— Здравствуй, Леха Ледокол.

— Запомнил?

— Запомнил.

— Глаз — алмаз. Молодец. Настоящий опер, — он присел на скамейку, похоже, не слишком опасаясь испачкать дорогой плащ.

Видел его Аверин только один раз, да и то при свете фонаря. Тогда это был обычный приблатненный парень в потертом костюмчике. Сегодня он превратился в солидного джентльмена, одетого с иголочки. «Такой прикид должен влететь в копеечку», — подумал Аверин, мазанув взглядом по золотым с бриллиантами запонкам, по тысячебаксовым туфлям из крокодиловой кожи и скромному плащу — только за этой скромностью скрывался большой шарм и большие деньги. Руку седого оттягивали часы — Аверин видел такие у одного клиента, по заключениям экспертов, они тянут на одиннадцать тысяч долларов. Судя по всему, Ледокол круто пошел в гору. Но внешне он изменился не слишком сильно. Волосы, правда, стали совершенно белые — редкие черные пряди исчезли. И на лбу пролегли две глубокие морщины. Но осталось главное — глаза, в которых застыло какое-то сумрачное понимание, нечто такое, что познал этот человек. Какая-то темная мудрость. От этого взора становилось не по себе.

— Ничего не забываешь, самбист. В этом мы похожи. Я тоже не забываю ничего, — в этих словах прозвучала некая многозначительность. Он критически осмотрел собеседника. — А ты не особо процветаешь. Плохо тебя в милиции кормят.

— Мне хватает.

— Не скажи. Таких волкодавов надо кормить от пуза. Дерьмовое государство. Никогда не ценили настоящих людей. Предлагал я тебе со мной контачить. Сегодня бы на «Линкольне» рассекал.

— Как Глобус?

— Глобусу теперь катафалк положен.

— Вот именно.

Аверин чувствовал, что начинает тонуть в разговоре. Они трепались, как старые приятели, и постепенно на второй план отступала необычность этого рандеву.

— А я следил за тобой. Смотрел, как карьеру делаешь. Я людей сразу вижу. Честный человек. Слово блюдешь. Под ветром не гнешься, не ломаешься. Не продаешься. Не люблю вас таких, но уважаю.

— Это комплимент?

— Ну, ты же не фрейлина французского короля. Это логическое заключение.

— Спасибо, Ледокол, — улыбнулся кисло Аверин. — Так чем обязан?

— Пока еще ничем. Но, может, будешь… Время такое пришло. Надо платить долги. И возвращать их.

— Предложения?

— Элементарные. Я могу давать консультации по некоторым щекотливым вопросам из жизни преступного мира. Только со стукачом меня не путай. Определим наши взаимоотношения как сотрудничество.

— В чем твоя выгода?

— Я верну долг тебе. А ты поможешь вернуть мне долги.

— Каким макаром?

— Есть несколько человек, которых мне хочется повстречать. Скажем так, нужно местоположение.

Аверин внимательно посмотрел на него.

— Что за люди? Зачем они тебе?

— Во всяком случае, не последователи Матери Терезы. Один из них — Александр Калачев. Калач. Не помнишь?

— Помню. Один из достаточно крутых авторитетов. Подозревался в общей сложности в четырех убийствах. Одно из них — сотрудника милиции. Потом взяли его за рэкет.

— Оправдан. За сто тысяч баксов.

— Горсудом Санкт-Петербурга.

— Один из должников. Другие — люди такого же плана.

— Ты должен понимать, что ничего против интересов конторы я делать не буду.

— Я понимаю. Я хорошо тебя изучил.

Аверин задумался. У него возникло ощущение ирреальности происходящего. Контакты с представителями уголовного мира для оперативника такая же обыденность, как для артистов — со зрителями, для журналиста — в прошлом с передовыми рабочими и в настоящем со знатными бизнесменами. Такова сфера профессиональных интересов — никуда не денешься. Но от этой сделки отдавало какой-то чертовщинкой.

— Не хочешь дать задаток? — усмехнулся Аверин.

— Что интересует?

— Можешь просветить насчет истории с Глобусом?

— Попытаюсь. За Глобусом в последнее время тянулась заслуженная слава не правильного вора, уделяющего большое внимание роскоши, слишком близкие отношения с черными.

Лез не на свои территории. Поджимал шоу-бизнес. Отмазывал всяких негодяев. Решал не по совести конфликты, на которые его приглашали третейским судьей. Не давал людям работать.

— Кому?

— Петрухе.

— Мазуткинский босс.

Мазуткинская группировка формально входит в Таганскую. Еще на заре перестройки она прославилась своими разборками в столице, часть лидеров, в том числе Петруха, были привлечены к ответственности. Петрухе отсидка пошла на пользу — он приобрел в зоне связи, авторитет, был коронован на вора в законе самим Япончиком. Резко набирал силу в последнее время.

— Мазуткинские — у них в числе прочего шоу-бизнес, — сказал Аверин.

— Да.

— Тут и пересеклись интересы с мазуткинскими?

— И здесь тоже. Япончик и Петруха приглашали Глобуса на сходку. Тот приглашения не услышал. Кстати, Глобус держал крышу Лисицыну.

— Хозяину ЛИС'Са?

— Именно. Дискотека на Олимпийском проспекте и весь спорткомплекс находились под протекторатом Глобуса. На одного из знакомых Лисицына наехала команда Петрухи. Лисицын двинул к Глобусу с просьбой помочь уладить конфликт. Глобус на этой почве схлестнулся с Петрухой. И с Росписью.

— Лидером таганских? Но у Росписи и Петрухи в последнее время конфликт.

— Да. Но главный враг у них — Глобус.

— Дальше?

— Дальше? Скорее всего исполнителя взяли со стороны. Из тех, кто умеет стрелять. Человек десять на всю Россию способны так играючи провести акцию. Оплата их — десятки тысяч баксов.

— Что это дает? Где исполнитель?

— Смотри. Если договор будет в силе, что могу — узнаю. Кстати, за убиенного начнут мстить. Подручные Глобуса грешат на кавказцев, хотя это чушь.

— Глобус же друган с Кавказом.

— С кем-то друг. А с кем-то и наоборот. Жди событий.

— Кого завалят?

— Увидим. Многие подручные Глобуса на волоске. Они залезли в слишком крупные коммерческие дела. И наезжают на слишком крупных людей.

— Кто следующий?

— Бубон. Ближайший подручный Глобуса. Его смерть — вопрос дней или месяцев.

— Ты знаешь больше, чем братва?

— Знаю. Слишком много связей. Слишком специфический род деятельности.

— Так-так, — Аверин потер пальцами кожаную папку, с которой не расставался — она придавала респектабельности.

Интуиция подсказывала ему, что надо соглашаться. Судя по всему, Ледокол без труда ориентировался в запутанных отношениях в преступном мире, сравнимых разве только со знаменитыми интригами Мадридского двора. Аверин обладал сверхъестественной способностью просекать ситуацию — выгодна она или нет. Сейчас ему казалось, что это шанс. Есть несколько вариантов. Ледокол затеял комбинацию с целью вербовки Аверина — бросает ему крючок, а когда его заглотят, хвать — и на бережок. Но Аверин был готов поклясться, что это не так. Он понял, что Ледокол помнит, кому обязан жизнью. Так что же, ему нужен Калач? И ряд других типов. Зачем? Для сведения каких счетов? И готов ли Аверин платить таким образом за информацию? Аверин давно в работе переступил через многие грани. И понял: если дело стоящее, можно перешагнуть через многое.

— Договор? — задумчиво протянул Аверин. — Ты должен понимать, что я спрыгну с поезда, как только посчитаю нужным.

— Я понимаю. У меня такая же возможность.

— Если ты хочешь вести нечестную игру, Леха, я найду, как тебя наказать. Меня не удержит ничто.

— Я понимаю. То же самое скажу и о себе. Ну что, самбист, по рукам?

— Угу, — Аверин хлопнул по протянутой ладони…

Как и предсказывал Ледокол, события не заставили себя долго ждать. В эту же ночь был убит грузинский вор в законе Орехошвили, подозреваемый в организации покушения на Глобуса, — расстреляли его тоже на Олимпийском проспекте на дискотеке ЛИС'С — месте постоянных разборок. При этой танцплощадке давно пора открывать бюро ритуальных услуг.

— Кто следующий? — спросил начальник отделения Ремизов на утреннем совещании.

— Сегодня увидим, — сказал Аверин.