Утечка секретной информации. Она беспокоила Райана на протяжении всей его карьеры. Но теперь это стало частью государственной политики, не правда ли? — подумал Райан. Неужели сейчас, когда он стал президентом, его отношение к этому должно измениться, потому что утечку организует или разрешает он сам? Проклятье. Законы и принципы не должны взаимодействовать таким образом. На чём же должен он основывать управление страной?
Телохранителя звали Салех. В соответствии с требованиями его профессии он был физически крепким мужчиной и потому пытался не обращать внимание на своё плохое самочувствие. Человек в его положении просто не должен поддаваться трудностям.
Но когда его самочувствие не улучшилось, как обещал врач, — Салех знал, что у каждого могут возникнуть желудочные болезни, — и он увидел кровь на дне унитаза… он понял, что все не так просто. Из человеческого тела не должна течь кровь, разве что из пулевой раны или пореза при бритьё. И уж во всяком случае не после испражнений. Такое может потрясти кого угодно. Подобно многим, он не сразу обратился к врачу, надеясь, что все исчезнет само собой, как при заболевании гриппом. Но болезнь не оставляла его, приступы становились все серьёзней, и тут им наконец овладел страх. Перед рассветом он вышел из виллы, сел в автомобиль и поехал в больницу. По пути ему пришлось остановиться из-за приступа рвоты, причём он намеренно не смотрел на то, что осталось на обочине дороги. Салех чувствовал, что слабеет с каждой минутой, и когда он остановился перед входом в больницу, ему потребовалось собрать последние силы, чтобы дойти до двери. В помещении, где оказывали экстренную помощь, ему пришлось сидеть и ждать, пока шли поиски истории его болезни. Салеха всегда пугал запах больницы, дезинфекции и карболки, от которого даже собака останавливается, пятится назад, тянет за поводок и визжит, потому что этот запах связан с болью. Наконец чернокожая медсестра назвала его имя, он встал, постарался успокоиться и вошёл в ту же комнату, где его осматривали раньше.
Вторая группа из десяти преступников мало отличалась от первой, разве что среди них не было приговорённого к смертной казни за преступления против государственной религии. Моуди подумал, что, глядя на людей с осунувшимися бледными лицами, воровато оглядывающихся по сторонам, нетрудно заставить себя презирать их. Но больше всего их выдавало выражение лиц. Они выглядели как преступники, не смотрели в глаза, отводили взгляд, словно всё время искали, как бы убежать, что-нибудь придумать, найти какой-то выход. Лица отражали одновременно страх и жестокость. Они не были просто людьми, и хотя его наблюдения казались доктору ребяческими, этим они отличались от него и его знакомых, а следовательно, являлись обладателями жизней, на которые не имели права.
— В палате находятся больные, — сказал он, обращаясь к ним. — Ваша задача — ухаживать за ними. Если вы успешно справитесь с этой работой, вас направят на подготовку и затем вы будете работать в тюрьмах в качестве санитаров. В противном случае вас вернут в камеры и приведут в исполнение приговоры судов. Ну а если вы будете протестовать, наказание будет немедленным и жестоким. — Все согласно кивнули. У них не было выбора. Каждый знал, что значит немедленное и жестокое наказание. Иранские тюрьмы отнюдь не славятся своим комфортом. У всех заключённых была бледная кожа и красные глаза ревматиков. Да и пища в тюрьмах оставляла желать много лучшего. Ну и что? — спросил себя врач. Разве такие люди заслуживают снисхождения? Каждый из них приговорён к смертной казни за совершенное им серьёзное преступление, а какие преступления скрывались у них в прошлом, знали только они и Аллах. Если Моуди и испытывал к ним жалость, это было всего лишь следствием его медицинского образования, заставлявшего смотреть на каждого, как на человека, независимо от содеянного им. Это он сможет преодолеть. Грабители, воры, педерасты — все они нарушили законы страны, установленные Аллахом, и если эти законы были суровыми, то, по крайней мере, справедливыми. А если обращение с ними казалось по западным меркам жестоким — у европейцев и американцев самое странное представление о человеческих правах, — то как относительно прав их жертв, подумал Моуди. Ничего не поделаешь, решил он, отстраняясь от стоящих перед ним людей. «Международная амнистия» уже давно перестала жаловаться на условия содержания заключённых в иранских тюрьмах. Может быть, им лучше бы подумать о других вещах, например, о том, как обращаются с правоверными в других странах. Здесь не было Жанны-Батисты, она мертва, и это записано в бесконечных колонках судеб тех, кто ушли из этого мира. Остаётся лишь увидеть, окажутся ли судьбы вот этих написанными той же рукой в книге живых и мёртвых. Моуди кивнул старшему охраннику, и он закричал на своих новых «санитаров». Даже в их позах был вызов, заметил врач. Ну что ж, посмотрим, как изменится их поведение.
Все преступники из второй группы прошли обработку. Их раздели, помыли, подвергли дезинфекции, побрили и одели в зелёную форму санитаров с номерами на спинах. На ногах у них были матерчатые шлёпанцы. Вооружённые охранники подвели их к двери воздушного шлюза, внутри которого находились армейские медики и один охранник с пистолетом в руках, защищённых толстыми перчатками.
Моуди вернулся в комнату службы безопасности, чтобы наблюдать за происходящим по замкнутой телевизионной системе. На чёрно-белых экранах он видел, как преступники идут по коридору, с любопытством озираясь по сторонам — несомненно, в поисках возможности скрыться. Все они то и дело поглядывали на охранника, шедшего в четырех метрах позади. Каждому из них вручили по пластиковому ведру с простейшими принадлежностями для ухода за больными. Ведра тоже были пронумерованы.
Преступники были удивлены тем, что медики одеты в защитные костюмы, но тем не менее продолжали идти вперёд, шаркая ногами, и остановились только при входе в палату, где содержались пациенты. Должно быть, почувствовали запах или что-то увидели. Как бы заторможенно они не реагировали на происходящее, один из них наконец понял, куда их ведут…
На экране было видно, как армейский санитар показал на преступника, остановившегося в дверях. Тот заколебался, потом бросил на пол ведро, поднял руку, сжатую в кулак, и что-то закричал. Остальные замерли, глядя на него, ожидая, что последует дальше. Затем в углу экрана показался охранник. В его вытянутой руке был пистолет. С расстояния в два метра он выстрелил прямо в лицо преступника. Странно было видеть выстрел, но не слышать его. Тело рухнуло на кафельный пол, оставив на серой стене чёрные капли крови. Стоявший рядом санитар ткнул пальцем в сторону одного из преступников, тот быстро нагнулся, подобрал упавшее ведро и вошёл в палату. Дальнейших дисциплинарных мер не потребовалось. Моуди переключился на другой экран.
Здесь изображение было цветным, да и понятно почему. Кроме того, с помощью дистанционного управления камеру в палате можно было поворачивать, увеличивать изображение. Моуди направил её на койку в углу — пациент номер один. Только что вошедший новый «санитар» с цифрой один на спине замер у койки, держа в руке ведро и глядя на пациента, не понимая, что перед ним. В палате имелся и микрофон, но он был ненаправленного действия, и служба безопасности давно выключила его, потому что доносящиеся звуки были слишком ужасными для тех, кто могли слышать их. Как и следовало ожидать, в худшем состоянии находился приговорённый за религиозные преступления. Однако он молился, пытаясь утешить тех, кто находились рядом. Он даже попробовал убедить остальных присоединиться к нему в молитве, но эти люди не относились к числу ждущих милости от Всевышнего, даже при самых благоприятных обстоятельствах, да и молитвы, которые он читал, были им непонятны.
«Санитар» с минуту стоял у койки, глядя на пациента, приговорённого к смерти за убийство и прикованного за ногу к кровати.
