Сопротивляться шпане было не принято. К тем, кто имел старших братьев или друзей, не лезли. Лезли к таким, как Слава, которые никому не жаловались и которых некому было защитить — он рос без отца. Родному дяде, заменившему ему отца, пожаловаться немыслимо. С детства воспитывался в правилах, что жаловаться грех.

Слава ударил в ответ. Физически он был развит не по годам, так что удар получился ощутимый. Шпанята обалдели на миг, но Слава не дал им передышки. Он кинулся на одного, вцепился пальцами в горло и начал рвать зубами его руку. Его тщетно пытались отодрать, били, но ничего не получалось. Весь в крови, избитый, он наконец отнял руки от дылды, тот хрипел, глаза его закатились.

— Я убью. По-настоящему, — прошипел Слава. — Убейте, или я вас убью… Все равно убью.

Произнес спокойно. И шпанята ему поверили. Слава увидел в их глазах страх. В этот миг все четко встало на свои места. Он понял, что со злом можно бороться. И понял, что ненавидит зло. И еще понял, что никогда никому не даст унижать и бить себя безнаказанно. И не даст унижать других.

Шпанята больше к нему не приставали. Но над другими продолжали издеваться. И через полгода Слава организовал одноклассников для отпора мучителям. Когда у очередных бедолаг отнимали мелочь на мороженое, навалились пацаны. Шпана ретировалась — силы были неравны. Но Слава понял, что на этом не закончится. Их начнут подстерегать по одному и бить. И вообще все может кончиться плохо. И тогда сделал то, что считал недопустимым раньше, пожаловался своему дяде. Тот, человек в городе известный, руководитель самбистского клуба, выслушал и кивнул:

— Придумаем что-нибудь.

На следующий день Слава пришел в школу. Его ждали старшие ребята. Отвели во двор, в укромное место, где обычно проходили школьные разборки. Слава понял, что разговор предстоит серьезный. Врагам было по пятнадцать лет, сопротивляться им бесполезно. Тут и появился дядька. Как щенков оттаскал их за уши и отвел для разговора в сторонку. О чем говорили — Слава не слышал. Но после этого шпана обходила его и его ребят за милю.

— Слава, это не решение, — сказал дядя. — Я не смогу всегда стоять за твоей спиной. Вот что, приводи своих друзей ко мне в секцию. Я как раз создаю клуб для мальчишек.

— Придем.

Пришли. Потом осталось из четырнадцати человек шестеро. Но все они научились стоять друг за друга и жить по правилам чести, будто списанным со старых времен.

Дядя говорил не раз на тренировках:

— Сила — средство отстоять себя, своих друзей. Отстоять справедливость. Я хочу, чтобы вы поняли это раз и навсегда. Мужчина должен драться за правое дело.

И Слава дрался. Сколько приключений имел на этой почве, но никогда не давал издеваться над людьми. Он помнил себя — беспомощного, с разбитым носом, с вывернутыми карманами, перед смеющейся шпаной. Он знал, что людей надо защищать от тыкающей шпаны. И защищал. Удачно. Повзрослел, стал заводилой той компании, которую сколотил однажды для борьбы со шпаной.

Когда он учился в девятом классе, учащиеся из СПТУ-9, рассадника местного хулиганства, переломали ему четыре ребра. В десятом классе ему пропороли руку ножом. Аверин привык преодолевать свой страх. Знал: этой нечисти никогда не одолеть человека, который их не боится и который их презирает.

В семнадцать лет Аверин стал кандидатом в мастера спорта по самбо и человеком в поселке весьма известным. К нему и его компании стали присматриваться криминальные авторитеты, они видели, что пацаны подают надежды, у них есть организованность и сила. Переманить такую группу на свою сторону — и можно делать хорошие дела. Тем более ребята не исповедовали пацифизм и толстовское смирение, не привыкли подставлять левую щеку, получив кастетом по правой. Кое-что авторитетам удалось — переманили к себе пару парней из секции, купили легкими деньгами, блатной романтикой, привлекательностью воровской идеологии, особенно действующей на молодежь. И эти парни потом попались на разбое и навсегда ушли по большому кругу: отсидки — дела — зарабатывание криминального авторитета. Угроза сойти с прямого пути не обошла и Славу. А тут еще дядя переехал в Ленинградскую область.

Ближе к окончанию школы Аверин едва не встал на учет в милицию. Во время одного из очередных выяснений отношений с химмашевцами последние стали сильно притеснять ребят из района, одного подрезали. После большой драки Аверин оказался в отделении милиции. Его допрашивали. Он молчал, понимая, что начались настоящие неприятности. Задерживали его и до этого, но на сей раз дело оказалось серьезное — на Славу показывали как на заводилу драки. А кому объяснишь, что он защищал себя и своих друзей, что поступал так, как его учили.

Плохо бы кончилось, но вмешался начальник райотдела милиции. Он представлял примерно раскладку сил.

— Прав по совести, Слава, — сказал он, угощая чаем. — Не сносить тебе твоей буйной головушки, если так дальше будешь жить. Не знаешь компромиссов. Сломя голову бросаешься к черту в пасть.

Аверин молчал.

— Я не враг тебе. Вообще путей у тебя два — или в блатные…

— Только не это.

— Или к нам. В милицию.

— Да вы что, издеваетесь?!

— Посмотрим.

Слава окончил школу, подался в институт международных отношений — и понес его туда черт, соблазнился романтикой дальних странствий, решил, что пригодится отличное знание немецкого языка, и, естественно, без лапы не прошел. В разнарядку для детей рабочих и крестьян он не попал. Поэтому путь его лежал на завод — слесарь второго разряда, низшая квалификация, полученная в школе. Работал, продолжал заниматься спортом. И вляпывался в разные неприятные истории. Влез и на этот раз. И теперь сидел на лавочке и разговаривал с человеком, который сегодня родился во второй раз.

— Шантрапа, — процедил седой. — Петухами им работать, а не волков загонять.

— А за что тебя? — спросил Аверин.

— Сучьи происки, скажем так. Хорошо ты их сделал. Спортсмен? — седой посмотрел Аверину в глаза. Славу передернуло. Даже в полутьме от этих глаз мороз пробегал по коже. Было в этом взоре что-то необычно сильное.

— Да. Самбист.

— Мастер?

— Кандидат.

— Чемпионом будешь. Как зовут?

— Слава.

— Откуда?

— С поселка Сельхозмаш.

— Понятно… Эти петухи слов на ветер не бросают. Могут найти. Будут проблемы — заходи на улицу Ватутина. Там спросишь Леху Ледокола. Меня каждая собака знает. Понял?

— Понял.

— На, за меня выпьешь.

Ледокол вытащил из кармана мятую пачку денег — сумма казалась немалой.

— Не надо, — Аверин помахал головой.

— Ладно. Деньги нужны, работа — заходи, посодействую. Спортсмены нам нужны. Давай, самбист. Не кашляй.

Кашлять, впрочем, было впору самому Ледоколу — он неуверенно встал, качнулся, прижал руку к порезанному боку и побрел, шаркая, по улице.

— Пока, — прошептал Аверин.

Самбисты были нужны не только Ледоколу, но и Вооруженным Силам. Через два дня Аверина призвали в армию, и он оказался на Севере в конвойных частях. Так началась немыслимая еще недавно для него карьера сотрудника правоохранительных органов. Там постигались азы работы, ставшей для него всей его жизнью.

Как спортсмен, он оказался в группе по розыску беглых заключенных. Им разрешали отпускать длинные волосы и драли как Сидоровых коз на занятиях по стрелковой подготовке, рукопашному бою, тактике оперативных мероприятий и задержаний преступников. Там он увидел впервые, что такое человек, полностью утративший человеческий облик, превратившийся в бешеного пса. Он помнит лицо, искаженное лютой ненавистью, помнит, как заточка касалась шеи заложника, как дрожал в руках его, сержанта внутренних войск Аверина, пистолет…

Десять лет минуло с той поры. Сегодня Аверин — старший оперуполномоченный по особо важным делам ГУУР МВД. Из его цепкой памяти, как из хорошего сейфа, не пропадало ничего. И он сразу вспомнил незнакомца, назначившего по телефону эту странную встречу.

— Добрый день, Аверин, — произнес седой мужчина, поднимаясь с лавочки, на которой сидел, мирно почитывая газету.