Из-за эмоционального напряжения, в котором командор находился, его пророческие способности позволили ему знать — знать без тени сомнения, — где и когда окажется сэр Джеймс. И он точно знал, что ему надо сделать, чтобы сэр Джеймс в нужном месте оказался. Цвинге не пустил бы Эшли в комнату и не открыл бы ему дверь. Следовательно, Эшли должен был убить его единственным возможным способом, что он и сделал, благодаря зачаткам своего Таланта. Его шпага прошла через замочную скважину по прямой. Упала единственная капля крови — половина на ковер, половина на конверт. Думаю, это совершенно ясно... Эшли вернул конверт в карман, а шпагу в ножны. Вот почему я попросил его оставить здесь и китель, и ножны. — Он кивнул на стул, где командор оставил вышеназванное.

Мастер Шон уже успел осмотреть китель.

— Вы были правы, милорд, — сказал он. — В кармане есть пятно. Не сомневаюсь, что кровь найдется и в ножнах.

— Я тоже не сомневаюсь, — согласился Дарси. — С вашего разрешения я продолжу... В этот момент Эшли понял еще одну вещь. Он понял, что один — и лишь один — человек знает, что он взял тот конверт... Я не знаю точно, как умер Пол Николс, но почтительно предлагаю суду следующую версию. Около девяти часов командор Эшли вернулся в вестибюль и увидел уходящего с работы Николса. Коридор к черному ходу из вестибюля хорошо просматривается, и Эшли увидел, как Николс покинул свой кабинет. Эшли подошел к нему, рассказал какую-нибудь историю и заманил ничего не подозревающего человека в мастерскую по ремонту мебели. А там — быстрый удар по голове плюс веревка вокруг шеи, — лорд Дарси щелкнул пальцами, — и свидетеля по имени Пол Николс больше не существует. Вот тут, я думаю, лордом Эшли снова овладела паника. Стоя в кладовке, над телом только что задушенного им человека, убийца пожелал узнать, что же все-таки находится в конверте. Он вскрыл письмо, уронив несколько кусочков воска на труп Николса. И естественно, ничего не увидел, так как бумаги оказались совершенно чистыми. Полагаю, позже он просто сжег их. Это было бы умнее всего. Но ему требовалось сделать еще кое-что. Он должен был передать мое сообщение мастеру Шону. Он нашел в вестибюле лорда Бонтриомфа, и все вы знаете, что происходило дальше. Однако, напоследок я хочу заметить, что, хотя лорд Эшли после убийства Николса вернулся в вестибюль в девять десять, к Бонтриомфу он обратился только в девять двадцать пять.

По-видимому, он боялся разговаривать с каким бы то ни было волшебником, опасаясь, что эмоциональное состояние выдаст его, и до тех пор, пока не увидел Бонтриомфа, так и не набрался смелости с кем-нибудь заговорить.

Капитан Смоллетт поднял правую руку, и золотые полоски знаков различия на обшлаге блеснули в свете газовых ламп.

— Если можно, вопрос, м'лорд!

Энергичная физиономия капитана сейчас, казалось, несколько посерела.

Непросто главе разведывательной службы обнаружить, что один из самых доверенных его сотрудников предал своего патрона.

— Конечно, капитан.

— Полагаю, мне понятно, что командор делал и как он это делал. Чего я не понимаю, так это — почему? У вас есть какие-нибудь соображения, милорд?

— Всего лишь несколько часов назад, капитан, я тоже ломал над этим голову. Основным мотивом было желание денег. Кстати, разговор, который состоялся у нас в ним вчера в Адмиралтействе, показал, что он зациклился на предательстве из-за денег и только из-за денег. Любой мотив, который он приписывал возможным подозреваемым, касался денег. Но до налета на «Manzana de Oro» я не понимал всей цепочки мотивов. Я не понимал, зачем ему так требовались деньги. Мастер Юэн Макалистер во всем признался, и раз уж тут у нас предварительное судебное заседание, я могу огласить его признание, и не привлекая мастера Юэна в качестве свидетеля. — Дарси улыбнулся. — Боюсь, в настоящее время он не способен быть свидетелем. — Дарси сложил кончики пальцев и посмотрел на носки своих ботинок. — Мастер-тауматург Юэн Макалистер, оплачиваемый агент польской разведки, совместно с Сиди аль-Назиром, владельцем клуба «Manzana de Oro», пытался путем шантажа завербовать командора Эшли. Когда крутится колесо рулетки, когда карта переворачивается рубашкой вниз, когда кости падают на стол — игрок ощущает мгновенный взрыв эмоционального напряжения. Из-за этого напряжения люди и играют. Когда наступал такой момент, лорд Эшли, в силу своего Таланта, мог время от времени предвидеть выигрышный ход. Не часто, разумеется, напряжение бывало достаточно сильным, но иногда оно давало лорду Эшли то, что игроки называют словом «edge»* [29]. Шансы в его пользу увеличивались, и командор выигрывал — не всегда и не эффектно, но достаточно регулярно.

Редкие способности командора, разумеется, не поддаются выявлению со стороны волшебников, работающих на любой игорный клуб. Их не может выявить даже мастер-тауматург. — Дарси посмотрел на Томаса Лесо. — Я прав, сэр Томас?

Маг-теоретик кивнул:

— Вы правы, милорд. Это особая форма Таланта, она вплотную связана со временем, и поскольку скорее пассивна, чем активна — то есть созерцательна по природе своей, — постольку практически неопределима. В отличие от людей, чей Талант позволяет видеть сквозь пространство или — изредка — сквозь время в прошлое, способности, оперирующие с будущим, как правило, невозможно ни предсказать, ни натренировать, ни контролировать. — Сэр Томас чуть пожал плечами. — Возможно, однажды более великий, чем я, математик и решит задачу асимметрии времени. До тех же пор... — Он снова пожал плечами и оставил реплику незавершенной.

— Благодарю вас, сэр Томас, — сказал Дарси. — Однако, при определенных обстоятельствах волшебник вполне может помешать предвидению.

Мастер Юэн воздействовал на игровые приспособления в «Manzana de Oro» тогда и только тогда, когда там играл командор Эшли. Командор начал проигрывать. И прежде чем он это понял, оказался крупным должником. Вот по этой самой причине он и совершил все свои преступления. — Дарси улыбнулся.

— Кстати — и на это мастер Юэн обратил в своих признаниях особое внимание, — я бы попросил вас на минуту представить себе положение, в котором Макалистер оказался на мосту Сомерсет, когда неожиданно понял, что перед ним человек, способный предвидеть любое его действие. Но это так, между прочим... На самом деле командор смог совершить свои преступления из-за фантастической удачи. Он не планировал своих поступков, он действовал импульсивно и тем не менее умудрился совершить одно из самых головоломных преступлений, которые мне довелось расследовать. А затем его поразила столь же фантастическая неудача. При столкновении с опасностью он умен и хладнокровен, с легкостью и действует, и лжет — великолепные данные для разведчика, должен заметить. Но ложь, к которой он прибегнул в кабинете Сиди аль-Назира, оказалась слишком прозрачной... Вчера днем, когда мы занимались поисками Пола Николса, я спросил вас, капитан, нет ли у вас каких-нибудь подозрений, где может скрываться Николс и где может располагаться штаб-квартира польской шпионской сети. Вы ответили, что не имеете ни малейшего понятия. И вдруг сегодня, в кабинете Сиди аль-Назира, лорд Эшли преспокойненько заявляет мне, что должен Сиди около полутора сотен золотых соверенов — сумму, немалую даже для командора военно-морского флота. А сделав такое заявление, тут же объясняет, что военно-морская разведка давно подозревала Сиди и что он, командор, специально залез в долги, чтобы спровоцировать Сиди аль-Назира на свою вербовку. Вот потому я и говорю, что фантастическая удача в этот момент превратилась для него в фантастическую неудачу. На самом деле до сегодняшнего дня Эшли и не подозревал, что Сиди работал на поляков. Эшли задолжал игорному клубу, и поначалу аль-Назир просто загонял его в угол, грозясь известить вас, капитан, о долге. Что бы вы сделали, если бы получили такое сообщение? Уволили бы командора?

— Сомневаюсь, — сказал Смоллетт. — Перевел бы его, разумеется. Нельзя держать в разведке человека, который играет подобным образом. Я не против игры как таковой, милорд, но играть надо на то, что имеешь, а не на то, на что надеешься.