Сварил кофе, потому что нужно было сохранять бдительность. Как раз когда допивал его, открылась дверь в комнату Марфиль, она вышла босиком и в розовой пижаме.

Она выглядела лучше. На коже больше не осталось следов краски, она высушила и расчесала волосы, оставив распущенными.

– Как ты?

Она, казалось, на мгновение замешкалась, прежде чем открыть рот, чтобы попросить о чем-то.

– Наверное, будешь смеяться, но…

Поставил чашку на стол и внимательно посмотрел на Марфиль, готовый выслушать.

– Можешь побыть со мной, пока не засну? Если закрываю глаза, вижу…

– Хорошо.

Последовал за ней в спальню и сел на диван в углу.

После того, что произошло, между нами что-то изменилось. Она не сводила с меня глаз, когда положила голову на подушку и до шеи укрылась одеялом.

Она будто вдыхала аромат моего парфюма на расстоянии. Мы так и смотрели друг на друга, пока сон не одолел ее и она не закрыла глаза.

А я еще долго наблюдал за ней.

Этой ночью снова увидела кошмар, который мучил с детства. Пол был липким от крови. Мама неподвижно лежала на уступе. Голова пробита так, что мозги были размазаны по бетону.

Но страшней всего было то, что именно такой ее запомнила, ведь мне было всего четыре, когда маму убили у меня на глазах. Помню звук выстрела и то, как сильно она сжала мою ладонь, прежде чем пошатнуться и упасть.

Простояла перед ней несколько часов, не понимая, что произошло, пока отец не нашел меня. Мы так и не узнали, кто убил ее и почему. Неужели и мне была уготована такая судьба? Полиция выдвинула версию, что это было ограбление. Не такой уж и редкий случай на самом деле. Колумбия, увы, не та страна, где можно спокойно выйти на улицу без должных мер предосторожности, особенно если ты из семьи с деньгами. Маму убили, чтобы украсть обручальное кольцо с бриллиантом стоимостью полмиллиона долларов, которое было у нее на безымянном пальце левой руки. Мою жизнь могли тоже отнять из-за этого?

Посмотрела на свои пальцы. Никогда не носила колец, равно как и украшений дороже ста долларов. Отец сердился на меня за то, что никогда не надевала ничего из его подарков на день рождения или Рождество. Лишь спустя долгие годы смирился и перестал дарить украшения.

С тех пор дарил денежные чеки, которые убирала в ящик стола.

Что, если для убийства мамы были совсем иные мотивы? Что, если тогда хотели расквитаться с отцом и сейчас пытаются сделать это снова? Мстят за рухнувший бизнес или просто из зависти? На какие только безумства и жестокости не пойдут отчаявшиеся люди ради пары банкнот… а у отца денег было достаточно, чтобы управлять микрогосударством.

Взглянула на диван, где Себастьян провел большую часть ночи.

До сих пор не верилось, что Себастьян согласился охранять мой сон, но он оставался рядом до тех пор, пока мои глаза не закрылись. А я так старалась не сомкнуть век: не только потому, что знала – жуткое зрелище вернется, но и потому, что не хотела упустить случай любоваться Себастьяном в полутьме. Его глаза не отрывались от моих ни на мгновение, и в течение тех нескольких минут умиротворенной тишины представляла, каково это – быть возлюбленной такого парня, как Себастьян.

Всегда мечтала о большой любви, но не физической, а скорее о духовной связи родственных душ, о том, что вроде как принято называть настоящей любовью. Себастьян привлекал, даже очень, и все же не могла не спросить себя: а способно ли недоверчивое сердце на настоящие чувства?

Себастьяна не было на кухне, когда я, уже одетая, зашла в столовую, чтобы позавтракать перед университетом. В тот день после занятий я вела частные уроки балета. Учила десяти-двенадцатилетних девочек, чьи семьи не могли записать их в настоящую танцевальную школу. Уже два года с огромным удовольствием помогала им. Обучала всему, что знала, и готовила к тому, чтобы в будущем они смогли претендовать на стипендию в Королевской балетной школе в Нью-Йорке.

Себастьян появился в гостиной.

– Готова? – спросил он, беря ключи с тумбочки.

Молча кивнула, взяв сумочку и набросив на плечо спортивную сумку с одеждой для танцев.

Он не обмолвился о том, что произошло ночью, да и я не хотела об этом говорить. Отец со всем разберется, в этом была уверена. Лишь молила, чтобы больше не присылали мертвых животных. От вида еще одной мертвой птицы у меня бы случилась истерика.

Снова уселась на переднее сиденье. Себастьян и глазом не моргнул. По крайней мере, в этом отношении мы уже не спорили. Поездка занимала около двадцати минут на машине. Час, если ехать на общественном транспорте, так я добиралась с тех пор, как переехала в Нью-Йорк.

Понятия не имела, как сказать Себастьяну, что собираюсь добираться на метро от Колумбийского университета до Браунсвилла, довольно неблагополучного района, как убедить, что, если буду осторожна, со мной ничего не случится. Надеялась, что Себастьян не знает этот район; понятия не имела, откуда он родом. Точно не из Нью-Йорка, потому что пользовался навигатором всякий раз, когда нужно было куда-нибудь отправиться.

Как я и просила, он припарковал машину на самой дальней стоянке от факультета. Когда вышли из машины, вновь возненавидела, что он идет позади; нравилось идти рядом с ним, так могла ненароком коснуться его или представлять, что наши отношения – нечто большее, чем его работа.

На занятиях никак не могла сосредоточиться, все время думала о другом, так что сразу после лекции отправилась на поиски Тами. Пришлось пересечь половину факультета, потому что она изучала изящные искусства, но было необходимо поговорить с ней и убедиться, что все в порядке.

Когда заглянула в аудиторию, обнаружила Тами: в джинсах и белом фартуке с разноцветными пятнами краски. Студенты рисовали маслом, в центре комнаты стояли три полуобнаженные статуи в разных позах, чтобы ученики могли их отобразить. Подождала, пока все выйдут, и зашла внутрь, чтобы полюбоваться картиной подруги. Довольно впечатляюще.

Не говоря ни слова, обняла ее сзади, наверняка напугав до смерти, но прижала к себе так крепко, как могла только.

– Все еще злишься на меня?

Уткнулась носом ей в макушку.

Она была ниже меня ростом, и ее волосы пахли лавандой.

– Я занята, Мар.

Она взяла кисть и отстранилась от меня.

По крайней мере, она назвала меня «Мар», это уже неплохо.

Посмотрела в сторону двери, Себастьян наблюдал за входом.

– Мне нужно с тобой поговорить. Кое-что произошло вчера ночью, и это беспокоит, – осторожно начала я, желая привлечь ее внимание.

Тами посмотрела на меня через плечо. Растрепанный пучок едва не расплелся из-за движения.

– Что случилось? – подруга была слишком хорошей; беспокоилась за меня, даже когда злилась, особенно после похищения.

Рассказала ей о птице и угрозах, и она испуганно прижала руку к губам.

– Кто бы это ни был… зачем им это?

– Понятия не имею, – ответила я, пожимая плечами. – Чувствую, что это еще не конец. Отец даже не позвонил, и я не знаю, хороший это знак или нет.

– Будто ты не знаешь отца, Мар. Он спокойно продолжит жить своей жизнью, если только ты не умираешь где-то…

Жестокие слова, но Тами не питала приязни к Алехандро Кортесу. Не потому, что не знала, что такое отдаленный, временами безучастный отец – ее собственный отец был выточен из такого же холодного мрамора, а потому, что это рушило ее иллюзию о том, что другие семьи счастливы, а отцы бывают любящими и заботливыми.

Тами выросла в богатой лондонской семье, которая, как только появилась возможность запереть дочь в школе-пансионе, не раздумывала об этом ни секунды.

– Себастьян говорил с ним… Он делает все, что в его силах, чтобы выяснить, что происходит…

Подруга ничего не ответила. Извинившись еще раз, попрощалась, потому что пора было ехать в Браунсвилл.

– Себастьян, – остановила его у поворота к метро. Если повернем налево, то попадем прямо на парковку, а мне нужно было не это. – По четвергам я даю частные уроки балета девочкам в Бруклине, нам лучше поехать на метро, это займет меньше времени.