Мы присоединяемся к смеху Клаймича. Действительно, двусмысленно звучит.
— Да, ладно — машет рукой Лещенко — Про счастье, про завтрашний день… Годится! Певец жмет мне руку — Завтра же заеду, порепетируем.
— Часам к трем — Клаймич достает свою записную книжку — кондуит и что-то записывает. Григорий Давыдович теперь пытается все планировать. В том числе и мое время. По мне так — пустая затея. События несутся — успевай крутиться.
— А по деньгам я завтра с утреца наберу, ладно Лев?
— Разумеется!
Лещенко еще раз жмет нам руки, уходит. И тут же возвращается.
— Я тут слышал нехорошее… Не знаю, правда или нет. Говорят, что Суслов готовит какое-то коллективное письмо. Некоторые… скажем так… коллеги, подписали.
— Что за письмо? — обеспокоился Клаймич.
— Против Виктора. О бездуховности его музыки и все такое прочее. Подробностей не знаю.
— Ну и черт с ним — я машу рукой — Сколько можно думать об этом. Устал.
И потом у меня есть Веверс с Щелоковым. И Пельше. Который, впрочем, сейчас с Романовым в Вене. Переговоры с американцами затянулись, Генеральный должен вернуться в Москву только завтра. Поехать что ли во Внуково 2 встретить патрона? Интересно, пустят? Если с Щелоковым — пустят.
— Молодой он еще — извиняюще произносит Клаймич — На сцене только год.
А ведь точно! Ровно год назад Клаймич меня первый раз поставил на сцену мвдэшного санатория «Салют». До этого я пел при Бивисе и Сенчиной «Маленькую страну». Но это было не в счет.
— Расскажи, Лева, Вите как тебя начальники чуть не пустили под откос — попросил Клаймич Лещенко — Ну после того концерта в Колонном зале Дома союзов. Поделись так сказать опытом.
— У меня там не было политики — покачал головой певец — Я просто слова забыл. Глупо получилось. В приказном порядке вызвали к руководству оркестра Гостелерадио и заставили впрячься в это мероприятие. За три дня до концерта! Пять песен. Среди них три новые: «Песня о Ленине», «Ребят позабыть не смогу» и «Приезжай на Самотлор».
— Три песни за три дня? — удивился я.
— Точно. Ну и я как-то легкомысленно отнесся. Одна репетиция и один прогон с оркестром. Выхожу на сцену — камеры уже работают, зал встречает тепло. И я понимаю, что забыл слова песни о Ленине. Тушите свет. Поворачиваюсь к дирижёру оркестра. Юре Силантьеву. «Слова забыл!». А он мне — «в партитуре смотри»! А там одна «рыба». Аранжировщик бессмысленные слова записал. Я к музыкантам — а они уже не слышат, начали вступление играть. Силантьев мне «Пой, сука, пой». А как петь? Одну фразу вспомнил — «Солнцем согреты бескрайние нивы, в нашей душе расцвела весна…» — и стопор. Ну я ее по кругу пустил, а дальше хор вступил. Как-то пропел. Ладно, думаю, «Голубую тайгу» то я помню! На зубок знаю. Приготовился. А ведущая — Света Моргунова — объявила «Приезжай на Самотлор». Тут меня во второй раз накрыло. Начался новый кошмар, слов не помню, идет вступление. Силантьев видит, что я «ни бэ ни мэ», у него у самого не выдерживают нервы. Он задает оркестру бешеный темп — скорее бы закончить. Я что-то мычу, импровизирую. Закончили. На деревянных ногах ухожу за кулисы. А там уже начальники. Орут. Ну и меня долбанул микроинсульт. Отнялась правая рука, следом онемела правая половина лица. Отвезли в больницу, откачали.
— И чем все кончилось? — я тихо охреневаю.
— Простили. Списали все на болезнь. А если бы была политика…
Лещенко пожимает плечами.
В пятницу с утра я надеваю свой любимый итальянский костюм — «шпильмановский» мне уже мал — цепляю официальный синий галстук и отправляюсь в Кремль. Мы заезжаем через Боровицкие ворота, останавливаемся у здания Сенатского дворца. Проверяют меня недолго — не забыли еще — быстро пускают в деловую часть. В отличие от суеты на Огарева, тут царит тишина и покой. Поднимаюсь на свой этаж, захожу в кабинет. Рабочий стол завален корреспонденцией. Тяжело вздыхаю, начинаю разгребать. Чего тут только нет. Письма от начинающих певцов и композиторов, просьбы, мольбы, требования. Какие-то официальные распоряжения, копии правительственных телеграмм. Есть даже послания из тюрем. Хватаюсь за голову. Да мне это за год не разгрести!
Беру бутылку десятилетнего коньяка Хеннесси, что привез из Вены, кладу ее в красивый фирменный пакет, иду разыскивать бывшего ленинградского помощника Романова — Жулебина. Который взлетел на самый Олимп и стал Управделами ЦК КПСС. Одним из самых могущественных людей в стране.
— Витя! — Жулебин мне искренне рад, пускает вне очереди — Сколько лет, сколько зим! Совсем нас забыл.
Рядом со столом чиновника, на отдельной тумбе, стоит американский компьютер IBM 5110, рабочее место в отличие от моего не завалено бумагами, а лишь несколькими папками разных цветов.
— Не забыл, Виктор Михайлович — я протягиваю подарок, жму руку — Вот, как только вернулся из Вены, сразу к вам. Шеф уже прилетел?
— Нет, вечером ждем. Поедешь встречать? — Жулебен заглянул в пакет, благодарно кивнул за подарок, убрал его под стол.
— Не могу. Эфир у Бовина на ТВ.
— Телемост с американцами? — заинтересовался управделами — Слышал это твоя идея, а не Лапина.
— Моя — согласился я — Но и Сергей Георгиевич над ней плотно поработал. Правда, что конкретно получилось — я еще не знаю, сценарий сегодня должны до обеда прислать.
— Такие программы по сценарию не «летят» — пророчески вздохнул Жулебин — С чем пришел?
— Виктор Михайлович! — жалостливым голосом произнес я — Знаю, что мою должность в Кремле никто всерьез не воспринимает, но раз уж так случилось, что я стал советником Романова по культуре, то хотел бы вникнуть в дела, быть полезным.
— Ты полезен тем, что нашу страну на мировой арене представляешь! — назидательно произнес чиновник — В культурном, конечно, смысле. Ты знаешь сколько заявок на твои концерты и гастроли нам из кап. стран пришло? Из МВД нам присылают копии. Больше тридцати!
— А почему только кап. стран? — удивился я.
— А ты не знаешь, какой «ценник» на тебя выставили в министерстве? — в ответ удивился Жулебин.
Мнда… Похоже Щелоков мной «торгует», а я и не в курсе. А в курсе ли Гор? Надо бы с ними обоими этот вопрос «провентилировать». А то как бы из этого «двоевластия» конфликт бы не вышел.
— Какой-нибудь африканской стране ты просто не по карману — управделами позвонил по телефону секретарше и заказал нам чай — Ладно, это мы еще обсудим, теперь к твоему вопросу.
— Я не хочу быть «зицпредседателем» — твердо произнес я — Раз назначили на должность, буду работать. Что я там должен делать? Советовать Романову? Буду советовать. Есть идеи и по международным музыкальным фестивалям в Москве, по новым фильмам… Готов вести и прием посетителей и давать свои заключения по разным проектам в культурной сфере. С Демичивым я уже познакомился, рабочий контакт с ним налажен.
— У прежнего советника Брежнева был целый штат для этого — Жулебин достал какой-то внутренний справочник, полистал его — Тебе полагается три сотрудника. Секретарь и два младших специалиста.
— Раз надо, пусть будут. Как раз займутся сортировкой корреспонденции. А то завалили стол, черте что шлют…
— Ладно, давай так поступим… Раздался стук. — Да, войдите! — в кабинет зашла пожилая секретарша, принесла нам чай — К твоему возвращению из Японии, я подберу людей, проинструктирую их. Они составят план работы, утвердишь его у Романова лично. И вперед!
— Договорились! — я дую на чай, кладу в чашку две кусочка сахара — А в целом как дела? Что в Политбюро?
— Свара намечается — вздохнул Жулебин — Опять Суслову неймется. Видел сегодняшнюю Правду?
Я мотаю головой. Чиновник выдвигает ящик стола, достает и протягивает мне газету. В ней главный идеолог страны в передовице мечет стрелы в рок-музыку. Статья называется «Когда под ногами горит земля». Я быстро проглядываю ее. Стандартные обвинения. Тут и бездуховность, и противопоставление патлатого рокера советскому человеку знаний и труда, упреки в убогом внутреннем мире, ничтожности интересов и низменности желаний. Ну и конечно, куда без этого, низкопоклонство перед Западом. Есть в передовице и фамилии. Макаревич, Намин… Меня нет. Пока нет.
