Тура и Силов подошли ближе. Им открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.

Дверь была высажена, окна разбиты. Неизвестные злоумышленники воспользовались взрывным устройством.

Из разбитого радиоприемника звучал знакомый голос диктора:

«…Большая работа по патриотическому воспитанию трудящихся проводится в коллективах области… Прогрессивные силы планеты видят в счастливой судьбе советских людей пример для единственно возможного решения национального вопроса…»

— Надо вызвать милицию… — Тура тронул Согомоныча за плечо.

— Нет, — он отвел глаза. — У нас так не делается. Нужно делать вид, что ничего не случилось, — он взглянул на Туру. — Жаль только, что я не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…

У обкома Силов поставил машину, втроем — вместе с находившимся с ними Орезовым — вошли в вестибюль. Милиционер у входа отдал честь, сказал Туре:

— Товарищ подполковник, вас ждут на втором этаже. Комната 201.

— Мы с ним, — небрежно объяснил Силов.

Они поднимались по лестнице, когда к обкому подошла еще машина. Из нее вышел человек в прокурорской форме, взбежал в вестибюль. Это был Фурман.

На втором этаже он догнал Туру и его сопровождающих.

— Привет! — он вел себя так, словно между ними ничего не произошло. — Хотите новость? В этом здании еще никто не знает… Бураков повесился! В камере…

— В нашем следственном изоляторе? — удивился Тура.

— Слава Богу, не в нашем! А то бы нам головы не сносить. В следственном изоляторе КГБ…

— А туда-то как он попал? Как шпион? — спросил Силов. — Интересно, чей?

— У него обнаружили геморрой. Ну, решили подлечить. Консервативно, разумеется. А в нашем изоляторе условий нет…

Тура спросил недоверчиво:

— Что же там не следят за этим?

— Кого-то в это время водили в туалет, не досмотрели. Слышат хрип. А он уже готов. Висит.

— А где взял веревку? — спросил Силов.

— Проволокой воспользовался. Там у них кровати с панцирной сеткой, одна была закручена проволокой. Вас удивляет?

— Нас уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман, — ответил Тура.

— Да! Между прочим… — вспомнил прокурор. — Пришла какая-то бумага на вас… Вымогательство взятки. Еще что-то. Генерал Амиров просил прокуратуру взять от вас обоих объяснения…

Тура ничего не сказал, двинулся дальше. Силов отреагировал по-своему — положил ладонь на ширинку брюк:

— Объяснения? А этого он не хочет?

Вместе с Орезовым он остановился у лестницы, рядом со стоявшей тут шеренгой стульев. Еще он крикнул вслед удалявшемуся Саматову:

— Мы ждем тебя тут, Тура!

Саматов не обернулся. Он двигался сквозь аэродромное величие коридоров. Вошел в приемную. Секретарь показала ему на обитую дерматином дверь:

— Прошу…

От дверей к огромному столу секретаря обкома в конце кабинета вела ковровая дорожка, и она еще более усугубляла ощущение взлетной полосы.

Митрохин поднялся из-за стола, подал Туре руку. Он выглядел относительно молодым, современным, респектабельным человеком в хорошо скроенном костюме. У него было приятное интеллигентное лицо.

— Присаживайся, — Митрохин показал на длинный полированный стол для совещаний.

Тура сел за стол. Митрохин тоже пересел, устроился напротив Туры. Под рукой у него лежало несколько бумаг. Чуть сбоку от Туры, в центре стола стояла бутылка с минеральной водой.

— Что там с этим делом Умара Кулиева? — начал Митрохин.

Он поднял лежавшую рядом открывалку, снял крышку с бутылки минеральной, налил в стаканы Туре и себе.

— Я по поводу твоих телеграмм! Хочу разобраться! Ну мало ли, что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола? Громыко, Рекунков…

Тура взял стакан с водой, подержал в руках. Ему хотелось пить, но он поставил стакан на место.

— Кулиев действительно не виновен… У меня доказательства. — Он положил перед Митрохиным папку, которую до этого держал в руках.

— Мне докладывали совсем другое…

Открылась дверь.

В кабинете появились прокурор Довиденко и генерал Амиров. Они сели чуть поодаль.

С лица Амирова не сходило злое капризное выражение. Он по-прежнему не замечал Саматова.

— …Поэтому нам и удалось поднять принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! — закончил Митрохин.

Тура немедленно опроверг его аргументы. Никакой компромисс в оценке виновности Умара Кулиева был невозможен.

— О чем вы говорите? — спросил он. — О каких принципиальных вопросах? Когда осужден на смерть невиновный! Понимаете?

— Кому вы, извините, мораль читаете? — Вошел в разговор Амиров. — На него самого было заведено уголовное дело в Узбекистане… Отпустили — не удалось доказать! Восстановили в органах. Он снова за старое… Вся страна перестраивается. Идет ломка прежней административной системы… А он ничего не понял… И такую же команду себе подобрал. Силов — прожженный авантюрист, на котором пробы негде ставить, и наши необстрелянные, вроде Орезова…

— Только не надо вешать ярлыки, Амиров! — громко прервал его Митрохин. — дай ему сказать! Многие наши ошибки от того, что мы до конца людей не выслушиваем. Человек только начал говорить. А мы сразу затыкаем ему рот… Вернемся к делу, — обернулся он к Туре. — Смерть молодого парня, воина-интернационалиста, в мирное время, не на фронте, не в Афганистане, потрясла всех!. Я лично выступил в республиканской газете… Поддержал общественность. А теперь? Что мы ей скажем? «Ошиблись. Извините! Милиция взяла не того! Прокурор наш… — Митрохин, не глядя, ткнул в Довиденко, — тот сидел, не поднимая головы, — дурак! Не разобрался! Судьи : — безголовые! Не того осудили!..»

Тура посмотрел на стоявший перед ним стакан — он хотел пить и в то же время именно теперь нельзя было ни в коем случае отвлечься: Митрохин был опытный демагог и трудно было сказать, куда он гнет.

На всякий случай Тура четко определил главную линию всего последующего:

— Давать задний ход все равно придется. Телеграммы в Москве. От этого никуда не денешься…

Молчавший до этого прокурор области сказал странно:

— Ну, знаешь ли… В Москве они или нет — разбираться все равно придется здесь…

— О чем ты? — спросил Тура и вдруг догадался: — Телеграммы — что? Не ушли?!

Тура поднялся, посмотрел на графин — он просто умирал от жажды.

— Видишь ли… — объяснил Митрохин. — Довиденко попридержал их. Он решил, что ты все-таки обязан посоветоваться. Показать бюро обкома… — Митрохин вынул бумаги из папки, которая лежала перед ним. — Вот они…

Это были телеграммы.

Довиденко и Амиров молча следили за Саматовым.

Тура поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое им в лица. У него было такое чувство, словно он окропил их кровью невинно казненного.

Довиденко и Амиров мгновенно вскочили, готовые броситься на Туру.

Митрохин с силой ударил кулаком по столу:

— Прекратите немедленно! Забыли, где находитесь? С делом Кулиева надо детально разобраться! Сегодня же…

Умар Кулиев находился в камере смертников, вход в нее находился внутри решетчатой металлической клетки, которая тоже запиралась на ключ, как и сама камера.

В камере стояла двухъярусная «шконка», стол и стул.

Услышав звук открываемого замка, Кулиев обернулся. У двери стояли два контролера. Теперь за ним всегда приходили по двое.

Один из контролеров был постоянный, Кулиев его часто видел — он не вызвал его внимания; второй, новый — высокий, поджарый, явно офицер. Кулиев его внимательно оглядел.

Майор Смирнов — а это был он — ничем не выдал себя, он невозмутимо отнесся к интересу, проявленному к нему смертником.

— На выход без вещей… — объявил первый контролер. Он же защелкнул на руках Кулиева наручники.

Втроем они вышли из металлической клетки у камеры, направились в глубь тюремного лабиринта.

У одной из дверей Кулиев и его эскорт остановились. Контролер постучал, затем открыл дверь.

Внутри находилась небольшая камера, в углу которой за металлической решеткой стояла скамья для узника.