— Но что, если кое-кто хотел бы видеть его здесь? — опасливо озираясь вокруг, отозвался вполголоса приземистый толстяк. — Нет, я не о себе говорю, — спохватился он, — я-то не хочу, чтобы брат пошел войной на брата.

— Такого никто не хочет. И этого одного довольно, чтобы признать за Генрихом право на корону.

С этими словами сухощавый отвернулся, не желая продолжать опасную беседу, представился Галерану и Раулю — Роберт Киворт, из Ноттингема, — и благоразумно заговорил о погоде и ценах на шерсть.

— Скажите, — спросил его Галеран, — не знаком ли вам некто Раймонд Лоуик? Он взял жену из ваших краев, близ Ноттингема.

— Отчего же, знаком. Его жена была моей дальней родственницей. Увы, ее уж нет на свете.

— Я слышал об этом, — кивнул Галеран и, стараясь не проявлять особого интереса, продолжал:

— А не знаете ли вы, отчего она умерла?

— От оспы. Она не отличалась крепким здоровьем.

Итак, с одним мелким подозрением покончено. Лоуик строил далеко идущих планов и не убивал жену.

— Как это печально.

— Да, да… Я помню, как скорбел сэр Раймонд. Вы хорошо c ним знакомы? Он славный воин.

— Славный и благородный. Но я не имею чести знать его близко.

— Вот как… Ну, теперь, я думаю, нам не придется долго ждать. Король скоро выйдет, — промолвил Роберт. — Смотрите, сколько народу.

Не успел Галеран ответить, как кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся и увидел юношу; верно, то был паж.

— Милорд Хейвуд?

— Да?

— Соблаговолите следовать за мною, милорд, с вами желают говорить.

— А мой товарищ, Рауль де Журэ? — с забившимся сердцем спросил Галеран.

— Как вам угодно, милорды.

Они расстались с Робертом Кивортом и пошли за юношей сквозь толпу, тревожно переглянувшись. Верно, кто-нибудь из знакомых или из друзей отца заметил их и послал за ними слугу? Но Галеран надеялся и страшился, что их ведут к королю.

Тёперь, когда настал миг, которого он столько ждал, он вовсе не был уверен, что готов изложить свое дело, дело Джеанны, хозяину этого гигантского муравейника.

Человеку, сбросившему непокорного с крепостной стены в Руане.

Человеку, возможно, подстроившему убийство родного брата.

Юноша вел их через зал, но никаких знакомых Галеран не увидел. Паж открыл маленькую дверь в стене, и они вышли во двор, обошли зал снаружи, вошли в другую дверь, у которой стояла вооруженная до зубов охрана, и оказались в небольшом покое.

Как и Берсток, Вестминстерский дворец был выстроен из дерева, что позволяло возвести вокруг срединного, самого просторного покоя, сколько угодно небольших комнат. В покое, куда привели Галерана и Рауля, у дверей стояли еще два стражника, за столом над раскрытым фолиантом сидел монах, сновали туда-сюда какие-то юноши. Один изних вышел с поручением, когда они входили, а некоторое время спустя в дверях появился другой, со стопкой восковых табличек. Монах взял таблички, быстро проглядел их, сказал что-то вполголоса, и юноша убежал.

Только теперь монах посмотрел на Галерана и Рауля. Воистину, о господине судят по слугам. Этот монах был высок и крепок, хоть сейчас в солдаты, с проницательным взглядом и морщинистым, добродушным лицом. Он еще не промолвил ни слова, но Галеран почувствовал, что мог бы довериться ему.

Вот только не кроется ли за добродушием злой умысел?

— Милорды, — сказал монах, — король доволен тем, что вы столь скоро прибыли засвидетельствовать ему свое уважение. Соблаговолите пройти далее.

В следующем покое их снова встретили двое стражей. Оглядев их с головы до ног, один из них отворил другую дверь и пропустил Галерана и Рауля в кабинет короля.

Просторная, пышно украшенная комната была почти так же полна народу, как и зал, но стоящий на возвышении большой трон был пуст. Галеран осмотрелся и увидел Генриха. Это оказалось нетрудно: все головы были повернуты в его сторону. Кроме того, на голове у Генриха сияла корона.

Собственно, в том, что на столь важном приеме монарх появился в короне, ничего странного не было, и все же Галеран чувствовал, что это имело особое значение. Изо дня в день не снимать с головы эту груду металла было, видимо, нелегко, но то был неоспоримый знак обретенной власти.

Он уже видел Генриха Боклерка несколько лет назад, и с тех пор тот почти не изменился, разве что чуть погрузнел. В свои тридцать два он выглядел здоровым и сильным, на щеках играл румянец; темные, лоснящиеся кудри по последней моде ниспадали на плечи.

Король улыбался, и его улыбка показалась Галерану искренней. В ней была не столько радость от встречи с подданными, сколько нескрываемый восторг от того, что цель наконец достигнута, он — король Англии, и полмира спешит преклонить пред ним колени и признать его власть.

Чего же ждать от этого человека Галерану?

Он ощупал сверток с пальмовыми листьями и осколком камня от Гроба господня и продолжал смотреть по сторонам. Отличить ближащиих сподвижников Генриха от тех, кто приехал отдать ему дань уважения, оказалось нетрудно. Они выделялись среди остальных непринужденностью, менее пышным и ярким платьем, не глядели на монарха во все глаза, но расхаживали по комнате, вступая в беседу то с тем, то с другим.

Галерану подумалось, что, верно, такими и должны быть придворные: верные соратники, связанные со своим предводителем узами клятвы и верности, узами, которые почти невозможно разорвать. Они действовали заодно, жили, пока жив был их господин, и умирали вместе с ним.

Как было заведено в Англии издавна, но потом, с приходом норманнов, как-то забылось.

У Роберта Нормандского был не двор, а скорее сборище фаворитов. В походе Галеран не раз замечал, что фавориты эти готовы перегрызть друг другу глотку за милость господина, но отнюдь не стремились трудиться сообща ради умножения его могущества. Он слышал, что и друзья Рыжего были того же разбора.

И теперь Галеран более чем когда-либо раньше был убежден, что Роберту не суждено вырвать Англию из рук младшего брата.

Его раздумья прервал высокий темноволосый человек примерно одних с ним лет.

— Милорд Галеран Хейвуд?

— К вашим услугам, — кивнул Галеран и представил Рауля.

— Я Фицроджер, — просто отрекомендовался собеседник.

Галерану было знакомо это имя; знал он и о том, какие стальные мышцы скрываются под темным одеянием. Фицроджер был одним из сильнейших турнирных бойцов среди своих ровесников и притом близким товарищем Генриха Боклерка. Он был и телохранителем короля. Обычно в телохранители выбирали самых сильных и ловких, но этот человек обладал недюжинным умом.

О господине судят по его слугам.

Фицроджер был одет с подобающей положению роскошью, но отнюдь не одежда его, а поведение, свидетельствующее о силе телесной и духовной, невольно внушало уважение.

— Лорд Вильям, ваш отец не приехал вместе с вами? Точно в цель.

— Он прибыл с севера вместе с нами, сэр, но близ Уолтхэма занемог и принужден был остаться в аббатстве. Он прибудет, как только силы вернутся к нему.

На миг проницательные зеленые глаза встретились с глазами Галерана, и он уже не сомневался, что Фнцроджер понял истинную причину отсутствия Вильяма Брома. Как это обернется в дальнейшем, что подумают Фицроджер и его господин?

— Короля опечалит эта весть, но он рад видеть здесь вас, милорд. К сожалению, в Лондоне у него столько неотложных дел, что пока путешествие на север Англии для него невозможно, но он с нетерпением ждет новостей оттуда. Прошу вас, пойдемте со мною.

Он легко провел Галерана и Рауля сквозь толпу и, казалось, лишь одним взглядом известил Генриха об их присутствии, ибо не сказал ни слова, не коснулся плеча. Генрих все же обернулся к ним.

Он по-прежнему улыбался, но взгляд его был цепким, как у ястреба, и, казалось, пронизывал человека насквозь. Как изнурительно, должно быть, вот так вглядываться день за днем в чужие лица, судить людей, зная, что одно твое слово может осчастливить, а может и низвергнуть человека на самое дно и даже лишить жизни.