— Присядь, — показал на глубокое кресло, сам уселся в такое же напротив.

Дождавшись, когда девушка устроится, приступил к допросу:

— Говори имя, и почему ты была с ним? По своему желанию?

— Зовут меня Лидией. А почему была с ним…, — задумавшись, отчего-то прошептала тихо-тихо, а затем заговорила в голос с жаром, — Ты не понимаешь и никогда не поймешь, что такое страх! Страх, который тебя пожирает каждый день, но сложнее всего ближе к ночи, просто невозможно закрыть глаза, потому что боишься просто не проснуться. А так хочется жить… ты не представляешь как… Не представляешь… Просто жить, жить… Да, сука, жить! Когда у меня в восемнадцать обнаружили опухоль мозга… Все закончилось, так и не начавшись. Год, мне отвели год. За что мне это?! Что я сделала?! Врачи разводили руками, денег надо было столько… а у меня одна старенькая мама в деревне… Надеюсь эти твари попали в Ад! Чумные доктора! Бесплатная медицина — только в морге. Не хочешь туда сразу? Тогда плати, плати, плати! Попасть на прием вне очереди — деньги и такие, а та, если дойдет по плану, тогда это уже не надо. За тебя уже примутся черви. Жирные, белые, как я этого боялась. И медсестричка скалилась, улыбочка на сто тысяч долларов, зубки ровные, беленькие, губки бантиком, алые-алые, родинка на щеке. Глаза синие-синие. Такие невинные. Красивая, сука. Черные чулочки. И золото, золото, золото. Чуть старше меня. У меня же рак и дешевая, копеечная бижутерия. Запомнила еще и ногти коричневые. Будто стервятник, схватила тонкими изящными пальчиками купюры. В кармане халатика просвечивала пачка пятитысячных, да я столько не держала никогда в руках, видела только по телевизору…

Помолчала, я тоже ничего не говорил. Ждал.

— А потом… Так радовалась — «Возрождение», рак остался в прошлом. И я буду жить! Буду, мля! Буду! Жаль маму… Думала, попала в Рай. Что бы меня понять… К черту! К дьяволу! Потом бандиты, наши «мальчики» сдались сразу, филологи… Но с другой стороны, ублюдки бы и спортсменов или военных скрутили. А мне вновь просто страшно, не хочу, понимаешь, я не хочу умирать. Я жить хочу! Просто жить! Хочу водиться со своим ребенком, прижиматься к любимому, целовать его, вместе смотреть на звезды. И больше ничего... Слышишь, мне больше ничего не надо! Наркотики раньше не пробовала, а мальчик был один, был… пока не узнал о болезни. Сказал «До свидания», а вышло «Прощай», пропал, сменил номер или заблочил меня, исчез из соцсетей… Искала, надеялась. Ага, ага… Спали вместе раз десять, не больше, встречались три месяца. Сопли, слюни, ссоры, примирения, настоящая любовь до гроба, мы умрем в один день. Последнее, скорее всего, сбылось. Если Кураторы не наврали про орбитальные удары…

Заглянул ей в глаза, а там в черноте огонь. Нет, не тлел, горел яркими отражениями ламп. В уголках и на ресницах слезы блестели алмазами, искусанные, истерзанные губы. Интересный нос, ямочки на щеках. Шея изящная, родинка под подбородком, высокая грудь вздымалась.

Красивая девочка.

— И ты, знаешь, когда я попала в лапы этим уродам, что-то щелкнуло в голове. Истина. Я умру, ты, все мы умрем, наша жизнь — горящая спичка. Пфф, — порывисто обвела рукой комнату и подула, будто на торт со свечами на День Рождения, — Все. Погасла. Но… Но я сказала, что возьму, что смогу от этой жизни. Чего не могла в той. И здесь мне тоже «повезло». Эти же мрази… Просто живые вибраторы. Все.

— А твои одногрупники? Где они?

— Что они? Сидят в подвале. Больше всех радовались «подружки», скажу, они ненавидели и ненавидят. Хотя вздыхали облегченно, когда забирали меня, а я зажигала, их в такие дни не трогали, террористы меня одну не могли затрахать. Только под коксом немного что-то показывали. И, знаю, то, что я воровала еду и отдавала им, — кивнула куда-то назад девушка, — Ничего не значит. «Подстилка». Слух у меня хороший. Услышала. А мне плевать… Это я отморозков трахала, не они меня, как этих кур! Ублюдки же радовались, когда видели на лицах страх, наслаждались… Ломать, им нравилось ломать. А те дуры им это дарили. Дуры.

Замолчала, задумалась, потом по-птичьи склонила голову к плечу, затем распрямилась, выпрямилась, заговорила зло:

— Понял ты, а мне плевать, я пусть и сдохну, но возьму, понял, я возьму все, что смогу! А еще меня дважды убивали эти твари, потому что я никого не боялась, да ничего не могла им сделать, но не боялась, их это бесило, знаешь как? Они думали будут трахать меня, а я трахала их, показывала, что мне наоборот классно. Только меня из всех убивали! Первый раз резали часа три, все думали, что я буду визжать от страха. Палыч сам старался. Но хрен им, понял, хрен! Второй — ломали руки, ноги, пальцы, снова резали, начали с ушей, выткнули глаза и убили. Но я не боялась. Потому что я возьму, слышишь, возьму свое! — быстро-быстро, задыхаясь, а в черноте глаз бешенство, ярость и какая-то непокорность с диким-диким налетом фатализма. Именно так. Она готова была умереть, но так, как решила сама. Страха там — ни капли.

— Третий — последний, решили приберечь. Но таскать сюда стали каждый день. Палыч, сука, вещал: «Все равно мы тебя сломаем! Будешь визжать, орать, хрипеть!», — гнусаво передразнила она, — А я не боюсь, я ничего не боюсь, никого! Понял ты?!

Милая, милая…

Что за млятское будущее? Счет к Кураторам вырос. А девушка вызывала какую-то нежность. Похожа, очень похожа на мою потерянную первую любовь. Ровно тогда, когда валялся с пулевым где-то в тайге она и исчезла. Я же дох, шептал что-то невнятно, иногда звал ее. Галлюцинации, чудилось, как Настя клала прохладную руку на мой обжигающий лоб. Горячечный бред, температура за сорок и не такие чудеса может сотворить.

Потом не смог найти девушку. Переехала вместе с родителями. Квартира продана, никаких ниточек, все оборваны. Уже и черты лица стерлись из памяти, остались одни глаза — черные-черные, в которых яркими искрами отражались звезды, а сейчас неожиданно накатило, догнало.

Вдохнул глубоко-глубоко. Правая рука сама сжалась в кулак, все я готов убивать, не отправлять на респ, а именно отрезать головы тварям. Окончательно. Очищать мир. Делать его светлее.

— Еще двое бандитов где?

— Они с ума сошли отчего-то. Подельники убили. Как сказал со смехом Палыч: «У нас докторов нет, но они не операбельны, добьем, чтобы не мучились», — улыбнулась та, и такая была эта улыбка хорошая-хорошая с ямочками, красивая, как будто речь шла о чем-то действительно приятном. Например, об обручальном кольце от любимого, подарка, которого так давно ждала, перестала надеяться, начали терзать сомнения и тут — рука и сердце. Держи, держи, милая.

Страшный мир. Адский. Чистилище.

— Полный доступ к ASK предоставь, — скомандовал.

Ни одного достижения, пустота. Осталась последняя попытка репликации. По единичке в силе, интеллекте и ловкости, а в выносливости — двойка. Активировал «передачу жизни». Лидия посмотрела с недоверием на возросшее значение, будто я зло пошутил над ней, миг и все вернется обратно или станет еще хуже, чем раньше. Запасного кибердоктора прикрепил девушке чуть ниже затылка.

Неожиданно взглянула, а глаза в поволоке дурмана и туман слез, зашептала, явно бредя в наркотическом угаре:

— Хочу крылья, крылья… И мама, мама… Лететь, лететь. Я не боюсь, не боюсь, мама…

Сам не заметил, как зубы заскрипели.

— Спи, маленькая, откроешь глаза, и все наладится, поверь мне, — погладил ее по волосам, — Теперь все будет хорошо. Верь мне.

И укол снотворного.

Должна отойти от кайфа, еще и подлечит автоаптечка.

Не обращая ни на кого внимания, наплевав на все, достал сигареты, выбил одну щелчком, закурил. Нужно прийти в себя, взять в руки, а то сейчас начну кромсать, испытывая удовольствие, этого нельзя допустить, а голова не на месте. Кругом, кругом шла. Надо передохнуть, пару дней хотя бы… Иначе слечу с катушек. В пять затяжек сжег Кент, даже руки от злости чуть подрагивали. И морозило виски. Вторая. Пошла нормально. Успокоился.