В середине сделали чистое место. От русских вышел Иван. Он был невелик ростом и лицом бел. От печенегов вышел чёрный великан. Когда печенег увидал Ивана, он сказал: «Зачем малого привели, я раздавлю его». Когда силачи вышли на середину, на чистое место, они схватились за кушаки, укрепились ногами и начали сжимать и ворочать друг друга.

Печенежский силач хотел поднять Ивана и перекинуть через себя его. Но Иван так крепко сжал печенега, что он не мог дышать и захрипел. Тогда Иван приподнял его, шмякнул об землю и расшиб до смерти. Печенеги испугались и побежали, русские побили их.

Лежит на возу мужик, трубочку посасывает – продаёт чёрного козла. А народу на ярмарке – труба нетолчёная.

Подходит к мужику седой старец, кафтан на нём новый, а полы мокрёшеньки.

– Ишь угораздило тебя на сухом месте измочиться, – сказал мужик.

Поглядел старец из-под косматых бровей и спрашивает:

– А ты пустяки не говори; продажный козёл-то?

– Не для себя же я козла привёл; продажный.

Сторговались за три рубля, старик увёл козла, а мужик принялся в кисет деньги совать и видит – вместо трёшницы лягушиная шкурка.

– Держите его, православные! – закричал мужик. – Водяной по ярмарке ходит!

Собрался народ: стали шуметь, рукавицами махать, мужика в волостную избу повели; продержали весь день и выпустили, и пошёл он в сумерки домой, а дорога – лесом. Вдруг видит мужик: идёт его козёл, крутые рога опустил, топает ножками, а на нём верхом чучело сидит зелёное, рачьи усы растопыркой, глаза плошками.

Проехало чучело, ухватило лапой мужика, посадило с собой рядом; помчались к озеру да с кручи вместе – прыг в воду, очутились на зелёном дне.

– Ну, – говорит ему чучело, – народ мутить, меня ловить будешь али нет?

– Нет, уж теперь мне, батюшка водяной, не до смеху.

– А чем ты себя можешь оправдать, чтобы я тебя сейчас не съел?

– Мы народ рабочий, – отвечает мужик, – поработаю на тебя.

– А что делать умеешь?

– Не учёные мы, батюшка водяной, только баклуши и бьём.

– Хорошо, – говорит Водяной, – бей баклуши… – и ушёл.

Стал мужик из осиновых чурбанов баклуши бить, сам плачет, рыдает. Много набил, целую кучу.

Пришёл водяной и удивился:

– Ты что это вытворяешь?

– Баклуши бью, как вы приказали.

– А на что мне баклуши?

Почесал мужик спину:

– Ложки из них делать.

– А на что мне ложки?

– Горячее хлебать.

– Ах ты, дурень, ведь я одну сырую рыбу ем. Ни к чему ты, мужик, не годишься. Держись.

Щёлкнул водяной мужика по маковке и обернул его в ерша.

Потом усы раздвинул, рот раскрыл и стал ерша заглатывать. А мужик, хоть и в ерша перевернулся, и тут угодить не мог, упёрся водяному поперёк горла щетиной. Закашлял водяной, задавился, вытащил ерша и выкинул его из воды на берег. Отдышался мужик, встал на ноги, в своём виде, почесался и сказал:

– Ну да, оно ведь это тоже нелегко, с крестьянством-то.

      У Тришки на локтях кафтан продрался.

Что долго думать тут? Он за иглу принялся:

      По четверти обрезал рукавов —

И локти заплатил. Кафтан опять готов;

      Лишь нa четверть голее руки стали.

Да что до этого печали?

      Однако же смеётся Тришке всяк,

А Тришка говорит: «Так я же не дурак

               И ту беду поправлю:

Длиннее прежнего я рукава наставлю».

      О, Тришка малый не простой!

      Обрезал фалды он и полы,

Наставил рукава, и весел Тришка мой,

      Хоть носит он кафтан такой,

      Которого длиннее и камзолы.

Таким же образом, видал я, иногда

               Иные господа,

      Запутавши дела, их поправляют,

Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.

Шли два приятеля вечернею порой

И дельный разговор вели между собой,

Как вдруг из подворотни

      Дворняжка тявкнула на них;

За ней другая, там ещё две-три, и вмиг

Со всех дворов Собак сбежалося с полсотни.

      Один было уже Прохожий камень взял.

«И, полно, братец! – тут другой ему сказал, —

      Собак ты не уймёшь от лаю,

      Лишь пуще всю раздразнишь стаю;

Пойдём вперёд: я их натуру знаю».

И подлинно, прошли шагов десятков пять,

      Собаки начали помалу затихать,

И стало, наконец, совсем их не слыхать.

      Завистники, на что ни взглянут,

               Подымут вечно лай;

      А ты себе своей дорогою ступай:

               Полают да отстанут.

Лягушка, на лугу увидевши Вола,

Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:

      Она завистлива была.

И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.

«Смотри-ка, квaкушка, что, буду ль я с него?» —

Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» —

«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.

Ну, каково?

Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». —

«Ну, как теперь?» – «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела

И кончила моя затейница на том,

      Что, не сравнявшися с Волом,

      С натуги лопнула и – околела.

      Пример такой на свете не один:

И диво ли, когда жить хочет мещанин,

      Как именитый гражданин,

А сошка мелкая, как знатный дворянин.

      У одного крестьянина служа,

Собака с Лошадью считаться как-то стали.

«Вот, – говорит Барбос, – большая госпожа!

По мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.

      Вели?ка вещь возить или пахать!

Об у?дальстве твоём другого не слыхать:

И можно ли тебе равняться в чём со мною?

Ни днём, ни ночью я не ведаю покою:

Днём стадо под моим надзором на лугу,

      А ночью дом я стерегу». —

«Конечно, – Лошадь отвечала, —

      Твоя правдива речь;

      Однако же, когда б я не пахала,

То нечего б тебе здесь было и стеречь».

Воробей Воробеич и Ёрш Ершович жили в большой дружбе. Каждый день летом Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:

– Эй! Брат, здравствуй!.. Как поживаешь?

– Ничего, живём помаленьку, – отвечал Ёрш Ершович. – Иди ко мне в гости. У меня, брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками. Водяными козявками…

– Спасибо, брат! С удовольствием пошёл бы я к тебе в гости, да воды боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу… Я тебя, брат, ягодами буду угощать, – у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?