Все, о чем я думал по дороге домой, уместилось бы в такую толстую книгу, что ею человека убить можно было бы. А называлась бы она: «Как спасти землю, и другие способы не потерять бабушку». Только эту книгу я бы тут же выбросил, потому что ни одной полезной мысли там не нашлось бы. Впрочем, нет, одна полезная мысль у меня все-таки появилась: переехать временно к бабушке. Родителям наплету что-нибудь, отпустят. Пусть бабушка будет у меня на глазах.

Больше ценных идей не возникало. Что может спасти трех головотяпов, пострадавших от жестокости и глупости собственного папаши? Что им нужно?

Мать была уже дома, вышла в прихожую встретить меня. Не спросила, почему так рано вернулся, и то хорошо.

– Мам, что мне от тебя нужно?

– Тебе от меня? Не путаешь?

– Нет.

– Денег. – Мать сняла с вешалки сумку, покопалась и достала полтинник: – Иди купи хлеба к ужину.

Вот и поговорили. Я сбегал в булочную, а когда вернулся, отец был уже дома. Пристал с тем же вопросом к нему и получил еще полтинник. Хороший вопрос, надо будет запомнить. Только делать-то что? Может, и правда все так плохо, так что надо пойти, посеять на Злой земле полтинник? Впрочем, нет, Санек говорил, что деньги там уже сеяли.

За ужином я сказал родителям, что хочу несколько дней пожить у бабушки. Соврал, что у нас остаток недели будут нулевые уроки и в школу придется приходить без двадцати восемь. Бабушка-то живет ближе, я хоть попробую выспаться. Возражать они не стали, так что я, как поел, сразу собрался и пошел себе к бабушке. Уходя, заметил цветок в банке: я же забыл купить цветочный горшок! Мать, кажется, еще не заметила, иначе сказала бы.

Уже темнело. Я шел и мял в кармане комок глины, бывший теннисный мячик. Может быть, в нем разгадка, надо просто вылепить что-то подходящее и не мучиться? Первое, что пришло в голову, – сердечко я вылепил прямо на ходу. Теплая глина тут же затрепыхалась в руках, из нее хлынула кровь, через секунду на асфальте была уже целая лужа. Я тут же скатал глину в колбаску (ну вас на фиг с вашим реализмом!) и сунул в карман. Подошел к высокому кусту ясеня, вытер руки о листья.

Интересно, на Злой земле кто-нибудь пробовал сажать растения? Я понимаю, банально, но именно поэтому сия идея, может быть, не приходила в голову ни Саньку, ни пекарю. Человек, который сажает в огороде пустые бутылки и сосиски, должно быть, большой оригинал. Чем плохи, скажем, дубы? Впрочем, нет, на это скелеты могут и обидеться. А, скажем, плодовые деревья, яблони, например, вещь позитивная во всех отношениях. Или цветы – еще лучше. В другое время я бы посадил там компьютер (а то у нас с предками один на троих) или, скажем, одолжил бы у кого-нибудь дневник с одними пятерками… Но у меня другие цели. К тому же из посаженного дневника выросли бы не другие дневники, а клоны с фамилией владельца. Не пойдет. Конфеты-игрушки там сажать, закапывать живых щенков-хомяков и даже золотых рыбок я, извините, не буду. Где фантазия-то? Испарилась фантазия, как всегда, некстати.

К бабушке я пришел, когда уже совсем стемнело. На лестнице свет не горел, а в прихожей бабушка обычно не включает, потому что забывает выключить. Поэтому я сперва переобулся, прошел в комнату и только там заметил бабушкино лицо.

– Ты чего, Витек, так поздно? Я-то ладно, у меня бессонница, а кому-то завтра в школу…

– Извини, ба. Ты… Ты как себя чувствуешь? – Лицо ее было серым. Не просто бледным, а натурально серым, как кот, как дым или пепел.

– Отлично себя чувствую, спасибо. Ты пришел, чтобы это спросить?

– Да. – Хорошо, что бабушка плохо видит, а то разглядела бы свое отражение в зеркале, и у нее бы инфаркт случился. А так – просто серое лицо, наш маленький секрет. Мой и скелетов.

Я присел на диван и начал допытываться:

– Тебе сегодня что-нибудь снилось?

– Да, я задремала днем. Какое-то болото вроде. И домик. А почему ты спрашиваешь?

– Так, просто.

Болото, значит. Домик. Серое лицо. Ну да, меня же предупреждали: пара дней всего-то и есть, а потом бабушку заберут. И один из этих дней уже прошел. А я еще ничего не сделал, сижу тут, прохлаждаюсь, делаю вид, что контролирую ситуацию. Ха! Это она меня контролирует!

Я встал и пошел собираться:

– Ладно, ба, я пойду, пожалуй. А то правда поздно.

– Иди-иди. Ты какой-то странный последние дни.

– В школе нагружают.

– Понятно.

Я вышел на темную лестницу и бегом спустился вниз по ступенькам. Только не спрашивайте: «Куда на ночь глядя?» – вы мне не бабушка.

Самым трудным было найти ночной ларек не с цветами, а с семенами цветов. Я обежал весь вокзал, нашел, и только тогда понял, что сглупил и зря потерял время: это же не просто земля, это Злая земля. Кинул бы цветок, он бы и пророс без вопросов! От злости я скупил семена всех цветов (они дешевле, значит, накупить можно много-много) и пакетик «травы для газона». Я засею эту чертову землю, всю, и пусть только скелеты попробуют привередничать! Сонный продавец даже спросил: «Куда тебе столько?» – я честно ответил: «Для бабушки», – и был понят. Скинул пакетики в рюкзак, чудом успел на последнюю электричку. Двери с шипением захлопнулись за моей спиной: все, обратной дороги нет. Даже если я найду способ добраться из Клопа в Москву среди ночи, не завалюсь же я в это время домой! Родители думают, что я у бабушки, бабушка, соответственно, – что у родителей. Вместе они эту тему обсуждать не будут, по крайней мере сейчас: ночью родители с бабушкой обычно не созваниваются. Так что спать я сегодня буду в антисанитарных условиях. Если буду вообще.

В вагоне было довольно людно, хоть электричка и последняя, поэтому испугался я только на платформе. В Клопе вышел, похоже, я один, во всяком случае, никого вокруг не было видно. Ни припозднившихся пассажиров, ни бабулек с газетами, ни даже бомжей. Хорошо хоть фонари горели, я, уходя к бабушке, понятно, не догадался захватить фонарик. Теперь жалел. На платформе-то светло, а дальше…

Я спрыгнул на дорожку в темноту и пошел, стараясь не думать об овраге. Зря, потому что если бы я о нем думал, может быть, был бы готов туда свалиться и хоть сгруппировался бы. А так свалился как есть, здорово ушиб локоть, но ничего: перебрался ползком по грязи (первый раз, что ли?!) и вышел к Злой земле.

В окне домика горел свет. Вряд ли бомжи платят за электричество, скорее всего, Санек опять жжет костер на земляной горке прямо посреди комнаты. Хорошая все-таки штука – Злая земля, полезная. Если бы еще ее обитатели бабушек не крали, было бы вообще замечательно.

Под ногами скрипнула калитка, и мне тут же пришлось ретироваться под ближайшее дерево: на земле кто-то был. Может, Санек, может, бомжи, а может, и Пекарь. Мне отсюда не видно, так что не будем рисковать: ни с кем здесь, кроме Санька, я встречаться не хочу. Я теснее прижался к стволу: так в темноте меня не заметят. Впрочем, этот, на земле, не очень-то оглядывался по сторонам. Он тыкал в землю палкой, подбирал блестящие под луной бутылки, складывал в кошелку. Бомж. Вчера посеял, теперь урожай собирает – лепота! Впрочем, Санек говорил, что бутылки здесь сеет Пекарь.

Бутылки кончились, настала очередь чего-то более маленького и не блестящего. Сосиски, должно быть, или кола. Бомж ковырялся в земле и складывал урожай в кошелку: наклон-подъем, наклон-подъем… Я уже задремал – трудно было за ним наблюдать, но упражнения бомжа быстро закончились, и мой сон как рукой сняло. Кошелка полетела под ближайший куст, а бомж сложил руки рупором и заорал:

– Санек! Любка! Антоха!

Угадайте, кого он звал? Точно, это Пекарь!

Я покрепче обнял ствол, за которым прятался, и пообещал, что никогда его не брошу. Луна, как в кино, выглянула из-за облаков, осветив блестящую от грязи Злую землю. Грязь взлетела фонтаном, обдав брызгами все вокруг (нам со стволом тоже досталось), и со смачным плюхом выпустила на свет обгорелые скелеты. Они стояли по росту, как солдатики на параде, теперь я знал: самый высокий – это старший сын, девчонка – пониже, и самый мелкий, который вообще ни в чем не виноват, а поплатился за то, что полез в трубу спасать брата с сестрой от собственного папаши. Папаша – вот он, вполне себе живой, но почему-то я боюсь его гораздо меньше, чем самого младшего из скелетов.