Жан улыбнулся, но в его глазах читался вызов.

— Но я торгую именно пушниной, барон Зинновий! Пшеница — лишь второстепенное занятие. Мой бизнес — это меха. Между прочим, мы с капитаном Хатчинсом крупнейшие покупатели пушнины на западном побережье.

— Несомненно, — произнес высокомерно Зинновий, — вы покупали много русских шкур. На будущее скажу, что на вашем месте я бы перестал надеяться на этот источник.

— Русские шкуры? — Жан с преувеличенным недоумением нахмурил брови. — Вы меня озадачили, барон. Я покупал шкуры лис, куниц и норок, но пока мне не попадались шкуры русских.

Девушка засмеялась, а граф Ротчев улыбнулся.

— Надеюсь, не попадутся и впредь, — сказал он примирительным тоном. — Пушнины хватит на всех, не стоит ради них сдирать друг с друга шкуры. Вы согласны, барон?

— По-моему, — отчетливо произнес Зинновий, — этот купец ведет себя дерзко.

Граф Ротчев пытался было что-то возразить, явно чувствуя смущение и надеясь сменить тему, но Жан опередил его.

— Вы произнесли термин «купец», — сказал Жан, — словно вы считаете его оскорбительным. Я же рассматриваю его, как комплимент, потому что именно торговля двигала искателями приключений, которые открывали новые пути и новые континенты, разрабатывали земные богатства, в то время как, да простит меня граф Ротчев, титулованные лорды в основном занимались мелкими войнами да грабежом церквей и населения.

Лицо Зинновия побледнело. С ним никогда не разговаривали таким тоном, и хотя он презирал графа Ротчева за его дипломатию и политику, открытое оскорбление в его присутствии было для него невыносимым.

— Если бы не были гостями...

— Но мы гости! — резко оборвал его Ротчев. — Мы гости, барон Зинновий, и этот визит имеет огромное значение для нашей колонии в Ситке. Нам нельзя здесь ссориться.

Зинновий слегка кивнул, в его глазах затаилась холодная ярость.

— Я сожалею о своей несдержанности, граф Ротчев. Что же касается мистера Лабаржа, я надеюсь, он не будет пытаться открыть торговые пути в Русскую Америку.

Жан сделал удивленные глаза.

— Но барон, вы забыли! Граф Ротчев только что обсуждал со мной закупку партии пшеницы. Если он купит у меня зерно, мне придется доставить его.

— Я буду с интересом ждать вашей доставки. — Его холодный, бледный взгляд встретился со взглядом Жана. — Кто знает, может быть, мы встретимся не как хозяин и гость.

— С нетерпением надеюсь встретиться с вами. — Жан повернулся. — Графиня...

— Титул жены, — вмешался Ротчев, — княгиня. Княгиня Елена Гагарина, племянница Его Величества российского Императора.

— О... Императора?

— А также племянница Великого князя Константина, вы, вероятно, слышали о нем.

— Многие американцы восхищаются Великим князем за его либеральные взгляды... естественно, они были бы популярны и у нас.

— Если вы одобряете воззрения Великого князя, — сказал Зинновий, — вы, возможно одобряете политику Муравьева?[7]

— Если бы он был американцем, может быть, и одобрял бы. Но поскольку он русский — нет.

— Вы одобрили бы его территориальные притязания к Китаю? Как оправдали бы свое правительство, если бы оно заявило территориальные претензии к Русской Америке?

Жан пожал плечами.

— Я ничего не знаю о государственной политике, барон, но я не слышал ни о каких территориальных претензий Соединенных Штатов к Аляске. Что же касается покупки, это другое дело. Этот вопрос мог бы заинтересовать нас.

Граф Ротчев более внимательно посмотрел на Жана. Этот молодой американец не дурак... или он рассуждает, располагая какой-либо информацией? В Санкт Петербурге шли разговоры о сделке с Соединенными Штатами. Чрезвычайно интересно, что эта проблема затронута здесь.

Ротчев с раздражением вслушивался в спор. Русская колония в Ситке самим своим существованием была обязана поставкам продовольствия из Калифорнии и Гавайских островов. Русские корабли там принимали без должного почтения, и любой спорный вопрос мог закончиться прекращением торговли; успех его миссии зависел от дружеских связей с деловыми кругами Сан-Франциско. Он воспользовался моментом, чтобы сменить тему разговора.

— Моя жена очень интересуется вашей страной, мистер Лабарж, я был бы польщен, если бы вы нашли время показать ей окрестности Сан-Франциско.

Ротчев отвел Зинновия в сторону, стремясь разрядить конфликт и избежать дискуссии, которая могла привести к неприятностям. Заиграла музыка, и Жан вывел Елену Гагарину на середину зала. Некоторое время они танцевали молча, занятые своими собственными мыслями. Она танцевала красиво и грациозно, легко двигаясь в ритме вальса. И он подумал, что будучи княгиней и чужой женой, она для него потеряна вдвойне.

Мысль зажгла в его глазах удивление, смешанное с раздражением: он никогда еще не думал о женщине с точки зрения супружеской связи, а сейчас он выбрал предмет восхищения такой же далекий и недоступный, как звезда. Тем не менее, он не встречал более красивую и желанную женщину.

Она посмотрела на него.

— Вы не сказали, что сожалеете.

— Что вы замужем? Конечно сожалею.

— Я не это имела в виду. Я говорила о том, что случилось на причале.

Он задорно усмехнулся.

— Сожалею? Ни в коей мере. Мне это понравилось!

Позже этой ночью Жан Лабарж поднялся по лестнице в свои комнаты и открыл дверь. Он чувствовал себя весело и приподнято, как никогда, и хотя было около двух ночи, спать ему совсем не хотелось. Всю дорогу домой, проезжая по плохо освещенным улицам он думал только о Елене. Сбросив пиджак, он швырнул шляпу на стоящую у стены вешалку и, зажигая лампу, поглядел на карту, которая закрывала всю стену.

Даже капитан Хатчинс не знал об этой карте. Она была выполнена на холсте шести футов шириной и девяти длиной. Жан собирал ее по крохам, по кусочкам в течение шести лет. Карта включала информацию, полученную от капитанов кораблей, простых моряков, охотников, трапперов, торговцев и даже некоторых индейцев. Почти каждый день Жан вносил на карту новую информацию или перепроверял уже имеющуюся.

Будучи занятым в пушном и не только в пушном бизнесе, он имел возможность не вызывая подозрений задавать множество вопросов, а торговцы и моряки любили поговорить о своих успехах и открытиях. Вчера он добавил на карту узкий залив с соснами на вершинах утесов. Рядом с картой на маленьком столике лежала открытая книга. Это была одна из многих подобных книг, в которые заносилась та же информация, что и на карту. Описания ориентиров, приливов, течений, лесов, обычаев индейских племен, оружия и условий жизни. Несомненно, его знание Русской Америки было глубже, чем знание людей, много лет проживших там. Каждый живущий в Аляске знал свой район, может быть, чуть больше, но книги Жана Лабаржа содержали сведения, собранные по кусочкам от тысяч людей, и собирал эти сведения он сам, а Жан знал, как задавать вопросы, как навести человека на нужную тему, к тому же, обладая обширными знаниями по Аляске, он легко мог поддержать разговор.

Жан знал глубину залива Якутат и лучшие места для якорных стоянок и торговли на острове Касаан. Он знал по именам лучших трапперов в каждой индейской деревушке, у кого с наибольшей вероятностью можно купить лучшие меха. Он знал имя и репутацию каждого индейского вождя, знал их отношения с другими племенами. Он знал о ручье, кишевшем красной рыбой, который впадал в залив Хамбэк, и о водопаде примерно в полумиле от берега. Он знал о проливах, где приливные течения были очень опасными, где лежали подводные скалы, о которые легко распороть обшивку корабля.

Чаще всего он осторожно справлялся о закрытых гаванях, тайных проливах, волоках и надежных местах, где можно спрятать корабль от патрульных судов. Каждый, с кем он беседовал, знал очень немного, но в общем собранные сведения представляли огромную ценность. Ни одна охотничья история не была для него слишком длинной, и любой торговец или траппер находили в Жане Лабарже внимательного слушателя.