И снова никакой надежды на уединенный, мирный ночлег с женой… Как никогда прежде, Галеран мечтал вернуться к спокойной жизни в Хейвуде. И эта жизнь уже начала налаживаться. И вот все могло рухнуть по прихоти короля.

Хоть и трудно было поверить, но внутри городских стен толпа стала еще плотнее. Кое-где люди полностью загораживали дорогу, и ему приходилось приказывать солдатам плетками и конями пробивать путь. Прошло несколько часов, пока они добрались до Корсер-стрит. Хозяева извинялись за недостаток места в узком, тесном доме, но Галеран знал, что и за это пристанище следует благодарить судьбу.

Пока все устраивались в двух отведенных хозяевами комнатах, где не хватило места конюхам и солдатам — им пришлось ночевать под навесами за домом, — Рауль отправился разузнавать новости.

Он вернулся через час с корзиной пирогов и сеткой спелых вишен.

— Король объявил общий сбор, — сообщил он, отряхивая пыль с одежды. — Несомненно, его цель — дать возможность принести присягу всем, кто пожелает.

— Что говорят на улицах? — спросил Галеран, наливая другу вина из погребов Хьюго.

— Одобряют Генриха. Насколько я понял, вашего прежнего короля, Вильгельма, здесь любили так же мало, как и на севере, и теперь почти все считают, что «туда ему и дорога». Особенно после того, как в день коронации Генрих объявил, что намерен восстановить старые законы.

Джеанна кормила ребенка в другой комнате, но Алина сидела тут же, пытаясь распутать неподатливый узел на сетке с вишнями.

— Надеюсь, он не слишком большой ревнитель закона и порядка, — помрачнев, сказала она.

— Отчего же? — спросил Рауль, шагнул к ней и разрезал сетку ножом. Галеран заметил, что даже от такого невинного проявления вникания к себе Алина зарделась. Как могла она считать целомудрие своим уделом? Хотя, если бы не Рауль…

Но теперь не время было думать об этом.

Алина взяла вишенку и отошла от Рауля подальше.

— Что, если король захочет ужесточить закон о супружеской измене?

Рауль наколол вишню на острие ножа.

— Такое возможно? — обратился он к Галерану и отправил ягоду в рот, не сводя глаз с Алины.

Ее щеки заалели ярче вишни, и она тоже положила ягоду в рот.

— Надеюсь, что нет, — отвечал Галеран, борясь с желанием столкнуть их лбами. — Но никто и никогда не говорил, что Генриху Боклерку жалость мешает вершить правосудие.

— Ха! — Алина сплюнула в ладонь вишневую косточку и посмотрела на Галерана. — Ты недоговариваешь. В Руане он собственными руками столкнул человека с крепостной стены лишь за то, что тот посмел спорить с ним!

— Наглядный урок тем, кто решит противоречить воле принца.

Густые брови Алины сошлись на переносице в одну строгую линию.

— Неужели тебе смешно?

— Нет, конечно. Нам остается только верить в добрые намерения Генриха и в его желание иметь на своей стороне моего отца. Рауль, что еще интересного удалось узнать?

Рауль вложил нож в ножны.

— Ничего особенного. Я расспрашивал о Раймонде Лоуике, но о таком здесь никто не слыхал. А вот об архиепископе Дургамском я кое-что узнал. Он вчера прибыл в Лондон.

— Фламбар уже здесь? — переспросил Галеран, чувствуя, как по спине бежит неприятный холодок. — Я не рассчитывал, что он будет так скор. Уверен, он по-прежнему наш враг. Даже если забыть о его аппетитах на севере, он никогда не простит нам того, что ему не удалось убить меня и отнять ребенка у Джеанны.

— При нынешних обстоятельствах он может оказаться бессилен и не сможет помешать нам. Мне сразу стало ясно, какего все ненавидят.

— Да-да, это так. Но до сих пор людская ненависть ему ничуть не мешала. Он, как по волшебству, выскальзывает невредимым из любых переделок.

— Ты выбираешь себе интересных врагов, — скривился Рауль. — Никто из тех, с кем я говорил, не уверен, что дни Фламбара сочтены. Видимо, его обаяние заключается в редком умении добывать деньги. Какой король устоит против этого?

— Генрих не рискнет брать под свое покровительство столь ненавидимого всеми человека, — возразил Галеран, понимая, что пытается успокоить себя и скрыть страх. Ранульф Фламбар очень умен, а Рауль верно заметил, что короли питают пристрастие к тем, кто способен снабжать их деньгами.

Рауль пожал плечами.

— Полагаю, завтра тебе надо быть при дворе и добиться аудиенции. Тогда мы будем лучше осведомлены.

При этих словах в комнату вошла Джеанна с ребенком на руках. Ее бледное, изможденное лицо стало совсем серым от страха.

— Завтра? Так скоро?

Галеран нежно обнял жену.

— Голубка моя, мы приехали в Лондон не затем, чтобы дрожать и прятаться по углам.

— Да, я знаю, — отвечала она, нервно укачивая дочку, — но ничего не могу с собою поделать. Я беспокоюсь. Если б я могла пойти с тобой…

— Не думаю, чтобы это было полезно.

— Знаю, знаю, — поморщившись, повторила Джеанна. — Просто чувствую себя такой беспомощной… Можно мне, по крайней мере, обсудить с тобой, что ты скажешь королю?

Понимая, что это успокоит жену, Галеран не стал возражать. Рауль разложил на столе принесенную снедь, и они вчетвером сели есть и обсуждать планы на завтра, хотя ocoбого выбора, как поступить, у них не было. Порешили на том, что Галеран оденется во все самое лучшее, возьмет подарки, включая те, что привез из Святой Земли, — и будет надеяться на лучшее. Если король не откажет в аудиенции, Галеран изложит ему суть дела.

Но только в том случае, если будет уверен, что никто из побывавших во дворце раньше него не успел раскинуть свои сети… Об этом Галеран не стал говорить с Джеанной; все равно, случись такое, ему придется полагаться только на свою смекалку и промысел божий.

Когда они с Раулем ушли в отведенную им двоим комнату, Галеран спросил друга:

— Ты хочешь идти со мной завтра?

— Может, мне лучше остаться охранять женщин?

— Думаю, чем дальше ты будешь от женщин, тем безопаснее для них.

Рауль смотрел на свою постель так, будто пред ним был зачарованный замок.

— Я просил ее стать моей женой.

— А она отказалась?

Галеран не знал, что больше удивило его.

— Она не хочет покидать родину.

— Вздор. Уверен, ты сможешь уговорить ее.

— Мне бы твою уверенность. Итак, — совсем другим, деловым тоном продолжал он, — ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя?

— Отчего же нет? Едва ли Лоуик попытается выкрасть ребенка из дома, полного народу, а Фламбар не имеет в Лондоне никакой власти. Мне интересно, что ты скажешь о Генрихе Боклерке.

В ту же ночь Раймонд Лоуик постучал в дверь роскошной резиденции архиепископа Дургамского близ Вестминстера. Дверь открыл вооруженный до зубов стражник; несомненно, столь ненавидимому в Англии человеку требовалась надежная охрана. Раймонд недолго пробыл в Лондоне, но и этого времени ему хватило, чтобы понять, сколь ненавидим народом Фламбар. Жаль, что судьба вынуждала его якшаться с таким человеком, но кто еще поддержал бы его против могущественного Вильяма Брома?

Надо помнить: все это делается ради Джеанны, прекрасной Джеанны, насильно выданной замуж, хотя обещана она была ему, Лоуику. Да-да, старый Фальк сам заговаривал об этом как-то раз или даже два раза.

А теперь ей угрожала опасность. Конечно, Галеран просто ждал своего часа: его истинные чувства стали ясны уже в первый день его появления, когда он ударом кулака сбил Джеанну с ног и едва не изувечил. Лоуик не мог простить себе, что оставил ее одну, беззащитную перед чужой жестокостью.

А что станется с ребенком? Он искренне привязался к малышке, как только может мужчина быть привязан к столь крохотному созданию. Она была его первым ребенком — по крайней мере, насколько ему было известно, и честь обязывала его защищать ее. Галеран — человек не злой, но мужчине не дано забыть о происхождении младенца. В самом лучшем случае он пожалеет девочку, оставив ее в живых, и отдаст на воспитание каким-нибудь простолюдинам.

Раймонду совсем не хотелось проливать чью-либо кровь, но, увы, иного выхода, пожалуй, у него нет. Он знал, что не сможет иначе защитить Джеанну и Донату.