Один смельчак (а это был тот самый человек, который не захотел повторить Сибель сказанную им фразу) добровольно вызвался первым опробовать это сооружение. Затем Сибель заявила, что теперь пойдет она. Уолтер начал было возражать, но она покачала головой.

– Сейчас самый безопасный момент, – спокойно ответила она, – пока еще неоднократная переправа не ослабила мост. Моя кобыла и я весим гораздо меньше, чем конь и человек, которые переправились первыми. Вы же должны последовать за мной, милорд. Пообещайте мне это, пока я не отправилась. Боже сохрани, чтобы кто-нибудь упал, но, если такому суждено произойти, пусть это случится не с вами.

Уолтер улыбнулся.

– Я люблю вас, – сказал он. – В мире нет женщины, равной вам. Идите же. Я последую за вами.

Сибель без труда переправилась через мост, тихо успокаивая свою кобылу, чуть ли не уговаривая ее переставлять ноги. Но за ней последовал не Уолтер, а двое воинов, которые несли в носилках третьего, сломавшего ногу. Все они что-то бормотали про себя, но на этот раз это были молитвы, а не богохульства. Сибель прикусила губу. Она опять забыла об изворотливости Уолтера. Он пообещал ей, что последует за ней, но не сказал, когда. Сибель все понимала. Трое подвергались большому риску, но все же все они вместе весили меньше, чем Уолтер и его конь. После них Уолтер повел через мост Бью.

На середине жеребец, принялся топтаться на месте. Мост заскрипел, и каменный щебень покатился вниз по склону. Сибель закрыла глаза и начала молиться. Она слышала, как Уолтер решительным, но тихим голосом принялся бранить Бью за глупость. Мост снова заскрипел, и до Сибель донесся шум стремительно скатывающейся вниз гальки. Молитва тотчас же вылетела из ее головы; в ужасе она не могла припомнить слова, которые повторяла тысячи и тысячи раз. Вдруг ее подбородок кто-то приподнял, а на губах запечатлелся поцелуй, и она услышала смех Уолтера.

– Можете открывать свои глаза, трусиха. Почему женщины всегда закрывают глаза, если не хотят, чтобы что-нибудь случилось?

Позже Сибель вспомнила, что, хотя все мужчины собирались вокруг нее плотным кольцом, она едва ли могла расслышать нормальное дыхание. Во время переправы либо никто не дышал, либо все задерживали дыхание, либо раздавались вздохи облегчения, когда кто-нибудь переходил мост. Но эта мысль пришла ей в голову только после того, как все облегченно засопели, когда последний человек пересек шаткий настил.

За пропастью их ждал более доступный склон, и, следуя по отлогой тропинке, они вскоре вышли к другой, уже сформировавшейся стремнине, которая бежала не с той горы, что они пересекли, а с той, что высилась на северо-востоке. Довольно скоро они снова получили возможность оседлать своих коней. Однако теперь у них появились новые заботы. На постройку моста и переправу через пропасть ушло так много времени, что день уже почти прошел. Солнце опускалось к горизонту, и холод становился все нестерпимей. Ночь явно не благоволила для ночлега на открытом воздухе. Вдобавок все были голодны. Пока люди работали и убегали от опасности, никто не думал о еде. Но, в конечном счете, опасность и труд, как правило, возбуждали аппетит.

Все почувствовали необыкновенное облегчение, когда Уолтер указал на дерево и произнес:

– Смотрите. На этом дереве видны следы топора. Где-то неподалеку находится хутор дровосеков.

В хижине дровосеков они получили бесхитростный, но сытный ужин. Уолтер с Сибель воздержались от разговоров о западне, из которой они выскользнули, ибо усталость валила их с ног. Со стороны удивленных хозяев не последовало ни единой жалобы, поскольку Уолтер с лихвой заплатил им за предоставленные услуги. Он поступил так не столько из щедрости, сколько из желания перестраховаться, ибо не хотел ставить этой ночью часовых и проверять их лично, опасаясь, что они заснут. С толстым кошельком за пазухой, содержимое которого могло обеспечить людей едой, а лошадей кормом, вероятность того, что дровосеки предпримут отчаянную попытку ограбить их или расскажут об их присутствии, возможно, недружелюбному местному господину, отпадала.

Однако на следующее утро, пока они ели грубую, но сытную ячменную кашу, приготовленную на завтрак, Сибель высказала свои подозрения. Она считала, что напавшие на них являлись людьми сэра Гериберта.

– Я думал так же, – признался Уолтер, – когда открыл свой щит, а они, как будто бы узнав его, все же продолжили погоню, но потом откинул эту мысль.

Затем он объяснил Сибель, почему решил, что подобное допущение бессмысленно: разве мог сэр Гериберт, не имея на это времени, устроить засаду? Вероятно, произошла ошибка, какая-то местная ссора, к которой, возможно, был причастен какой-нибудь мелкий вассал де Клеров, узнавший шевроны и цвета семьи.

– Может быть, – вздохнула Сибель, сморщив нос. – Неподалеку находится Клиффорд. Я думала, что знаю всех родственников тетушки Изабель . – я имею в виду мать Ричарда, конечно, не его сестру, – но, вероятно, среди них затерялась какая-нибудь паршивая овца... И в это время, когда де Клеры так разрознены...

– Нас не так уж много: я да бедный маленький Ричард, о котором не может быть и речи. Но вы правы. Я забыл о существовании множества незаконнорожденных детей, которые владеют поместьями вокруг Клиффорда.

Уолтер говорил непринужденно, но злился на самого себя. Почему первую мысль о преследовании он связал с тем, что это сэр Гериберт пытался устроить на него засаду? Затем он выкинул эту проблему из головы. Он выяснит вопрос, связанный с сэром Герибертом, в ходе беседы с Ричардом. Ждать нападения на Шрусбери оставалось недолго. Тогда он составит себе более четкую картину о преданности сэра Гериберта.

Покончив с едой, они снова двинулись на юг. Дорога была ухабистой, но по сравнению с трудностями предыдущего дня относительно терпимой. Жаловалась только Сибель – она болезненно переносила зуд, вызываемый укусами блох; при этом она спрашивала себя, а стоил ли относительно теплый ночлег в хижине дровосека всех этих напастей, связанных с устранением с тела и одежды этих ползучих, мерзких паразитов, которые прилепились к ним. Дровосеки ушли из своих хижин, но оставили в них бесконечное множество маленьких обитателей, не поддающихся выселению. Однако Сибель лишь поддразнивала Уолтера, шутливо выражая ему свои соболезнования, поскольку, страдая не меньше ее, он даже не мог как следует почесаться из-за своих доспехов.

Веселое настроение длилось до тех пор, пока они не выехали на главную дорогу близ Лланвихангеля. В деревне царил настоящий хаос. Вначале они узнали, что армия графа Пемброкского и осадные машины проследовали здесь два дня назад. Сибель боялась, что Уолтер прикажет ей ехать с людьми в Абергавенни, а сам помчится следом за армией Ричарда, но он не интересовался, в каком направлении ушли войска. Он спрашивал только о людях Генриха. Разъезжали ли по дорогам дозоры, и где они скорее всего могли столкнуться с такими дозорами? Затем выяснилось, что ужасный кавардак, царивший в деревне, являлся отнюдь не следствием продвижения войск Ричарда.

После ухода людей Ричарда жители деревни едва успели достать из погребов те мизерные ценности, которыми обладали, и вызвать из укрытий молодых женщин, когда до них дошли новости, что из Гросмонта двинулась еще какая-то армия. Теперь они готовились покинуть свою деревню, поскольку боялись, что сражение состоится прямо здесь, если люди Пемброка вернутся. Даже если битва не состоится, крестьяне знали, что в лесу им будет гораздо безопаснее. Учитывая, что они собирались вывезти большую часть своих пожитков и провизию, в худшем случае воины могли сжечь их дома. В такой жестокий холод подобная потеря явилась бы большой бедой, но не катастрофой, исключая стариков и детей.

Как только Уолтер уяснил, что к чему, он приказал Сибель и людям скакать во весь опор к дороге. Несмотря на холод, мужчины свернули свои накидки и перевесили через руки щиты. Они в любой момент могли столкнуться с каким-нибудь передовым отрядом королевской армии. Однако в течение нескольких миль с ними не случилось ничего скверного. До Абергавенни оставалось совсем немного, и Уолтер решил сбавить скорость, чтобы поберечь силы лошадей, когда на очередном повороте дороги они увидели вооруженный отряд, выстроившийся в оборонительном порядке.