- Ты не знаешь меня. Ты не знаешь, через какое дерьмо я прошёл. И... то, что происходит сейчас, - дёрнул головой и бросил тлеющий окурок в собственную чашку, - это лучше того, что могло бы быть!

- Могло? - если честно, то я совсем его не понимала. Я понятия не имела о чем речь, и что он имел в виду. Но... сейчас я видела боль. На дне тёмных и снежных глаз плескалась боль.

- Я живу. А мог бы существовать, - сдвинул кружку в сторону, и откинулся на высокую спинку стула. Расслабился? Нет... создаёт видимость. И не только для меня. Он пытается в этом убедить и себя. Я так же как и он отодвигаю свой кофе. Опираюсь локтями о стол и склоняюсь вперёд. Нахожу в себе смелость задать вопрос... дрожашим от волнения голосом:

- Что произошло с тобой, Игнат?

Игнат 

- Свежо выглядишь! Даже удивительно... - его стрёмные намёки с самого начала выводят из себя. Я пропускаю это через себя и осторожно смотрю ему в глаза. Он уже в курсе? Судя по сжатым губам и насупленным бровям — да. Хотя... когда я в последний раз видел его улыбку? Или одобрение?

Предвзятость, стыд и... бля, это снисхождение! Будто он гребаный царь, который раздаёт подаяние нищим.

- Ты поговорить хотел? - мои пальцы сжимают зажигалку и едва слышно постукивают ею по древесине царского стола в его кабинете. Перевожу взгляд на часы, отмечая, что через час я должен быть в гараже.

- Собственно, так, - отец демонстративно тянет время, фасуя на своём столе бумаги и перекладывая папки с одного места на другое. Дерьмо... я не могу сдержать горькую ухмылку. Он это видит и, выгнув густые тёмные брови, тянет вниз уголки своих губ, - где ты был этой ночью, Игнат?

- С каких пор тебя это волнует? - сука... он заставляет меня нервничать. Видит это и, кажется, даже наслаждается.

- Ты мой сын. Конечно же меня это волнует!

- Вот я и спрашиваю: с каких пор, пап?

Думаешь, я не знаю, что ты тупо прощупываешь почву? Я насквозь тебя вижу, батя...

- Я в курсе твоих дел, Игнат, - уверен, что ошарашил меня этой вестью? Не удивил.

- Я в курсе, пап.

Мой взгляд замирает на дверном проёме, откуда просачивается тусклая полоска света. Нарочно отвлекаюсь на неё. Прислушиваюсь... мой мозг интуитивно ищет посторонние звуки, в тщетной попытке абстрагироваться от его голоса. Давно чужого.

- И что? Ничего не хочешь мне рассказать?

- Я только что разговаривал со следователем... наговорился, - да уж... этот суслик глубоко копает. Настолько глубоко, что я на какое-то время даже облегчение почувствовал. Глядишь: дело с больницей сдвинется с мёртвой точки.

- А теперь со мной поговори. - Давит на меня, и мне тут же хочется послать его нахер, - если не как с отцом, то как с главным судебным представителем поговори...

- Посадить меня хочешь? - да хер там... я почти рассмеялся ему в лицо. Слишком длинная цепочка за всем этим потянется... а отец себя на дно не потащит. Это беличье колесо не даст ему открыть рот.

- Я хочу быть в курсе того, что мне придётся разгребать, Игнат! Какого хуя ты творишь?! - дёргается вперёд, перегибаясь через стол. Он оказывается так близко, что я едва сдерживаю свои руки, чтобы не припечатать его носом о столешницу. Сука... за своё очко боишься, пап.

- А мне кажется, что Евгений Павлович просто переживает за свою репутацию. Или за своё тёплое насиженное кресло... угадал?

- Щенок... - прошипел сквозь плотно стиснутые зубы и сел на место. Покрасневшее лицо говорило о том, что он едва сдерживается, чтобы не втащить мне. Но... боится. Несмотря на то, что он продолжает называть меня симулянтом, иногда я вижу в его глазах страх. Прикрытый напускной сферой важности и надменности. Да уж... не царское это дело: бояться...

- Пацан в коме... и тебе крупно повезёт, если он оттуда не выйдет.

- Не выйдет, - прячу зажигалку в кармане толстовки и нащупываю там же небольшой ключ от наручников. Яся. Прости, что снова приковал тебя. Выбор-то у меня невелик.

- Где девчонка? - отец смотрит на меня исподлобья и раздувает свои точёные широкие ноздри, - Где она?!

Я даже незаметно вздрагиваю от звенящего крика, что отбился от стен кабинета и повис в наэлектризованном воздухе.

- Понятия не имею, - безмятежно пожимаю плечами, но звон в башке набирает обороты. Документы на отцовском столе шевельнулись и словно жидкий свинец растеклись по древесной поверхности. Дёргаю головой и сжимаю переносицу большим и указательным пальцами.

- Там была девка. И ты, кажется, близко с ней знаком, - я убираю от лица руку, смотря на то, как он выдвигает возле себя ящик и достаёт оттуда фотографию. Чёрт! Вот же... на ней я. Курю. На балконе. В квартире, где живёт Ярослава.

- Я же говорю, что понятия не имею, где девка, - отпихиваю от себя фото и смотрю ему в глаза. Выдерживаю этот взгляд явсёзнаю, и незаметно ухмыляюсь.

- Я даю тебе неделю, Игнат. Понял? - вновь прячет фото в столе и тихо задвигает ящик, - неделя. Ты должен со всем разобраться.

- Здесь и разбираться нечего, - мне хочется поскорее отсюда свалить. Говорят, что родные стены лечат... херня.

- Дважды повторять не стану. Ты знаешь... или прячь её лучше, или избавься от неё.

...

Ярослава

Когда злость поутихла, я уже была без сил. Будто выпотрошенная заячья тушка. Я упала на кровать и уставилась в потолок безжизненным взглядом. Моё запястье болело, а кожа под металлическим браслетом покраснела, норовя лопнуть в любой момент. Нелюдь.

Как бы я не пыталась сдвинуться с места, дальше чем на расстояние вытянутой руки я продвинуться не смогла. Я даже не смогла сдвинуть кровать. Ни на миллиметр. Мне показалось, что она была приварена к полу. Но это не так.

Не имея понятия который сейчас час, я подразумевала, что дело близится к вечеру. Я больше не видела солнца, а это значит, что оно скрылось за деревьями, направляясь к линии горизонта.

Он уехал, пристегнув одну мою руку к изголовью кровати, сказав, что вернётся до того, как стемнеет. В чём я уже начала сомневаться.

Повернувшись на бок, я свернулась в клубок и тихо заскулила в подушку. Низ живота начал болеть, потому что я уже долго сдерживаю желание сходить в туалет. Мой мочевой пузырь, казалось, лопнет с минуты на минуту. Ублюдок...

Поджимаю ноги сильнее, и стараюсь отвлечься на посторонние мысли. О чём угодно. Например, о том, что меня скорее всего уже спохватились. Родители. И возможно Юля. Рома постепенно уходит на второй план. Игнат сказал, что тот жив. В плохом состоянии, но жив. Если Рома очнётся, то я могу надеяться на то, что он скажет обо мне. И меня найдут.

Закрываю глаза, вспоминая наш с Игнатом последний разговор. Его глубокий взгляд, проникающий в душу и задевающий нервные окончания.

- Что произошло с тобой, Игнат?

В ответ он высоко поднял брови и тихо усмехнулся. Но я вижу, что в действительности ему совершенно не смешно. Посмотрел так, что целый ворох противоречивых эмоций шевельнулся в моей груди. За этим взглядом прячется нечто, что он держит взаперти. Открывает рот, словно хочет мне что-то сказать, но через секунду снова сжимает губы. Они превращаются в тонкую, почти белую полоску.

- Не мог же ты родиться с этой жестокостью? - чувствую, что хожу по краю тонкого и слишком острого лезвия. Боюсь пораниться. Отвожу взгляд и нервно облизываю сухие губы.

- Ну, ты же у нас мозгоправ? - произносит, прочистив горло, и поднимается из-за стола. Ловит в моих глазах непонимание, - ну, или на кого ты там учишься в своём институте... психоанализа?

- Хочешь, чтоб я гадала? - от нахлынувших эмоций мне хотелось кричать. Бросить в него этой белоснежной сахарницей, или выплеснуть этот дурацкий кофе.

- Кто знает? - пожимает плечами и отворачивается, распахивая настежь окно. Ледяной ветер сиюминутно забирается в помещение. Остужает мои покрасневшие щёки. Я молча поёжилась. Футболка, которую он мне одолжил не спасала от холода. А он, черканув зажигалкой, прикурил себе сигарету. Я увидела тонкие бороздки в уголках его глаз. Словно его позабавил мой вопрос.