— Я, признаться, думал, что при демократии знания о великом позитронном мыслителе Магнекарте необходимы всем вольным гражданам, — неуверенно высказался Дар. — По крайней мере, если демократия намерена выжить...

— Если, — сказал Строганофф с кислой улыбкой, — да оглянись вокруг себя!

Дар гулко сглотнул.

— Я, кажется, понимаю вас.

— А я знаю наверняка, — Строганофф взглянул на юпитеры под потолком, но Дару показалось, что он их не видит. — Я знаю, что трехмерный экран прекрасное учебное средство: не надо рассказывать о Ватерлоо — можно показать судьбоносное сражение, как оно было тогда и теперь. Показать битву, разыграть разные варианты, навести камеру сверху и проследить, как Веллингтон и Наполеон двигают свои войска... — голос его упал и Строганофф замолк с отрешенным взглядом.

— Минуточку, — Дар перебил продюсера. — Я же видел эту битву! В одной из старых программ? Атака конницы, топот копыт, разбитые дороги, а потом видно, как армия Наполеона смята, бежит, а пока все это показывается, на заднем плане Веллингтон описывает свой замысел.

— Ты уверен, что не читал это где-нибудь в книжке?

— Ага, но я ничего не понял, пока не увидел программу. «Будуар Жозефины», вот как она называлась!

— Да, верно. — Строганофф скривился, словно попробовал чего-то кислого. — Ты оказывается старше, чем я думал.

— Я был на одной из окраинных планет и помню, в основном, авантюрный показ частной жизни Наполеона. Но там же была и битва при Ватерлоо.

— Да, точно, — Строганофф улыбнулся в пространство. — Не скажу, что в той программе было слишком много образовательного, но все же. Это моя профессиональная гордость.

— А почему вы не пошли работать на учебный канал? — поинтересовался Дар.

Строганофф раздраженно пожал плечами.

— Сразу после колледжа я так и сделал, но работодатели постоянно настаивали, чтобы было серо да сухо; заявляли, что студенты не воспримут программу всерьез, если она будет чересчур развлекательна, причем со статистикой в руках доказывали. Как ни покажется тебе странным, большинство убеждено, что образование не должно быть интересным. Поневоле приходишь к выводу, что образование доступно немногим.

— Уча других, учишься сам, — добавил Дар.

Строганофф кивнул.

— Меньшинство, которое еще способно читать, это удивительные люди. Но меня больше беспокоят не они.

— Да, — согласился Дар, — вы хотите учить тех, кто об этом не думает.

— Верно, — Строганофф устало прикрыл глаза. — Правда, пользы от этого кот наплакал. Эх, если бы я начал хотя бы сотню лет назад...

— Не может же быть все так плохо! — воскликнул Дар. — Мне казалось, прежде чем окончательно рухнуть, демократия впадает в декаданс.

— Ну и?

— Но ведь это не так, — Дар развел руками. — Где же оргии, где бешеный разгул гиперсексуальности, где декадентствующие аристократы?

— В анклаве членов Совета в Нью-Йорке. Когда-нибудь их видел? Не забавно ли?

— Ну ладно, а где же оргии...

— Глаз не сомкнул, разыскивая? Можешь не волноваться, оргиям не обязательно быть. Сколько оргий, как ты думаешь, мог увидеть средний римский обыватель? Ищи упадок в мелочах. В людях, например, которые не голосуют, потому что кандидаты похожи друг на друга. В людях, которые считают, что пусть правительство провалится в тартарары, лишь бы им не мешали предаваться излюбленному роду эйфории. В людях, которые убеждены, что разговоры о политике — это свидетельство дурного вкуса. Вот декадентство, способное уничтожить демократический образ жизни.

— И за всем этим прослеживается недостаток знаний, — шепнул Дар.

— Не за всем, — Строганофф нахмурился. — Но в целом ты прав.

— Кстати, вам приходилось слышать о Чарлзе Т. Бармэне? — внезапно поинтересовался Дар.

— Этот профессор-отщепенец, — ухмыльнулся Строганофф. — Ну да, слышал. Даже книгу читал. Я с интересом слежу за его карьерой, — он весело и хитро посмотрел на Дара. — Им не удалось поймать опального педагога до сих пор.

— Да, — согласился Дар. — Им это оказалось не под силу.

Дар отпил и глянул на Лону поверх бокала:

— Что он там делает?

— Творит, — ответила Лона.

— Так долго?

— Долго?! — Лона невесело улыбнулась. — Прошло всего лишь шесть часов.

— Все это, чтобы придумать... как это выразился Строганофф?

— Формат сериала, — напомнила ему Самми.

— Да он закончил с этим еще часа три назад, — Лона отхлебнула напиток. — Кроме формата Строганофф нужен сценарий для первого выпуска.

— Но он же просто талдычит в вокодер. Как может одночасовой сценарий занять больше часа времени?

— Болван, он же думает, а не только наговаривает сценарий. И не забудь, что все должно быть в стихах. Это единственная причина, по которой Строганофф берется уговорить директоров фирмы на программу.

— А поэзия требует огромного труда, Дар, — заметил отец Марко. — Честно признаться, я даже не представляю, как он может наговорить целый час поэзии завтра к десяти часам утра, когда назначена первая передача.

— Стихи это пустяки, — Лона покосилась на закрытую дверь, за которой скрылся Уайти. — Это с настоящей поэзией вечная возня, а в данном случае качество роли не играет. Заниматься стихоплетством дед может до бесконечности.

— А вдруг его осенит вдохновение? — спросил отец Марко.

— Тогда, — сурово объявила Лона, — мы застрянем здесь на неделю.

— Ладно, — Дар поднялся и наполнил бокал в автобаре. — По крайней мере, у нас уютная комната для ожидания, — он оглядел номер-люкс. — Если вдуматься, то, пожалуй, стоит помечтать о том, чтобы твоего деда осенило вдохновение...

Дар смутно припоминал, как отец Марко развел всех по спальням, что-то бормоча под нос о раннем дне, но все остальное плавало, как в тумане. Он проснулся с дикой головной болью, каждый звук так и резал по обнаженным нервам. Молодой человек со стоном повалился на подушку, но сон не возвращался. Тогда он решил проявить отвагу и медленно-медленно опрокинул ноги через край постели, сел и тут же схватился за голову, дожидаясь, пока комната перестанет ходить ходуном. В конце концов окружающее мягко опустилось на свое место, и можно было встать на ноги. Ему тут же пришлось прислониться к стене. Он с трудом отдышался и дождался того момента, когда перестало вертеться перед глазами. Не сразу, но вращение прекратилось, и Дар наконец выбрел, шатаясь, в прихожую.