десятков ящиков. Даже спрашивать не буду, сколько бы вы себе на полноценный обед отложили, если бы пришла к вам такая идея. Да еще и незаметно главное! Вот уж точно: в тихом омуте, черти консервы воруют и в душевую их складывают. Хорошо, я сейчас сообщу, а вы вытрете ладони, видать, где-то порезались. А то все в крови уже уделали.

— Это не порез… — Удивленно произнес я, рассматривая абсолютно целые ладони, из которых все сильнее и сильнее начинала сочиться ярко алая кровь, уже даже не капая, а изливаясь тонкой струйкой на пол.

Однако удивительнее всего было то, что кровь не собиралась в лужицу, а складывалась в буквы, написанные до боли знакомым детским подчерком. Недавно я уже видел такой в деревне на столике рядом с болтающейся на веревке Леной.

Здравствуйте, Дед Мороз!!!

У меня все хорошо. Погода теплая. Я знаю, что вы умерли, я слышала, как об этом говорили взрослые, но я верю, что вы воскресните и поможете мне. К нам недавно пришло много плохих дядь. Они постоянно всех били и спрашивали о вас. Больше всех били меня и маму. Она с тех пор, когда ее обидели в деревне, не разговаривает, а они не верили и били нас снова и снова. Они говорили, что вы не могли просто так нам помогать, и мы точно должны что-то знать про вас и продолжали бить.

Пару дней назад за нас заступился большой дядя полицейский. Они очень долго били его, а потом отвезли в лес и больше его никто не видел. Мой друг Сашка, водитель нашего автобуса, говорил, что дядя заболел и отдыхает.

Вчера ночью к нам снова пришли несколько дядь вместе с Сашкой. Они шатались и сильно плохо пахли водкой. Они пригласили меня покататься на машине и посмотреть лес. Мама была против, она держала меня и пыталась что-то сказать, но они ударили ее так, что она упала и перестала двигаться, а меня взяли на руки, и мы поехали кататься.

Меня много били, пока мы ехали и засовывали мне руки в плохие места. Мне было очень плохо, меня начало тошнить, и я стала плохо слышать. Тогда Сашка остановился, сказал, что сейчас покажет им фокус, который они запомнят навсегда, как только выведет меня из машины.

Мы вышли, он дал мне бутылку с газировкой, развернул меня к себе спиной и сказал лечь на землю, раздвинуть ноги, открыть рот и держать уши руками. И лежать так, пока не станет тихо, а он пока угостит дядь гранатом. Я тоже хотела гранат, но он сказал, что он особенный и только для взрослых дядь. Когда я легла, и он вернулся к ним в машину, что-то очень сильно бумкнуло, правда я не знаю, что именно, потому что лежала на земле, но машина загорелась, а Сашка с дядями, видимо, в ней умерли.

Я немного поплакала и пошла по следам от машины, чтобы вернуться к маме. Ведь, если я не вернусь, ее наверняка будут бить еще сильнее, и она тоже умрет. А я ее очень люблю и хочу, чтобы, когда я вернулась, они били только меня, а про нее забыли. Надеюсь, меня быстро убьют.

Мне нечем было писать вам письмо, и я очень сильно грустила. Но сегодня я упала и ударилась о камень. Из головы идет много крови, так что я взяла палочку и пишу на земле. Пишется очень хорошо, гораздо лучше, чем на бумаге. Буквы как будто сами рисуются. Раньше я так не могла. Я знаю, что я умру и мне никто не поможет. Я не буду просить у вас такую глупость. Но я надеюсь, что вы поможете маме, или хотя бы просто накажете всех плохих дяденек.

Пожалуйста, прошу вас, придите и всех убейте.

С уважением, Румянцева Мария.

— Пипец. — Выдохнула Дана, дочитав до конца и вытерев слезу. — Вы их спасали уже? А сколько этой Румянцевой было лет?

— Восемь. — Вздохнул я и помассировал начавшие покалывать глаза. — Ей не было. Ей все ещё восемь лет, и она пока не умерла. Я сейчас посижу одну минуту и обязательно что-нибудь придумаю.

— А потом мы всех убьем?

— А потом мы всех убьем.

Ну-с прикинем, задумался я, сейчас смещением я могу переместиться на расстояние около девятисот метров. Это если брать максимальную дистанцию, конечно. Затраты маны на преодоление такого расстояния составят около тридцати единиц. Это одна единица маны за тридцать метров, а всего ее тысяча с небольшим. Выходит, что можно достаточно быстро отмахать тридцать километров. Да примерно столько и есть, но надо будет еще пролететь окрестности, ибо нет понимания куда и на какое расстояние они уехали. Так что, если задействовать второй поток сознания при перемещении, чтобы он определял место следующего скачка, то…

Нет, даже не представляю какая будет скорость передвижения. В теории — чуть ли не мгновенная, учитывая зелья маны, но черт его знает. Но главная проблема не в этом. Главная проблема в количестве информации, которую должен обработать мозг. Я итак при перемещении уже ограничиваю радиус кругового обзора примерно до двухсот метров, чтобы мозг не расплавился, анализируя каждые десять-двадцать секунд такую площадь. А уж если это будет несколько раз в секунду…

— Илья Владимирович, у нас тут еще одна проблема. — Отвлекла меня Дана, которая во время моих размышлений опять связалась с убежищем, рассказать про еду и узнать обстановку. — С нами связались несколько группировок. В основном, правда, не самые большие, но есть и одна достаточно серьезная. Говорят, вы нас на убой поведете вместо эвакуации, и требуют выдать вас, или они сами придут. Синицына по рации говорит, что некоторые девчонки уже истерят. Большинство, правда, так в вас верят, что сами готовы прийти к ним и кузькину мать там всем устроить, но ситуация довольно напряженная. Вас нет, я и Галина ушли, что делать они не понимают. Нужно что-то начинать предпринимать и как можно быстрее.

— Ну, во-первых, нужно поставить себе галочку напротив того варианта, что это мои добрые друзья из Москвы, ну то есть из Нового Берлина, кашу заварили. — Кивнул я, закончив с расчетами и доставая блокнот с карандашом. — Слишком быстро и наигранно для наших. Дело им есть куда я вас поведу, тоже мне, юмористы бляха-муха. Сидят там, сами в полной жопе, без еды и закона, а о вас беспокоятся. Пообещали, поди, им силы щепотку, ну или просто пиздюль, если не сделают. Вот и скачут наши защитники сирых и убогих, рыцари без страха и упрека. Ну а во-вторых, мне к Маше нужно. Не думаю, что у нее есть более десяти-двадцати минут, даже учитывая молодой и здоровый организм.

Ладно, сделаем так: девушки тоже на нашей совести, раз уж мы влезли в это дело. Так что дуй на базу и тяни время. Садись сама за рацию и первым делом согласись на все, но потом начинай требовать гарантий, обещаний и всего-всего вплоть до луны с неба. Естественно, с перерывами на обсуждение с группой лояльных. Придумай там движение против страшного меня. К примеру — "Телки против деда, за все светлое и сникерс". Ну или что-то такое — молодежное и тупое. Я сам полгода назад два таких движения на спор создал, так что поведутся, главное не ржать, а делать вид, что вы и правда тупые, как пробки. Ну да это тебе особо трудно не будет, ты же у меня умная.

Потом, значит, скажи, что пошла мне подмешивать чего, возьми там часик-другой на это дело. Потом еще можно взять время поговорить с народом и навести порядок. Ну а там, глядишь, я уже и обернусь. Сходим с тобой к ним в гости, выдадим всем, кто просит, а может и тех, кто не просил зацепим, если бабоньки у нас такие боевые и тоже хотят морду начистить этим спасителям, что хер на них клали, когда им действительно помощь была нужна. Вопросы?