Едва не перевернув кресло, я бросился на улицу и только успел выскочить за порог, как меня согнуло в приступе рвоты. Несколько минут я пытался прийти в себя, стараясь отдышаться и унять нервную дрожь в руках. Вышедший на крыльцо Разумовский протянул мне стакан воды.

— Не надо, — хрипло сказал я. — А то меня опять… Это же не спецэффекты! Это же на самом деле!..

— Да, — мрачно подтвердил иерей. — Это и есть «черное порно». И изнасилование, и расчленение — все натурально… Пойдем в дом.

— Не пойду! — отказался я. — Мне отдышаться нужно… Ты бы хоть предупреждал!

— Пойдем, — повторил иерей. — Я выключил телевизор…

Открыв погреб, я достал бутылку вина и, сорвав пробку, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Прикурил сигарету, достал стакан, наполнил его до краев вином, выпил и только после этого опустился на стул.

— В жизни ничего подобного не видел, — признался я. — А видел я немало. На этом что, теперь деньги зарабатывают?

— И очень большие деньги.

— Кто же это смотрит?! Я не слабонервный, и то до сих пор руки трясутся…

— Неудивительно. Когда в Швеции полиция накрыла фирму, занимающуюся подобными съемками, то полицейским, которые просматривали эти кассеты, потребовался недельный курс психологической реабилитации у профессиональных психологов. А тем, кто занимался этим делом вплотную, пришлось пройти более серьезный курс.

Я выпил еще один стакан вина и протянул бутылку иерею. Он отрицательно покачал головой:

— Сегодня я был готов к этому. А вот когда смотрел впервые…

— Если у тех, кто это смотрит, «крыша съезжает», то что же творится с теми, кто это снимает?!

— Это не люди, Коля, — убежденно сказал Разумовский. — Им даже названия нет… Давай, бери себя в руки, и надо досмотреть пленку до конца.

— Даже под пытками не буду! — заявил я. — Словно свидетелем становишься. Ох, попадись этот парень мне в руки!.. Вот тогда бы я и использовал эту кассету как «техническое пособие»… Я слышал о «черном порно», но всегда полагал, что это записи сексуальных извращений гомосексуалов, зоофилов… Я и не смотрел их никогда.

— То, что ты перечислил, называется «жесткое порно». А то, что ты видел только что, — «черное порно». Изнасилования, пытки, расчленения, некрофилия и прочая мерзость собраны воедино под этим названием. Практически во всех странах мира создание подобных «фильмов» ставится в разряд самых тяжелых преступлений. И не только потому, что в процессе их создания совершаются убийства и изнасилования, но и потому, что даже сам их просмотр наносит ущерб психике любого нормального человека.

— Это уж точно, — согласился я. — У меня, как и у каждого русского человека, психика очень крепкая, закаленная самим бытом нашей жизни, а «порог чувствительности» занижен постоянными стрессами и неврозами, и к тому же как бывший офицер уголовного розыска я психологически готов ко встрече с коррупцией, предательством, смертью… Но это… Ведь это были натуралистические съемки… Как же они не боятся? Ведь эта кассета — зафиксированное совершение преступления! Никаких других доказательств для здравомыслящего человека не требуется… Нет, для наших судов нужны другие доказательства, но я имею в виду обычных, здравомыслящих людей…

— При чем здесь «боятся» или «не боятся»? — поморщился иерей. — Это дело десятое. Сам видишь, о чем речь идет. При чем здесь страхи преступников?

— Это-то я понимаю, но после такого просмотра тяжело мысли и чувства воедино собрать. Вместо того чтобы в одном направлении идти, они в разные стороны расползаются. Остаются одни инстинкты. В моем случае это инстинкт оперативника. Впрочем, нет. Это уже не инстинкт оперативника, это уже «подстатейные желания» побыть наедине с этим парнем хотя бы полчасика. Почему ты до сих пор не отнес ее в ФСБ?

— Хотел сперва поговорить с тобой, а уж потом решать: относить или…

— Какое «или»?! — возмутился я. — Конечно, относить. Причем — срочно!

— Можно, конечно, и отнести, — каким-то странным голосом согласился Разумовский. — Над этим я тоже думал…

— «Тоже»?! — переспросил я. — Батюшка, я, кажется, начинаю догадываться, что ты хочешь сказать… И знаешь, что… На этот раз я, пожалуй, согласился бы приложить все силы и умение в поиске этих мерзавцев, если б это было практически выполнимо. Но в данном случае мы ни в коем случае не должны заниматься самодеятельностью. В делах подобного рода необходимо действовать с максимальной эффективностью, с использованием всех возможных методов и средств, с привлечением к работе профессионалов высокого уровня, а это как раз под силу ФСБ или спецслужбам. Упустить этих «кинематографистов» — такое же преступление, как быть их сообщниками. И я повторю, что, если б у меня был реальный шанс способствовать скорейшей поимке этих ублюдков, я бы его реализовал, но в данном случае все, чем мы можем способствовать, — отдать кассету в ФСБ… А я в это время поживу у тебя, на тот случай, если те, кто следил за тобой, решат предпринять более активные меры к возвращению кассеты…

— Я думаю, что они уже далеко от этих мест. Едва потеряв меня из-под своего контроля, они должны были решить, что я отправился с этой кассетой в милицию, и сейчас торопятся обратно, в город, чтобы в срочном порядке принять меры к эвакуации студии и ликвидации возможных улик.

— Тем более нужно поторопиться, — я поднялся и подошел к шкафу. — Сейчас я переоденусь и…

— Подожди минутку, — остановил меня Разумовский. — А что бы ты сказал, если б у нас был существенный шанс найти эту студию?

Я недоуменно пожал плечами:

— А какой в этом смысл? Чем мы, люди гражданские, предпочтительней официальных сыщиков? У них для расследования есть все возможности, а у нас кроме энтузиазма — ничего.

— А разве энтузиазма мало? В наше время — это одна из основных причин. Я бы даже сказал, что это — основная причина, по которой работают современные сыщики.

— У любого, кто посмотрит такую кассету, энтузиазм появится на пятой минуте просмотра. Не темни, батюшка, говори начистоту.

— Меня вот что тревожит. Ведь это — целое направление преступного бизнеса. Огромное и очень доходное. В Америке, Швеции и Польше оно хорошо отлажено и развернуто. В Америке сейчас идет настоящий бум в потреблении, а следовательно и выпуске, порнографических лент. Один только рынок «черного порно» приносит там несколько десятков миллиардов ежегодно. Теперь эта зараза вползает в нашу страну. А ведь это миллионы и миллионы долларов. Неужели ты думаешь, что те, кто решит заняться этой «отраслью» вплотную, не обеспечат себе надежный тыл в лице каких-нибудь высокопоставленных чиновников МВД и ФСБ?

— Все, что ты перечислил, — лишь попытка склонить меня к этой авантюре. А если вдуматься, то и доводов-то никаких серьезных нет.

— А так ли нам нужны эти самые доводы? — невинно поинтересовался Разумовский. — Ты видел кассету. Детоубийцы и извращенцы, воспевающие детоубийц и извращенцев. Это нужно остановить.

— Это новый взгляд на «непротивление злу насилием»? Батюшка, а что нужно для того, чтобы ты никогда больше не находил никаких кассет, не встречал на улице бездомных девочек и вообще не занимался проблемами своих прихожан настолько буквально?

Иерей подумал и неожиданно обиделся:

— Даст Бог, я еще долго проживу.

— Не понял?.. Ах, в этом смысле… М-да… Нет, батюшка, сдается мне, что в рай мы с тобой не попадем. Да и в ад могут не принять — им же дороже выйдет. Меня-то, может, еще и оставят истопником при котлах с политиками, а вот тебе точно придется бродить по земле в виде «тени отца Владимира».

— Не кощунствуй, — предупредил меня иерей. — Ты знаешь, как я отношусь к подобного рода шуткам. Последний раз добром спрашиваю: поможешь мне по собственной воле?

— А если я откажусь?

— Я тебе откажусь!

— Ну вот, так бы сразу, а то все намеками, намеками.

Разумовский еще раз укоризненно посмотрел на меня, подошел к телевизору и вставил в паз злополучную кассету.

— А без этого нельзя обойтись? — попытался воспротивиться я. — Не можешь ты вкратце рассказать содержание и на том успокоиться? Сам же говорил: полицейским после просмотра подобных видеокассет требовались психологическая реабилитация и собеседования с психиатрами. А у меня знакомый психиатр только в городе, за несколько сотен километров отсюда. Свихнусь — что делать будешь?