— А кто это? — искренне удивился я.

— Прошу отвечать на вопросы конкретно: да или нет, — поставил меня на место Серебро.

—Нет.

— А с гражданином Сирии Саидом Шерези?

Молнией в памяти сверкнула догадка, и я вновь увидел перед глазами зал погребка и двух мирно беседующих за столиком весьма состоятельных бизнесменов: одного — грузного, бритоголового, надменного и другого — моложавого, кучерявого, с восточными чертами лица. «Так вот о ком ведет речь следователь! — понял я и чуть было не брякнул: — Первый раз в погребке увидел». Однако вовремя прикусил язык. Вот уж действительно «горе от ума»! Намекал следователь своей цитатой на это обстоятельство, или вышло простое совпадение?

— Нет, — замешкавшись, произнес я и с уважением посмотрел на Николая Ивановича. Да уж, следователь мне попался отнюдь не дурак.

Дурак не дурак, и кто из нас двоих конкретно кто, выяснить не удалось, поскольку наша беседа кое-кому надоела. Из-за обреза экранного поля в центр дисплея не спеша протрусил кудлатый пятнистый пес и, задрав заднюю ногу, стал мочиться на набранный текст. Текст поплыл. И добро бы псу, как и положено порядочному вирусу, этим и ограничиться, так нет же, мало ему показалось. Спрыгнул с экрана на стол и зашлепал по столешнице, оставляя на полировке чернильные следы.

— А… — начал было очередной вопрос следователь, поднял от клавиатуры взгляд и увидел шествующего по столу и с каждым шагом вырастающего в размерах беспородного пса.

Николай Иванович осекся и застыл от неожиданности. Понятно, что на своем веку да при такой работе чего только не повидал — обывателю и в страшном сне не приснится. Но такое явно видел впервые. Впрочем, я тоже. И все же сила воли у следователя была крепкая. Когда вконец обнаглевший пес взобрался на объемистую папку, вновь задрал ногу и окропил бумаги чернильной струёй, Николай Иванович вышел из ступора.

— Это еще что?! — процедил он сквозь зубы и ткнул в морду пса пальцем.

Вот уж кто из нас троих дураком не был, так это пес. Недолго думая, он цапнул следователя за палец, тявкнул и, спрыгнув со стола на пол, с достоинством удалился сквозь закрытую и опечатанную пластилиновым оттиском дверцу внушительного сейфа. Внутри сейфа что-то жалобно задребезжало.

Ни слова не обронил следователь, только лицо побелело от боли. Он выхватил из кармана платок и зажал им окровавленный палец.

— Твои штучки?! — недобро уставился он на меня сквозь толстые линзы очков. Самообладания ему было не занимать.

— Какие штучки? — будто не понимая, о чем речь, округлил я глаза.

— Пес — твой?!!

— Какой пес? — полушепотом спросил я, пытаясь убедить следователя, что ему померещилось. Не очень удачная идея при укушенном пальце, но другой не было.

Серебро понял мою уловку и нехорошо осклабился.

— Значит, ты ничего подозрительного вокруг не видишь? — едко спросил он.

Изобразив на лице ошарашенное недоумение, я огляделся. Играть дурака так играть.

— Не-ет…

И не соврал. После исчезновения компьютерного пса сквозь металлическую дверцу сейфа никаких иных трансцендентных явлений в кабинете не наблюдалось. Разве что цепочка чернильных клякс на столе, но их появлению всегда можно отыскать разумное объяснение.

Николай Иванович тяжело вздохнул.

— Вольф Мессинг на мою голову… — пробормотал он, глянул на обмотанный платком палец, и его передернуло. На платке проступало кровавое пятно.

— К-кто? — сдавленно переспросил я. Вопреки аховому положению, в котором я очутился благодаря выходке компьютерного пса, меня совсем не к месту начал душить смех. Скорее всего, нервный, и мне стоило огромных усилий сдерживать его. Не поймет меня следователь, а если и поймет, то превратно.

Николай Иванович не ответил и одарил меня долгим, изучающим взглядом. Ох, и нехороший это был взгляд!

— Вот что, гражданин Челышев, — сухо сказал он. — Мы прервем дачу вами свидетельских показаний по факту разбойного нападения на кафе. На неопределенное время.

Он расписался на пропуске и пододвинул его ко мне.

— Идите. Когда понадобитесь, вызову.

Я поспешно встал, схватил со стола пропуск.

— До свидания, Николай Иванович…

Ответил ли что-нибудь Серебро, я не помню, так как в этот момент сейф мелко задрожал, потом заходил ходуном, внутри что-то тяжело грохнулось и разбилось со стеклянным звоном.

Я выскочил из кабинета и поспешил по коридору прочь с максимально возможной в таком учреждении прытью. Но как только входная дверь городского УБОП осталась за спиной, нервы не выдержали. Держась одной рукой за стену, другой за живот, я на полусогнутых ногах отошел от крыльца и разразился неудержимым хохотом. Мало было в том смехе веселья — больше истерики…

— Эй, мужик, ты чего? — услышал я встревоженный голос, когда смех стал переходить в икоту.

Надо мной склонился Шурик Куцейко — видимо, дожидался моего выхода из УБОП. Запугал его следователь Серебро, и сейчас Шурик начнет меня упрашивать-уговаривать подтвердить его алиби. Невдомек «вольному художнику», что следователю наплевать, когда Шурик ушел из погребка. Серебро вычисляет, не было ли там наводчика, а наводчику во время покушения в погребке делать нечего.

— Что с тобой? — Шурик осторожно положил ладонь на мое плечо.

Как ни душил нервный смех, я отпрянул, стряхнув его руку. Напрасно он это сделал. С меня так и сыпались невидимые искры — «подзарядился» от работающего компьютера в кабинете следователя. Вроде бы вреда от этого было гораздо меньше, чем от самого компьютера, но все же… Как говорится, прецеденты были. Точнее, не были, а был. Один. С пастушкой на старинной чашке. С виду пустячный случай, однако береженого и бог бережет.

Шурик мои действия истолковал превратно. Лицо у него вытянулось, губы обиженно, по-бабьи, задрожали. Может, он гомик — ишь как на все неадекватно реагирует?

— Извини, мужик… — просительно протянул Шурик. — Помощь твоя нужна.

Я распрямился. Душивший секунду назад хохот исчез, пропал, и осыпающийся с меня невидимыми искрами энергетический потенциал разрядился на «вольного художника». То-то будет..

— Ты уверен? — спросил я одеревеневшими от недавнего смеха губами.

— Да-да, — зачастил «вольный художник», приняв неопределенность ответа за согласие. — Мы же с тобой сидели за стойкой в погребке «У Еси»… Помнишь?

Неожиданно в меня вселился дух противоречия. Не следовало Шурику касаться моего плеча, обозлил он меня до крайней степени. Без него забот полон рот.

— В погребке «У Еси» я сидел один, — недовольно пробурчал я.

— Как? — растерялся Шурик. — Ах, ну да… Мы сидели по разные стороны стойки… Помнишь, я еще официантку по заднице шлепнул, а она мне по морде врезала?

Столько самоуничижения было в фигуре и голосе Шурика, что я отвел взгляд. Прямо-таки кающийся грешник, учитывая его одежду и татуировку. Кто-нибудь другой, не видевший его реакции на пощечину, ни за что бы ему не поверил. Слишком большой контраст между униженной позой и будто вырубленным из камня мрачным лицом закоренелого преступника. Не всегда, оказывается, прав Ломброзо, и тот факт, что исключение лишь подтверждает правило, отнюдь не способствует утверждению его теории. Впрочем, несмотря на это, подавляющее большинство людей подсознательно ведут себя в соответствии с азами физиогномики. И я в том числе.

— Мы сидели по разным углам стойки, а по р а з н ы е стороны мы находились с барменом, — раздраженно сказал я.

— Да-да, — закивал Шурик и опять заискивающе улыбнулся. — Все-таки помнишь… Так ты это… скажи следователю, что Владик меня выгнал из погребка еще до того, как началась перестрелка. Скажи, будь другом, ведь это правда. Подтверди, а?

В глазах у него была такая отчаянная мольба, будто его уже тащили на эшафот. Стало муторно и противно.

— Ты знаешь, что случилось с Владиком? — тихо спросил я-

—А что?

Глаза у Шурика забегали, хотя он стоически пытался выдержать мой взгляд.