Последнюю часть пути он срезал по лесной дорожке. Тупо шевелил ногами. Слетел с велосипеда, зацепившись за корень — и даже обрадовался. Повалился в прохладную траву и лежал так, носом в одуванчики. Кажется, даже заснул. А потом вскочил — как током ударило: скрипка! «Кажется, упал несильно, мягко… И скрипка сверху была, не задела землю», — думал он, лихорадочно выпутываясь из ремней и расстёгивая футляр.

Слава богу — кажется, всё в порядке. Даже не расстроилась. Кешка постучал по верхней деке — скрипкиному животу — костяшкой пальца. Он уже знал — если где-то есть трещинка, то он услышит это по звуку. Как фарфоровая чашка: целая — звонкая, а битая — нет. Кажется, звук хороший, все цело. Вдруг очень захотелось взять и заиграть, прямо здесь, в лесу. Но он почему-то застеснялся — вдруг всё же кто-то услышит…

Он вернулся за час до возвращения тёти Ани. Спрятал скрипку под кровать и удивился, что нашлись силы выкупаться в довольно холодной ещё речке и даже вымыть велосипед.

Зато на следующий день он с трудом мог стащить себя с кровати. Ныло всё — ноги, руки, плечи, спина… Но Кешка был собой ужасно доволен. Подвиг, конечно, невелик — чего там, шестьдесят километров… Но об этом, пожалуй, стоит рассказать Михаилу Соломонычу! Ну и Тане тоже — почему бы не рассказать?

Лето в Уточках действительно оказалось чудесным. Кешка поначалу скрипку и не раскрывал. Просто лентяйничал — то есть совсем ничего не делал, только читал. А потом вдруг и вправду решил заняться испанским — непонятно зачем, просто из упрямства. Уходил в лес или на речку, брал с собой учебник и маленький магнитофон. Осилил четыре урока, потом надоело. Только через месяц он, наконец, впервые достал из-под кровати футляр.

И вдруг понял — как же он соскучился!

И сразу же начал заниматься. Дом пустой, никто не мешает, играй, сколько влезет. За неделю выучил всё, что задал на лето Михаил Соломонович. Потом ещё добавил — с собой были ноты, выбрал, что понравилось — из конца учебника, хотелось посложнее. И, честное слово, у него начинало получаться — по-настоящему получаться!

Неожиданно он обнаружил, что может по слуху сыграть любую мелодию, какую хочет — всё, что когда-нибудь слышал. И даже то, чего не слышал никогда…

Вот это было настоящим открытием. Он может сам сочинять музыку! Получилось три хороших мелодии — попробовал записать, не очень вышло. Но это была его музыка, Кешкина!

И когда позвонил папа и сказал, что они едут все вместе — с тётей Аней! — на море, Кешке даже жаль стало расставаться с этими Уточками.

В последний вечер перед отъездом тётя Аня вдруг сказала ему:

— Только ты уж, мил человек, не повторяй своих марафонов. Если хочешь, скрипку твою я сама привезу.

У Кешки вспыхнули щёки и уши.

— Значит, знала всё?! Откуда?!

— Антиповна сказала. Она в город ездила, на автобусе. Ну и видела, как ты педали крутишь.

Ох уж эта всезнающая соседка Антиповна! Охота была язык распускать!

— Что же ты мне сразу не сказала… А я, как дурак, играл в партизана… Глупость какая…

— Ну, Кеш, я ж не знала, зачем тебе в город. Сначала решила — у тебя девушка там…

— Ещё чего! — фыркнул Кешка. — Поехал бы я из-за этого, как же! Из-за всякой ерунды, — Кешка смутился, но почему-то было приятно. Непонятно почему.

— А потом я услышала, как ты играешь, — продолжала тётя Аня, — пришла как-то пораньше. И ушам не поверила.

— Что же не сказала?!

— Подумала — хорошо человеку жить с тайной. Или скажешь, нет?

Вообще — да, и вправду хорошо.

— А тогда сейчас чего?

— Ну, знаешь, не хватало ещё одного заезда! Ещё какой-нибудь грузовик собъёт. Родители ведь не знают про твои увлечения?

Кешка помотал головой.

— Значит, скажешь сам, когда захочешь. Я, знаешь, чужие секреты не выдаю.

— Спасибо, — вздохнул Кешка.

— Спасибом не отделаешься, — тётя Аня улыбнулась и сразу стала очень похожа на маму. — Слушай, Кеныч, ты поиграй мне немножко, а?

Никогда ещё Кешка никому не играл. Было немного страшно, и ужасно волнительно. И — вместе с тем — возникло какое-то новое чувство. Гордость, что ли. Ведь он уже кое-что умеет! Даже руки дрожали почему-то. И всё это вместе было — счастье. Кешка с удивлением прислушался к нему. «Вот, счастье. Оно и есть», — подумал он. Ведь часто вспоминаешь, как было хорошо когда-то, или наоборот, ждёшь чего-то радостного. А тут — вот так: счастье, вот оно, прямо сейчас!

И ещё Кешка подумал: «Как же хорошо, что дедушка придумал мне такую историю!»

Винченцо проснулся неожиданно, будто кто его толкнул. Он что-то придумал во сне: что? … А почему это он спит в кресле, не раздевшись? На улице только начало светать. Свеча догорела: слава Богу, всё обошлось — разве можно оставлять свечу непотушенной, особенно, если работаешь с деревом?! Бутылка на полу — неужто он превращается в заурядного пьяницу?

Винченцо вскочил и зашагал по комнате. Что же ему снилось? Ветер с моря, следы на песке… И они с сыном. Господи, какой ещё сын — у Винченцо в жизни не было детей! Ах, да — это вчера приходили те двое… Слава Богу, значит, он выпил эту бутылку не один. Они принесли скрипки… Однако, как играл этот Пьетро! Просто уму непостижимо.

Винченцо начал прикладывать друг к другу обломки. Сумасшедшая, невыполнимая работа: как он мог за неё взяться! Можно, конечно, клеить, клеить и опять бесконечно клеить щепки, собирать эту чёртову мозаику, но смысл! Скрипка никогда не зазвучит как прежде. К тому же, при любых капризах погоды трещины будут давать о себе знать. Эх, проще заново сделать всю деку!

Винченцо хлопнул себя по лбу: конечно! Это же так просто — как он не догадался сразу? Именно это ему и приснилось. Он сделает новую скрипку. У него есть отличный клён для нижней деки и для боков-обечаек. Чёрное дерево для грифа и колков. Да-да, у него есть все материалы, кроме главного — для верхней деки нужна редкая резонансная ель… Немыслимо, невероятно — делать скрипку для уличного музыканта, просто так, без денег, без надежд. Кто знает, может, на следующий же день Пьетро ограбят в кабаке, да и лошади всё так же стучат по дорогам копытами. Но всё же — кто ему запрещает сделать эту работу? Да, он построит скрипку для слепого бродяги Пьетро — лучшую из всех!

И тут он вспомнил. Вернее, где-то внутри он помнил всегда — у него же есть дерево, отличное, великолепное дерево, подарок старого мастера! Конечно, вот они — сухие еловые дощечки, звонкие, как мальчишеский голос! Он всегда откладывал их на потом. Рано; ещё не время. Дерево не готово. Потом — он сам, Винченцо, не готов. И вот — всё сложилось, как в головоломке. Наверное, звёзды заняли нужные места — так, как бывает раз в сто лет. А может, и никогда больше.

Он сделает лучшую свою скрипку. И вложит в неё всё своё сердце! Да, теперь он точно знает — у него есть сердце.

Ему вновь пришлось зажечь свечу — небо было уже светлым, но солнце ещё не взошло. А Винченцо уже простукивал дерево и видел в нём своды будущей деки, узкие прорези — эфы, завиток головки. А ведь дерева много, по-настоящему много! Пожалуй, получится два инструмента. Винченцо тут же принялся за измерения. Решено: он сделает две скрипки. Для младшего и старшего. Скрипки-близнецы, которые росли из одного корня и шелестели общей хвоей.

«Я назову их Кастор и Поллукс» — подумал мастер. Была такая легенда, про близнецов — Кастора и Поллукса. «Точно — близнецы!» И Винченцо счастливо засмеялся, совсем как ребёнок, получивший, наконец, любимую игрушку.

И, напевая, он тут же принялся за работу.

— Тань… А расскажи про этого Петьку вашего, а?

Они сидели на пятом этаже, возле школьно музея. Таня — на подоконнике, Кешка — на пожарной лестнице. Уютное такое место, сюда никто никогда не ходит, не мешает разговаривать.

— Петька как Петька… Он был, как говорят, вундеркинд — в десять лет концерт с оркестром играл. Здорово играл. Школьная учительница его часто к папе водила, на себя уже не надеялась.