— Слава богу… — прошептала расслабленно. Я посмотрел на Владика. Он лежал в той же позе, что и утром, но лицо, как мне показалось, побледнело еще больше.

Возможно, в этом были виноваты сумерки.

— Как Владик? В сознание приходил?

Люся отрицательно покачала головой.

В этот момент дверь распахнулась, и в палату, включив свет, вошел интерн Лева Матюхин. Лишний раз я убедился, что приставка «интерн» никак не шла к его фигуре и умению держаться. Хирург, да и только, причем весьма опытный, уверенный в себе.

— Добрый вечер, — сказал он и вопросительным взглядом уставился на меня. Мол, урочный час пробил.

Я кивнул. Тогда интерн закрыл дверь и подошел ко мне.

— Пять тысяч? — переспросил я.

— Да.

Я вынул из кармана заранее приготовленную пачку и передал ему.

— Погодите, сейчас добавлю… — встрепенулась Люся, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть сумочку.

— Люся, уже все оплачено, — мягко сказал я. Она не слышала.

— Минутку… — дергала заклинившую «молнию». Я шагнул к ней и взял за руку.

— Все оплачено, — повторил я.

Люся обмякла, запрокинула голову и посмотрела на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами. В ее взгляде читалось полное непонимание происходящего.

— Так как же это?.. — прошептала она.

— Успокойся. Все нормально.

Ладошка у нее была маленькая, холодная, и ее не хотелось отпускать. Хотелось согреть.

Будущий известный хирург Матюхин дотошно пересчитал деньги и спрятал в карман халата.

«Считай не считай, — мимоходом решил я про себя, а после операции все до цента Рыжей Харе отдашь…»

— Сейчас я пришлю реаниматолога, — сказал интерн. — Будем готовить вашего друга к операции.

Я с сожалением отпустил Люсину руку. Давненько не испытывал подобного чувства. Странно в общем-то.

— А где находится операционная?

— На третьем этаже.

Матюхин кивнул и степенно удалился. Нет, определенно этого интерна ждет слава. Мирового значения вряд ли, а вот на местном уровне — весьма значительная. Одним своим представительным видом ее завоюет.

Через пару минут пожилая, грузноватая врачиха в помятом халате вкатила в палату небольшой столик с медицинскими инструментами и висящими на двух штативах капельницами. Сопровождала ее худенькая, совсем юная девушка, этакая пигалица, в безукоризненно выглаженном халатике и таком же, удивительной белизны, колпаке. Скорее всего, медсестра-практикантка, поскольку врачиха не доверила ей даже столик с инструментами.

— Попрошу родственников и знакомых покинуть палату, — тоненьким голоском заявила пигалица, стараясь придать тону строгость. Строгость не получилась. Получилось этакое детско-наивное «сюси-пуси».

Пряча улыбку, я нагнулся к Люсе.

— Пойдем, — взял ее под локоть. — Будем ждать возле операционной.

Операция затянулась до часу ночи. В половине девятого, опустив грузовым лифтом на третий этаж каталку с Владиком, реаниматологи ввезли его в операционную. Минут через пятнадцать туда проследовали две медсестры, а ровно в девять из ординаторской показалась внушительная процессия хирургов и медленно, выражая всем своим видом профессиональную сосредоточенность, направилась в операционную. Посередине шел мощного телосложения старик с крючковатым носом и надменно поджатыми губами — надо понимать, тот самый «знаменитый» профессор Милыптейн. Справа от него шагал ассистент — хирург средних лет, отнюдь не уступающий в комплекции профессору, а слева сопровождал интерн Левушка Матюхин. Этакие «Три богатыря» Васнецова на современный лад. Один вид «богатырей» внушал не то что доверие, а стопроцентную уверенность в блистательном исходе операции. Косвенным подтверждением тому было и молчание дара предвидения. Никогда в «воспоминаниях будущего» ничего хорошего мне не представлялось. Взять хотя бы финал скачки на Большой приз города — исчез дар предвидения, и все тут. А как пакости накликать — это завсегда пожалуйста…

Сидя с Люсей на стульях у стены, мы проводили хирургов взглядами, не смея произнести ни слова, чтобы не нарушить их предоперационный настрой. Лицо ассистента профессора показалось мне знакомым, причем почему-то представлялось, что встречались мы с ним где-то в пивной. Глупее мысли возникнуть не могло. Наверное, был у меня случайный собутыльник, похожий на хирурга, и теперь ассоциативная память изволит со мной шутки шутить в самый неподходящий момент.

Перед операционной медсестра, сопровождавшая хирургов, суетливо забежала вперед, распахнула дверь. И хирурги соответственно рангу торжественно вошли. Медсестра закрыла за ними дверь и направилась в ординаторскую.

Я посмотрел на Люсю. Она сидела никакая, вперившись пустым взглядом в двери операционной. Досталось ей — ночь без сна, день в тревоге, теперь операция… Вероятно, захочет и эту ночь быть у постели Владика.

Я подхватился со стула и догнал медсестру.

— Извините, сестричка…

— Да?

Она остановилась и обернулась. Приятное у нее оказалось лицо. Доброе, как у сестры милосердия. Редкость по нынешним временам, особенно в медицинском учреждении.

— Скажите… после операции кто-нибудь находится с пациентом?

— Обязательно, — заверила она. — Реанимационная сестра, да и врач-реаниматолог от него не отходит, пока состояние не стабилизируется.

— А… А кто будет у Владика врачом-реаниматологом? Или еще не известно?

— Известно, — улыбнулась медсестра. — Светлана Анатольевна. Она сейчас с ним на операции, а затем будет из наркоза выводить.

— Она достаточно опытная?

— Вы скажете! Ученица Лаврентьева. Ее на все сложнейшие операции вызывают — рука у нее легкая. Знаете, каких она пациентов с того света возвращала? Никто уже не верил. А у вашего друга состояние средней степени тяжести. Так что все будет в порядке.

— Спасибо.

Медсестра с обликом сестры милосердия мягко улыбнулась.

— Это вы Светлане Анатольевне при случае скажете.

Немного ободренный, я вернулся к Люсе, и потянулись долгие часы ожидания. Где-то в полночь, заметив, что девушка стала как бы выпадать из реальности, то ли засыпая с открытыми глазами, то ли погружаясь в обморочное состояние, я перехватил в коридоре медбрата и поинтересовался, есть ли в больнице буфет, где можно выпить кофе и съесть пару бутербродов. Оказалось, что буфет есть, но работает он только в дневное время, а разжиться чем-нибудь съестным посреди ночи ни в больнице, ни где-либо поблизости никак нельзя. Впрочем, за двадцать долларов медбрат разжился-таки на две чашки растворимого кофе и два бутерброда с вареной колбасой.

Люся от бутербродов отказалась, а кофе выпила. Он ее немного взбодрил, но ненадолго. Вскоре она снова начала впадать в беспамятство с открытыми глазами. К счастью, в это время дверь операционной открылась, и вышел интерн Матюхин.

Я вскочил. Люся попыталась встать, но у нее ничего не получилась. Она так и осталась сидеть, судорожно вцепившись рукой в спинку соседнего стула и со страхом уставясь на вышедшего интерна.

— Все хорошо, — кивнул еще издали интерн. Он приблизился. — Операция прошла успешно. Недельки три полежит в больнице, потом месяц реабилитации, и будет абсолютно здоров.

Люсины плечи мелко задрожали, она беззвучно заплакала.

Матюхин перевел взгляд с нее на меня.

— Просьба небольшая, — сказал он. — Сейчас выйдет профессор, так вы, пожалуйста, с благодарностями к нему не приставайте. Устал старик. Ему отдохнуть надо.

Я кивнул.

Дверь распахнулась, и из операционной грузно вышел профессор Милыитейн, поддерживаемый под локоть ассистентом. Надменная брезгливость напрочь исчезла с губ профессора, уступив место блаженной улыбке. Он проковылял к нам, остановился напротив Люси и потрепал ее по щеке.

— Не плачьте, девица! — ласково сказал он. — Мы еще на вашей свадьбе погуляем.

Профессора пошатнуло, и ассистент еле удержал его. Люся не нашлась, что ответить.

— Пошли, Илья Григорьевич, — предложил ассистент, увлекая ведущего хирурга к ординаторской, и скользнул по мне взглядом. Странный это был взгляд: острый как укол и потому неприятный и непонятный.