Постепенно замолчали все остальные.

– Тут такое дело… – пробормотал Рык, и это было совершенно не похоже на уверенного вожака. – У нас есть семь тюков дурь-травы.

– Да! – заорали ватажники.

– И купец сказал, где спрятал изумрудные камни. По весу за еще семь тюков.

– Да! – еще громче заорали ватажники.

– Мы можем еще взять выкуп с родственников купца за мертвое тело. И забрать все, что прятал Жмот… – Это было слишком хорошо, настолько хорошо, что все даже кричать перестали. – Но мы можем заработать больше.

И все замерли.

– Мы можем собирать детей вместо Жмота, он нам все рассказал. Мы пообещали – никто не узнает, что именно он нам все рассказал, – Рык говорил все тише, и в пещеру вползала неприятная тишина, даже костер горел бесшумно. – Мы можем это сделать и заработать еще больше. Детей нужно много. Больше, чем мог собрать Жмот.

– Сколько – много? – спросил Рыбья Морда. – Два десятка? Пять? Сколько?

– Столько, сколько привезем, – ответил Рык. – Жмот клялся своими дочками.

Ватажники переглянулись неуверенно.

Так не бывает. Этого не могло быть. На деревьях не растут самоцветы, и гусаки не гадят жемчугом.

– Где они столько изумрудных камней возьмут? – в голосе Враля смешались и надежда, и недоверие. – Сто тюков.

– Сто северных тюков, – напомнил Дед.

– А… – выдавил через силу Заика. – А-а-ахренеть…

– Но все не так просто, – Рык глянул на Полоза, и тот опустил голову. – Мы можем просто все подохнуть. Подавиться этим куском. Те, кто скупает детей… Они могут просто отказать, а потом убить. Купец такое видел, специально для него показали.

– Но мы тоже не дети малые, – сказал Дылда. – Это мы еще посмотрим…

– Ты помнишь, в позапрошлом году слух пошел, что волки среди зимы целый хутор выели? – спросил у Дылды Полоз. – На той стороне Омута? Не помню, как она называлась…

– Ясени, – буркнул Дед. – Только не волки, а медведь-шатун. Это вслух говорили, а тихонько, между собой, шепотом, что оборотень.

– Ты-то сам оборотня видел? – попытался засмеяться Враль, но получилось у него как-то невесело.

– Я-то не видел. А вот десять годков назад в деревню, где вместо жителей остались клочья мяса, входил. Во время Серебряной войны. Деревенька была не маленькая и не бедная. Там серебряные рудники, люди хорошо жили. Так людей не стало, а все деньги, все добро – осталось.

– Я тоже слышал, – сказал Рыбья Морда. – У меня приятель в том походе был, когда через Ясени Старый воевода пошел с войском.

– А Жлоб говорит, что это хуторян для того убили, чтобы его припугнуть. Целый хутор для того, чтобы он один все понял. – Рык вытащил из-за голенища нож, подбросил его в руке, поймал за рукоять, снова подбросил.

И отчего-то немудреная его забава показалась Хорьку загадочной и многозначительной. Бросил-поймал, бросил-поймал… Лезвие проскакивает над самой ладонью, если что – порежет: у Рыка нож всегда наточен до бритвенной остроты.

Правильно подхватит нож? Ошибется?

И они сейчас должны понять – браться за это дело, чреватое и богатством, и смертью?

– Будем решать? – спросил Полоз у ватаги.

Все переглянулись.

– С этим нужно переспать, – пробормотал Дед, и все облегченно закивали головами.

Да, конечно, переспать, поужинать, обмыть удачу, прибыль отпраздновать…

А потом еще каждый свою долю должен в свой собственный тайник спрятать, чтобы в соблазн не вводить товарищей своих.

– Тогда завтра утром и решим, – проговорил наконец Рык, не поднимая головы. – И еще… Там для вас подарок, девка та, из обоза…

– Да! – выкрикнул Дылда, Рыбья Морда оглушительно свистнул, а Заика хлопнул несколько раз в ладоши, выражая свой восторг.

– На всех? – спросил Дылда.

– Я уже старый, – сказал Дед, глядя в стену перед собой. – Мне такое удовольствие без надобности.

– А я в Камне был, оскомину сбил. Там на постоялом дворе знаете, какие девки? – Враль выставил вперед руки, что должно было всем показать, какие девки на постоялом дворе и что эта замухрышка из обоза ему совсем не нужна.

– И без нас, – сказал Рык за себя и Полоза.

Полоз молча кивнул.

– А у тебя, Хорек, этой ночью… – начал, потирая руки, Дылда, но Кривой кашлянул, и Дылда с тревогой глянул на него. – Ты чего? Я ж понимаю – первый раз, он первым пойдет. По обычаю. И убил первый раз, и на мягком попрыгал первый раз – и все за один день. Мне так не везло.

Сообразив, наконец, о чем разговор, Хорек обмер, в лицо словно кто-то жаром сыпанул, ладони вспотели.

Хорек испуганно глянул на Рыка – тот нахмурился и отвернулся. На Деда, но тот махнул рукой и потянулся ложкой к котлу.

– Совсем одурели? – Кривой встал со своего места и, положив ладонь на рукоять кинжала, подошел к Дылде. – Может, еще мне предложишь девкой артельно попользоваться?

– А чего? – Дылда тоже вскочил. – Обычаи про то говорят, сам знаешь. Все поровну, по-братски. И добычу, и бабу, и смерть – поровну. А Хорек – мужиком стал. Сам знаешь, первого убил – полные права имеешь на все с этого дня. А девку с того обоза взяли. Так что, все по обычаям…

Кривой посмотрел на Дылду снизу вверх, верхняя губа у него сморщилась, будто шрам, тянущийся к ней ото лба через отсутствующий глаз, дернулся как веревочка, превращая и без того неприятную улыбку Кривого в звериный оскал.

– Я… – сказал Хорек, набрал воздуха в грудь, но дым от костра попал в горло, и Хорек закашлялся.

Потекли слезы.

Сейчас над ним начнут смеяться, решил Хорек. Назовут сопляком, мальчишкой, и он, как взрослый, должен будет подойти к обидчику и попытаться его убить. Или вызвать на поединок, а это верная смерть…

Смерть, только заметившая его у дороги, только припугнувшая его тогда, все-таки достанет его, заберет свою долю от добычи.

И если он сейчас скажет, что не хочет, как Дылда, Рыбья Морда и Заика, что от одной только мысли о таком тошнота подступает к горлу и хочется кричать, то и тогда его назовут сопляком, и тоже придется защищать себя от насмешек. И снова выигрывает смерть.

Хорек потер глаза кулаками, вытирая слезы от дыма и кашля. Откашлялся нарочито низким голосом, лихорадочно подбирая нужные слова, правильные, такие, чтобы никого не обидеть и чтобы…

– Мне говорили, – вытолкнул из себя Хорек, – что силой или за деньги бабу берут только уроды, те, кто себя ни в грош не ставят, мужиками себя не считают.

Хорек подошел к Дылде, отодвинув в сторону Кривого, и, вытянувшись вверх, чтоб хотя бы самому себе казаться выше, выкрикнул срывающимся голосом в лицо здоровяка:

– А кто скажет, что я не прав, тому я вобью эти слова в глотку так, что зубы через задницу вылетят.

Дылда замер. Хорек смотрел, не отрываясь, ему в глаза, по щеке текла слеза, но Хорек ее не стирал.

– Вон отсюда! – негромко, но очень внушительно произнес Рык. – В пещеру не входить, пока я не позову! Слышал, Хорек?

– Слышал, – прошептал Хорек.

Все у него внутри разом ослабло, даже ноги чуть не подкосились.

Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу.

– А с девкой что потом? – спросил Рыбья Морда.

– Она видела нашу берлогу, – сказал Рык.

– Так что? – не понял Рыбья Морда.

– Она видела нашу берлогу, – повысил голос Рык.

– Так она здесь останется? – спросил Рыбья Морда. – У нас?

Хорек замер, протянув руку к завесе.

– Нет, не останется, – вмешался Дылда. – Я ее выведу. Завтра утром.

– Сегодня, – сказал Рык. – Как только управитесь, сразу и выведи.

– Хорошо, – не стал спорить Дылда. – Как только.

Хорек вышел в ночь, пробежал до пещеры, вошел, бросился на шкуры и лежал неподвижно, пока не пришел Дед с его частью ужина.

– Я тут тебе принес, – сказал Дед. – Поешь. А доля у тебя будет честная, я всегда поровну делю.

Хорек не ответил, Дед потоптался рядом, подбросил в костер дров.

– Понимаешь… – Дед снова помолчал. – Это… Обычаи… Без них нельзя. Никак нельзя. Если не они, мы зверьми станем.