Как ни странно, но у меня остались самые приятные впечатления от моего естественного противника в Дании — датских полицейских. Возможно, я сейчас идеализирую их — противник — он и есть противник, — но в те канувшие в Лету 70-е годы наше противостояние, ей-богу, больше походило на партнерство в игре с неписаными правилами. Игре, правда, опасной и рискованной, в которой на карту поставлены государственные интересы, служебная карьера, безопасность людей и многое другое.
Задача полиции — поддерживать порядок и закон в стране и следить, чтобы никто не нарушал его, не обходил и не подкладывал фугасы под фундамент безопасности. Наша задача — противоположная: обхитрить полицию, найти лазейки и дырки в системе превентивных мер и взять то, что плохо лежит, то есть, грубо говоря, украсть.
Сама суть игры — государственный интерес, понимаемый каждой стороной по-своему. Все остальное вокруг нее — чистый антураж, идеологическая, политическая, историческая и прочая мишура. Пока существует государство, будет жить и разведка. Разведка — это глаза и уши государства (правда, не единственные), без которых оно не может сделать ни одного шага на международной или внутренней арене без риска наломать дров.
Датчане по своему складу — достаточно беспечный и доверчивый народ. Они считают, что Дания — маленькая страна и большими секретами не обладает, а те тайны, которые все-таки попадают на ее территорию, все равно рано или поздно становятся достоянием широкой общественности. Поэтому охрана секретов никогда не являлась для датской полиции и контрразведки сверхзадачей. В значительной степени на охранительный менталитет датчан оказало влияние членство в НАТО. Приобщившись к большим тайнам, они, конечно, вынуждены соответствовать уровню атлантических требований.
При мне контрразведывательный режим стал заметно ужесточаться, но и в этом случае оперативная обстановка в стране была достаточно благоприятной по сравнению с другими странами блока. В конце 60-х годов шеф ПЭТ Арне Нильсен был вызван на ковер в Брюссель, где ему высказали «фэ» и устроили форменную головомойку за попустительство по отношению к шпионам Варшавского блока и «непринятие мер». Нильсен вернулся домой и слег в больницу с инфарктом. Поправиться ему так и не удалось, и скоро он умер.
Информация базируется преимущественно на эмоциях отдельных представителей правящих кругов страны пребывания.
Как бы то ни было, но старшие братья Дании по НАТО всегда проявляли недовольство «либерализмом» датчан и использовали каждый повод для того, чтобы оказать на них нажим и испортить жизнь советской разведке. Американские и английские спецслужбы действовали в Дании как у себя дома, и датские официальные лица смотрели на это сквозь пальцы.
Слежка, признаться, довольно часто баловала меня своим вниманием. Отчасти это, вероятно, объяснялось моей активностью в городе, а в основном тем, что я занял должность Гордиевского. В контрразведке с самого первого часа моего пребывания в стране знали, чье ведомство я представляю и чем намерен заниматься.
Но возможности у ПЭТ были не беспредельны, и у нее не хватало ни людских, ни материальных ресурсов, достаточных для того, чтобы приставить наблюдение к каждому разведчику из социалистических стран. Поэтому они работали по определенному графику и брали меня под наблюдение через определенные промежутки времени — где-то один раз в два месяца сроком до недели, если, конечно, у них не появлялись веские основания предположить, что я планирую предпринять что-то экстраординарное. Тогда они могли бросить на меня бригаду «наружников» и в нарушение очередности. Это случалось, например, если я выезжал в другой город. В таких случаях слежка была практически обязательной.
Сотрудники бригад наружного наблюдения — такие же люди, как и все мы, со своими слабостями и предрассудками. Никому не понравится, если игрок начинает нарушать правила игры, передергивать карту, шельмовать. Не нравится это и «наружникам». Запрещенным приемом является грубая проверка разведчика, например откровенное рассматривание окружающих его людей, резкие развороты по ходу движения, нарушение правил уличного движения. Это провоцирует и слежку на нахальные действия, что не в интересах самого проверяющегося. Лучше всего, если ты видишь «наружку и делаешь вид, что не замечаешь ее присутствия, а „наружка“ делает вид, что так оно и есть на самом деле.
Пребывание в баре оперработник легендировал перед окружением желанием отвлечься от трудовых будней. Обнаружив за собой «НН», он решил не отворачиваться и пошел дальше спиной вперед.
Вообще же я чувствовал себя спокойней под слежкой Когда ее не было, я начинал волноваться: а вдруг я ее не вижу? Ведь стопроцентной уверенности в том, что ты «чистый» выходишь на операцию, никогда не может быть. Противник может всегда перехитрить тебя на проверочном маршруте и зафиксировать твою встречу с агентом или связью. Естественно, такой груз сомнений, присутствующий, я думаю, у каждого разведчика с нормальной психикой и совестью, негативно сказывается на его нервной системе, создает благоприятные условия для накопления стрессов.
К концу командировки я настолько «подружился» с «наружкой», что часто отвечал на их улыбки, когда нельзя было избежать столкновения с ними лоб в лоб.
— Извини, старик, мы не специально подставились тебе, — улыбался наружник, проезжая или проходя мимо меня.
— Ничего, я понимаю, — улыбался я ему в ответ. Когда я был отведен от работы с подставой ЦРУ (описанный выше Манфред, партнер по покерному клубу), то «наружка» стала ходить за мной буквально по пятам: бампер в бампер — на машинах и дыхание в затылок — в пешем порядке. Это не всегда приятно, потому что такие маргинальные ситуации очень близки к провокациям типа захвата или задержания под благовидным предлогом. Откуда тебе знать, что у «них» при этом на уме: демонстративная слежка, чтобы поиграть на твоих нервах, или нечто более серьезное?
Дело дошло до того, что «наружники» заходили за мной в сауну, раздевались вместе в раздевалке, парились на полке и прыгали следом в бассейн с холодной водой. Если в парилке было много народу и места были заняты, сотрудник ПЭТ бесцеремонно расталкивал соседей и устраивался на полке рядом со мной. Такой «прессинг» продолжался больше месяца, и кончился он лишь тогда, когда по окончании срока ДЗК вместе с семьей я сел в поезд, идущий на Москву.
При выезде за пределы столицы и пользовании гостиницей меня передавали по этапу бригадам слежки провинциальных отделений ПЭТ. Они, вероятно, скучали без работы, старались оправдать доверие столичных коллег и не отпускали без контроля ни на минуту. В мое отсутствие всегда заходили в номер и проверяли вещи, не затрудняя себя чрезмерным соблюдением правил конспирации.
По роду прикрытия я имел обширные связи в других подразделениях полиции Копенгагена, в первую очередь с иммиграционным отделом или полицией по делам иностранцев, в задачу которой входит наблюдение за иностранцами, паспортный контроль на КПП, выдача и продление разрешений на пребывание и работу, регулирование эмиграционных квот и выдворение из страны нежелательных или незаконно проникших в страну лиц.
Возглавлял отдел комиссар полиции Кристиан Мадсен — крупный колоритный детина с грубыми, словно вырубленными топором, чертами лица, которое украшал характерный красный нос-картошка и хитрые, с лисьим прищуром, занавешенные густыми белесыми бровями мутно-серые глаза, — кстати, очень похожий на предателя О. Калугина.
Уроженец острова Фюн — своеобразной колыбели датского консерватизма и оплота крупного фермерства, — с типичными манерами сельского мужлана и крепкой основательной крестьянской головой, он начал карьеру в полиции в период оккупации Дании гитлеровскими войсками и от рядового полицейского вырос до начальника крупнейшего подразделения. Цепкость ума, природная сметливость, расчетливость и прагматизм, настойчивость и умение рисковать и в то же время ладить с начальством позволили ему, несмотря на серьезное пятно в биографии — он продолжал работать в полицейском корпусе на потребу немцам и участвовал в облавах на участников Сопротивления, — Мадсен сумел удержаться на поверхности и после войны и зарекомендовать себя преданным датскому государству полицейским чиновником.
