Сев на место, Чугункин переглянулся с Федулаевым. «Я же понимаю, что как старший врач ты не все можешь озвучить», читалось в его глазах.
— В случае смерти после вас вы должны иметь веские и всесторонне аргументированные основания для оставления больного на месте, — три шага, поворот, три шага, поворот. — Отказ больного от госпитализации еще ни о чем не говорит. Причем не забывайте, что в случае этого самого отказа больной в момент осмотра Должен быть полностью контактен! Не бойтесь вызвать на себя «спецов» и не забывайте про актив на «ноль три» через два часа с отзвоном старшему врачу оперативного отдела. В карте вызова проведенное лечение должно быть расписано в строгом соответствии стандартам.
Федулаев остановился и заглянул в свою шпаргалку.
— Напомню, что в стационарах смерти до суток с момента госпитализации считаются «скоропомощными» и Рассматриваются совместно обеими сторонами. Поэтому если вы привезли тяжелого больного, то не забудьте подробно и четко указать в сопроводительном листе Проведенную терапию. И не забывайте в обязательном порядке получить в карту подпись врача, принявшего у вас больного. Врача! — Федулаев повысил голос. — А не Медсестры, как зачастую бывает.
Слушатели заулыбались.
— И в заключение остановлюсь на нюансах. Случается так, что родственники умершего, никак не могущие поверить в его смерть, требуют у бригады, прибывшей на констатацию, провести реанимацию. Порой приходится идти им навстречу и проводить имитацию реанимационных мероприятий с последующим указанием в карте вызова, что эта самая имитация проведена по медико-социальным показаниям во избежание возникновения конфликта на вызове. Но! — Федулаев снова повысил голос. — И-ми-та-ци-ю! Никаких инъекций в мертвое тело делать нельзя, иначе вы можете получить крупные неприятности!
— Четырнадцатая бригада — падение с высоты! — известили динамики.
Комнату покинули Чугункин и Малышков.
— Если вы приехали на «труп на улице», то обязательно должны дождаться милицию, причем оставляете им не бланк констатации смерти, а сопроводительный лист, в котором обязательно, во избежание обвинений в мародерстве, подробно перечисляете личные вещи умершего, часы, мобильный телефон, указываете сумму денег и документы, которые он имел при себе.
Федулаев, словно спохватившись, что долго стоит на одном месте, снова продолжил вышагивать по комнате.
«Как журавль», — подумал Данилов.
— Непременно узнайте фамилию милиционера, который будет охранять тело, запишите ее в карте вызова и не забудьте позвонить в трупоперевозку. Это ваша обязанность, не милицейская.
— Недавно был случай на шестьдесят четвертой подстанции, — вспомнила Елена Сергеевна. — Один из врачей забыл позвонить в трупоперевозку, и труп двенадцать — представляете себе — двенадцать часов пролежал на улице! Был огромный скандал. ГУВД прислало грозную бумагу на имя Целышевского, оттуда ее спустили на Станцию… Знатная была нервотрепка! И доктору, и мне, и Борису Ефимовичу досталось на орехи.
— А что было доктору? — поинтересовалась Вера.
— Его уволили за халатное отношение к своим обязанностям, — ответила Елена Сергеевна. — А доктор был хороший, знающий, опытный. Мы его ценили. Но, как говорится — и на старуху бывает проруха. Закрутился и забыл. У вас все, Юрий Романович?
— Почти, Елена Сергеевна, — ответил Федулаев. — Для того чтобы не выглядеть посмешищем для патологоанатомов, в бланке констатации смерти в графе «основание доставки в морг», указывайте, пожалуйста, либо «сохранение», либо «вскрытие» и ничего больше. А то порой такое приходится читать… От «бальзамирования с последующим захоронением» до «смерти на улице». Вот теперь у меня все.
— Шестьдесят два — тринадцать — вызов! Тринадцатая бригада — вызов! — словно дожидаясь окончания конференции, прозвучал голос Лены Котик.
Фельдшер Кокс с показной торопливостью направился к выходу. Позавчера ему попало от заведующей за несерьезное отношение к работе и чересчур самоуверенное поведение на вызовах — симптомы стенокардии Владик всегда трактовал как проявление остеохондроза грудного отдела позвоночника…
Запах, приторный, удушливый, обволакивающий, ни почувствовали еще при входе в подъезд.
— Возвращайся в машину, — сказал Вере Данилов. — Развлеки пока Петровича. Я быстро.
На третьем этаже нужная дверь была приоткрыта. Воняло из нее нестерпимо. Данилов судорожно достал из кармана носовой платок и прижал его к носу. Немного полегчало.
— Сюда, доктор, — довольно пожилой милиционер без фуражки с погонами капитана поманил Данилова рукой. — Труп в ванной.
Из комнаты были слышны голоса и шум передвигаемой мебели. Должно быть, шел обыск.
Данилов подошел к капитану.
Констатация выдалась не из приятных — мужик не менее месяца пролежал в санузле однокомнатной квартиры с простреленной головой и являл собой весьма унылое, если не сказать — плачевное зрелище. Лежал убитый не на простом полу, а теплом его варианте с доморощенным подогревом, когда змеевидный отвод от трубы горячего водоснабжения вмуровывается в пол, и оттого жутко раздулся. Данилов прикинул на глаз, что тело в объеме увеличилось не меньше чем в два раза.
Махровый банный халат, в который был одет убитый, сполз на пол (швы на рукавах под давлением вздувшегося тела разошлись напрочь) и превратился в грязную мокрую тряпку. Кровь, стекшая из развороченного при выходе пули затылка, застыла на кафеле пола коричневой лакированной коркой
Кожа, натянутая до предела, словно на барабане, тоже стала коричневой. Мошонка, выпиравшая между ног, напоминала две испачканные землей дыньки. Довершали картину опарыши, ползавшие по телу, и множество мух, то садившихся на убитого, то деловито жужжащих в воздухе.
Устраивать осмотр мертвого тела Данилов не стал. Посмотрел с двух метров — и хватит. От неприятного зрелища и еще более неприятного запаха виски сдавила боль.
— Это, конечно, маразм, констатировать подобного жмура, — славно извиняясь сказал капитан, — но что поделать, правила есть правила.
— Все нормально, — усиленно борясь с подкатившей к горлу тошнотой, Данилов бросился на лестничную площадку.
Здесь курили двое человек в мятых костюмах с печатью усталости на небритых лицах. Данилов с наслаждением вдохнул табачный дым, повисший в воздухе. Головная боль слегка отступила.
Прямо отсюда, из подъезда, он вызвал «труповозов» и получил следующий вызов — на Ташкентский бульвар, к мужчине шестидесяти двух лет с болями в груди.
В машине Данилов принял сразу две таблетки седальгина.
— Приперло? — посочувствовал Петрович.
— Проголодался, — буркнул Данилов. — Червячка заморил.
— Я понимаю, — некстати продолжил разговор Петрович. — У самого голова побаливает.
— У тебя, Петрович, она с похмелья побаливает, а у меня по нескольку раз в сутки раскалывается напополам! — сердито возразил Данилов. — Это совершенно разные понятия — твоя головная боль и моя!
Петрович все понял и замолк.
На кардиограмме пенсионера, как и ожидалось, вылез свежий инфаркт миокарда.
— Придется нам с вами поехать в больницу, — объявил Данилов. — Надо подлечиться. Сейчас сделаем вам пару уколов и поедем.
— Что ж делать, — обреченно вздохнул пациент. — Раз такое дело.
Мужик попался терпеливый и сознательный. Не донимал жалобами, не стонал, не приставал с расспросами о прогнозе. Даже порывался дойти до машины пешком, но под строгим взглядом Данилова стушевался и покорно дал уложить себя на носилки.
— В сороковые — пятидесятые годы прошлого века больным с острым инфарктом вообще запрещали двигаться, — сказал Данилов, загрузив пациента в машину. — Даже в больницу не везли, поскольку транспортировка считалась опасной для жизни.
— И что же с ними делали? — спросил тот.
— Оставляли, где лежал, и лечили амбулаторно.
В приемном отделении сто пятнадцатой больницы Данилов встретил своего однокурсника — Мишу Байбакова, сосудистого хирурга, вызванного сюда для консультации. После обмена приветствиями Байбаков ни с того ни с сего сказал:
