— Черт! — Аверин рванулся вслед. Уже за рельсами он упал, раздирая локоть, покатился по гальке. Ветер прошелся по волосам. Сзади неудержимо, могуче стремился вперед товарняк. Пролетел локомотив, застучали вагоны. Всего несколько сантиметров отделяли Аверина от смерти.

Он пробежал через узкую лесополосу. За ней была стройка. На территории валялись покрытые мхом плиты и арматура, разбросан мусор, стояла уродливая двухэтажная постройка. Возвышался кран. И ни души.

Аверин огляделся. Не мог беглец никуда деться. Где-то здесь — бежал к вагончику. Аверин двинулся к дощатому строительному вагончику. И тут с визгом «на, сука» из-за штабеля панелей выскочил верзила.

В последний момент Аверин отпрыгнул в сторону. Грохнул выстрел, и в дверь вагончика рядом с Авериным впилась пуля. Ответного выстрела не последовало. У Аверина сработал рефлекс — внутренний компьютер, просчитавший ситуацию. В таких случаях все поведение строится на рефлексах, а ему вдолбили в подкорку — если можешь взять живым — бери. Верзила проводил рванувшегося ему навстречу оперативника стволом, но на курок нажал слишком поздно, как и было рассчитано. Бухнул выстрел — пуля опять ушла в сторону. Аверин захлестнул запястье противника левой рукой, сделал резкое движение — пистолет упал на землю. Бандит махнул рукой, пытаясь попасть в шею. Аверин отклонился и ударил с размаху ногой в пах. Потом припечатал рукояткой пистолета по голове. Не со всей силы, стараясь не убить, а просто отключить. Рукоятка впилась в череп с бильярдным треском. Верзила повалился на землю. На время полноценного нокаута.

Аверин пригнулся над ним. Верзила был лет двадцати на вид, здоровый, откормленный, с вздымающимися буграми мышц. Из качковской команды — вскормленный на протеинах, привыкший жрать за обе щеки и ничего не делать. Для таких бандитская вольница — это предел мечтаний. Они довольны сегодняшней жизнью. Им нравится отнимать чужое, играть мышцами, забирать деньги, обкладывать данью. Им только не нравится, когда их настигают и бьют пистолетом по голове.

Аверин прислонил качка к вагончику спиной и направил в лоб ствол пистолета. Грех не воспользоваться ситуацией, не разыграть небольшое представление, чтобы выудить у задержанного информацию. Какую именно информацию — Аверин не знал, но попытка не пытка. Что-нибудь в таких случаях обязательно обломится.

— Ну, сука, даже помолиться времени не дам, — прошипел Аверин.

Верзила зачарованно глядел на дрожащий на спусковом крючке палец.

— Ты чего, мужик?

— Ты в меня стрелял. Я тебя убил в перестрелке. Свидетелей нет — место глухое. Все по закону. До встречи на том свете…

— Не надо, — вдруг севшим голосом заныл культурист. — Ну ты чего. У меня ребенок… Жена, в натуре. Не надо.

— Надо.

Аверин встал, пхнул качка в грудь ногой и поднял пистолет на уровень лба.

— А… Не убивай.

— Почему?

— Прошу тебя, бабки дам. Немного, но дам, — качок затрясся, и Аверин увидел, что между его ног растекалась лужа.

Аверин вдавил спусковой крючок. Пуля впилась в деревяшку над головой качка.

— Поздно.

— Но…

— Выкупай жизнь, подонок. Что можешь предложить?

— Эта, напишу, как Вован этого мужика обуть предложил. Все напишу.

— Маловато.

— Ну… Тюфяк, Слоняра и Бульбаш мента замочили. Два дня назад. Я знаю.

— Какого мента?

— Из Москвы. Он приехал по убийству. Одного козла они замочили за тачку. Ну, а мент на них вышел. Они и его замочили.

— Милиционер из Москвы?

— Ага.

— Как замочили?

— Он в тачку подсел к Натахе. Они сели в машину, по голове его. В лес. Там попытали. И закопали.

— Пытали, значит?

— Да, Тюфяк говорил. У него пистолет мента. Денисенко — неужели он?

Аверин встряхнул головой. Вот Удача подвернулась.

— Давай, где живут, адреса, имена…

— Под Москвой.

Качок назвал поселок в Подольском районе.

— Их в бригаду не взяли. Мы с ними вместе договаривались дела вести.

— Кто еще в команде?

— Свинота, Бич, Парамон.

Аверин вытряс все, что надо, — места сборов, адреса родных, близких. Можно работать.

— Руки протяни, — потребовал он.

Культурист протянул руки. Аверин защелкнул наручники. Засунул пистолет ему за пояс.

— Пока забудем, что ты в меня стрелял. Если будешь вести нормально и показания давать. Подумаем, может, и о стволе забудем.

— А как?

— Как будешь себя вести…

— Значит, Подмосковье? — произнес Долгушин, стуча пальцами по своему рабочему, заставленному сувенирами, касающимися военно-морского флота, столу. Долгушин служил на Северном флоте и до сих пор был болен морем и кораблями.

— Подольский район, — сказал Аверин.

— Все, снимаемся и туда — шорох наводить, — Долгушин поднял трубку. — Только с областниками созвонюсь.

Долгушин созвонился с отделом РУОПа, который занимался Подольским районом. Закончив переговоры, повесил трубку и произнес:

— Они подключат своих людей. Встречаемся с ними у поста ГАИ. К месту нас проводят. И фигурантов, пока мы доедем, попытаются установить.

Собровцы, оперативники — полтора десятка человек — выдвинулись в Подмосковье. На развилке у гаишевского поста их ждали «Жигули» под управлением замначальника отдела областного РУОПа.

— Вот, — он протянул список. — Все находятся в поле нашего зрения. Новая шпана. Набирают силу, ищут работу. Слоняра, сын одного из шишек в районной администрации, тот его несколько раз отмазывал, когда он за грабежи залетал. А это — шушера, занимались одно время кражами машин. Недоносок Бульбаш получил условный срок за угон. Вот адреса.

Сотрудники разбились на группы.

— После задержания в отдел не спешите. На природе с каждым перешуршите, так лучше будет, — сказал Долгушин.

— Понятно, — оперативники ловили указания на лету и им не надо подробно объяснять, что такое переговорить на природе.

Час понадобился, чтобы выяснить — никого из фигурантов дома нет. И в кабаках, в которых они любили просиживать, — тоже.

— Ну, хорошо, — нахмурился Долгушин, когда оперативна группа собралась в условленном месте у шоссе. — Тогда отрабатываем город по полной программе. Все кабаки и малины выставляем. По жесткому варианту.

— Запросто, — собровец кивнул на подогнанный броне транспортер областного СОБРа.

Через два часа как цунами прошлось по барам и ресторанам по квартирам и домам авторитетов, по местам концентрации преступного элемента. В отделение милиции провели местного преступного главаря Рудика с подрихтованным собровскими кулаками лицом. Его ждали Аверин и Долгушин.

— Вы чего, мужики? За что? — ошарашенно спрашивал Рудик, держась за живот и съежившись на лавке в узкой полутемной комнате. — За что взяли.

— Мы не взяли. Мы на беседу, — усмехнулся Долгушин, наклоняясь над авторитетом.

— А чего мы такого сделали?

— Опера замочили. Из РУОПа Московского. Теперь мы — враги по жизни, — Долгушин присел и взял пахана за шею. — И пока вас до последнего урода не выведу, не успокоюсь. И адвокаты не помогут.

— Это почему? — встрепенулся он.

— Поскольку мы решили вас мочить без адвокатов. При попытке к бегству.

— Наши не могли мента замочить. Мы с ментами не враги, — забормотал Рудик.

— Это твоя земля. Ты на нее поставленный. А отморозки здесь ментов мочат.

— Кто?

Аверин перечислил.

— Молодняк, на них никакой управы нет.

— Где они?

— Не знаю.

— Да?

— Но узнаю. Всех своих подниму. Это не по закону так ментов мочить.

— Подними.

Через полтора часа, уже ночью, Рудик позвонил.

— Бульбаш в Элеваторном поселке, у девки своей. Дом тридцать шестой по Чкалова.

— Понятно.

Через несколько минут собровцы оцепили дом. В окнах горел свет. Бойцы тенями скользнули вперед. Вылетели стекла. Послышался женский визг и глухие удары.

— Э, уймитесь, — сказал Аверин, когда с Долгушиным зашел внутрь. Собровцы уже добивали размазавшегося по доскам пола отморозка. Девчонку лет шестнадцати, прикрытую простыней, увели в другую комнату.