— Зяма, не слушай ее. Давай души, я подержу. Куря сел на ноги пленнику, прижав их к земле.

— Пощадите! Клянусь Сварогом, вы не пожалеете! Хоть какую роту принесу, только не губите.

— Куря, прекрати! — Умилка схватила брата за плечи. — Оставь его!

— Ладно, Умилка, остынь. Куря, отойди, — Зяма сел на корточки перед головой Радима. — Как тебя звать-то?

— Радим.

— Значит, Радим, говоришь, бискуп на тебя зуб имеет? Отчего так?

— Честно, не ведаю. Хоть и есть кое-какие домыслы. Я ж скоморох. Сами знаете, как попы нас любят. Да еще, верно, кто-то в Новгороде прознал, что меня в ведовстве винят. Поклеп, ребятки, да разве докажешь.

— А за что винят?

— Была тут история, еще три лета назад, при великом князе Ярославе Владимирыче. Один бес из пекла на землю вышел: начал народ губить. Так случилось, что я рядом оказался да помог с тем бесом справиться. Но не подумайте, что шептал какие наговоры или молнии с небес призывал. Просто запалил того беса, а он, глядь, и сгорел. Зяма задумчиво произнес:

— Может, и не зря тебя в ведовстве винят, Радим. Вон как очаровал сестренку. Опасен ты.

— Отчего же? Ребятки, да будь я ведун или волхв какой, разве лежал бы сейчас тут связанный и беспомощный?

— И то верно.

— Так что с ним делать-то будем? — спросил Куря. Взгляд Зямы переместился сначала на удавку, потом на Радима, затем опять на удавку.

— Была не была. Пусть клянется отцом и матерью, что не будет нам мстить за то, что мы с ним учинили. Тогда жизнь оставим да одежду возвернем. Серебро же отныне наше.

— Ты что, Зяма! Я уж к его портам присмотрелся. Мои-то совсем драные!

— Куря, купим тебе порты. Серебра хватит. А Радим пусть обиду на нас не таит. Мы — тати, чего ж еще от нас ждать.

— Ты чудо, Зяма! — Умилка чмокнула братишку в щеку. — Клянись скорее! — обратилась она к пленнику.

— Клянусь отцом и матерью, что мстить вам не буду. Что еще сказать?

— Ничего. Куря, распутай Радима. Умилка, неси его одежу.

Вскоре Радим уже сидел у костра и ел печеную корюшку вместе с юными татями. Жизнь снова начала налаживаться, смерть прошла стороной. Однако боги явно предостерегали скомороха — нечего ему в этой земле делать. Не будет тут скомороху счастья. А ведь ведал, что в Новгородчине попы скоморохов казнят с особым рвением. Сгинул тут уж не один десяток гусляров. Рассказывали, что епископ местный Лука Жи-Дята крепкою рукой христианство насаждает. Да и про татей в новгородских пределах Радим знал не понаслышке. Пришлось ему из-за них хлебнуть лиха три года тому назад.

Тем не менее было нечто такое, что тянуло скомороха к полуночи. Ни жадные до чужих душ епископы, ни кровавые тати не могли остановить его. Радим сам толком не понимал, отчего вернулся в эти края. Может, дело в заманчивом предложении могущественного новгородского боярина Остромира? Три года назад тот позвал бездомного бродягу на сытое место среди своих мужей. Но Радим отказался. Причем сделал это без долгих размышлений и душевных мук. Скоморох был твердо уверен, что с Остромиром ему не по пути. Этого боярина он знал уже давно и хорошо помнил, как тот плел интриги в Ладоге против воеводы Эйли-ва. Участвовать в господских играх скоморох зарекся. Он прекрасно понимал, кто окажется крайним, если боярина постигнет неудача. Лучше уж без крыши над головой, да без ножа в спине.

Теперь же, побродив по Руси, вдоволь натерпевшись от палящего солнца, полуночного ветра да княжьих тиунов, Радим решил, что с такой жизнью надо завязывать. Дошел до скомороха слух, что есть в Норге или Свитьоде князь, добрый до скальдов и веселых людей. Молвили, каждому, кто своим искусством блеснуть умеет, дарит щедрый властитель хоромы и дворню, золото и серебро обильно. Поверил слуху Радим и собрался искать счастья в чужой земле.

Долго ли, коротко ли собирался, но двинулся наконец скоморох в путь. Пошел Радим известной дорогой — через Новгородчину. Со смешанными чувствами миновал он знакомые местечки и деревеньки. Чем больше припоминал скоморох, тем тревожнее становилось на душе. Но мысли об отступлении не было. Наоборот, Радиму все сильнее и сильнее хотелось добраться до Новгорода, единственного русского города, до сих пор не открывавшего перед ним ворота.

К Новгороду скоморох прибыл завечер. Внутрь путников уже не пускали. Поэтому Радим отправился к Городищу, которое еще называли Холмоградом. Крепостных стен у Городища практически не осталось, но вот присыпы сохранились. Они высоко вздымались вокруг вросших в землю жилищ смердов, придавая пейзажу воинственный вид. Идти сюда насоветовали добрые люди. На Ильмене, сказали они, укупить местечко в ладье дешевле, чем в большом граде. Две версты, что разделяли Новгород и Городище, скоморох прошел еще до темноты. Он быстро нашел постоялый двор и на следующий день отправился на поиски струга. Тут ему немного не повезло — совсем недавно местные корабельщики ушли за море. Пришлось проситься к чужеземцам. Те обещали отчалить через пару дней. Радим уже стал подумывать, не податься ли в Новгород, полюбоваться изблизи на храм Святой Софии, покрутиться на шумном Торжище. Однако усталость взяла свое. Целый день Радим провалялся на лавке да просидел у очага. Так и не побывал нигде, кроме пристани. Теперь, похоже, в Новгород идти все же придется. Ведь оставшемуся без гроша скомороху никто места на ладье не даст.

— Мне в Новгород надо. К боярину Остромиру, — сказал ребятам Радим.

— К посаднику? — насторожился Зяма.

— Когда я его последний раз видел, он лишь боярином был.

— Как княже Владимир Ярославич отошел, а Изяслав, брат его, Новгородчину взял, Остромир у нас за княжьего посадника. С бискупом одну лямку тянут. Зачем он тебе?

— Кун в рез взять. Вы ж меня нищим оставили.

— Не забывай, ты клятву давал!

— Мстить я не собираюсь. Ничего Остромиру не скажу о вас. Просто некого мне больше в этих краях о резе просить. Вас разве что.

— Мы не дадим, не мечтай, — агрессивно ответил Куря.

— И не думаю даже. Проводите меня до Остромирова двора?

— Почему бы и нет? — улыбнулась Умилка.

— Потому что мы не дураки, — сказал Зяма. — Кликнешь стражу, а нам тикать?