— Ты знаешь, у меня что-то нет желания есть кисло-сладкий суп.

— А курица «кунг-по»? А «му-шу»?

— Пожалуй, я просто попью чай с тостом.

— Ты бледная, — заметил он, присаживаясь перед ней на корточки. — Ты поспала?

Она кивнула.

— Наверное, эта авария отняла у меня больше сил, чем я думала.

Джон прекрасно ее понимал. Ему самому казалось, что за последние двадцать четыре часа он прожил целых сто лет.

— Так, и где же хлеб? — проговорил он бодрым голосом, пытаясь разрядить обстановку. — Я ведь не могу сделать тебе тост из воздуха.

— Хлеб на буфетной стойке, Джон. Прямо у тебя перед носом.

— А пакетики с чаем?

— В жестяной коробке с надписью «пакетики с чаем».

— Да, в бистро мне работать нельзя. Официант из меня никудышный, — улыбнулся Джон, закладывая два куска белого хлеба в старенький тостер Мардж Уинслоу.

— Джон, — сказала Алекс, — нам надо поговорить.

Он зажег конфорку под чайником.

— А мы что сейчас делаем?

— Я должна тебе что-то сказать.

Он поднял голову и внимательно посмотрел на Алекс.

— С тобой все в порядке?

— Звонил доктор… — начала она.

— Доктор?.. — У него перехватило дыхание.

— Нет-нет, не пугайся! — Она схватила его за руку. Лицо ее озарилось робкой улыбкой. — Он сообщил мне хорошую новость. Во всяком случае, мне кажется, что она тебе понравится. Это замечательная новость, Джон, и…

— Черт возьми, Алекс, говори же скорее!

— Я беременна.

В голове у Джона не осталось ни одной трезвой мысли.

— Что?

Робкая улыбка вновь задрожала на ее губах.

— Я беременна, Джон.

Он едва расслышал ее слова, так гулко колотилось сердце у него под ребрами.

— Но ты же говорила…

— Да, говорила. — В глазах у нее заблестели слезы. — Я и сама не могу поверить, что это правда.

Он тоже не мог поверить. Отвернувшись, Джон вышел через черный ход на улицу.

— Джон! — окликнула его Алекс с порога. — Ты куда?

Он не ответил — молча шел по заснеженному дворику в сторону морского порта. Алекс сунула ноги в ботинки, накинула пальто поверх банного халатика и побежала за ним. В небе сияла полная луна, отражавшаяся в снежных сугробах и освещавшая дорогу.

Джон стоял в дальнем конце причала, привалившись спиной к насыпи и сунув руки в карманы джинсов. Надо было принести ему куртку, подумала Алекс. Ее трясло от одного вида его тонкого свитера. Она подошла ближе. Ледяная корка на снегу хрустела под ее ногами. Джон наверняка слышал ее шаги, но не обернулся. Он стоял ссутулившись, опустив голову. И казался ужасно одиноким.

Алекс остановилась совсем рядом и положила руку ему на плечо.

— О чем ты думаешь, Джон? — «Поговори со мной, не отворачивайся! Я выдержу все, только не это отчуждение». — Джон, скажи мне, что ты чувствуешь.

— Ничего, — проговорил он ровным и каким-то безжизненным голосом. — Я ничего не чувствую.

Глаза Алекс наполнились слезами.

— Я тебя не обманывала, — прошептала она, — я действительно не знала, что это возможно. Ребенок казался мне несбыточной мечтой. — Она умолкла в ожидании ответа, и сердце ее заныло от горького разочарования. — Но это случилось, Джон. Моя мечта стала явью. Я знаю: не стоит ждать, что ты будешь так же рад этому ребенку, как я. Мы оба не хотели брать на себя никаких обязательств. Я пойму, если ты не… — Голос ее дрогнул. Она отвернулась.

«Расскажи ему про Гриффина, Алекс! Сейчас самое время».

Море было темное и спокойное; оно лежало перед ними, словно черный шелк, и полная луна отражалась в его глубинах. От вчерашнего шторма не осталось и следа. Этот тихий ночной пейзаж был так прекрасен, что сердце Александры защемило с новой силой. Здесь ее дом, и здесь будет дом ее ребенка.

«Я смогу это сделать, — говорила она себе, собираясь с духом, чтобы рассказать Джону о своем прошлом. — Если он не вынесет всей правды и уйдет, я сумею прожить одна. Я сильная — сильнее, чем мне казалось раньше. У меня есть собственный дом, есть работа и даже друзья. Трудно представить, как я стану жить без него, но если так надо, я выживу».

Любовь к Джону была чудом. И этот ребенок — тоже чудо. Наверное, она просила для себя слишком много счастья, мечтая иметь их обоих.

Прошло несколько часов… а может, всего лишь минут — она не знала. Судьба ее решалась прямо у нее на глазах, и Алекс утратила чувство времени.

— Джон… — проговорила она наконец, ощущая, как быстро тает ее решимость. — Джон, нам надо… — Она осеклась, заметив его страдальческий взгляд. Что с ним? Ведь он еще не знает, что она хочет сказать.

— Я должен… тебе кое-что рассказать. — Его голос звенел от невыносимой боли. Господи, как же он с этим живет?

Инстинкт подсказывал Алекс, что надо бежать — скорее прочь от этого места! Но она все-таки заставила себя остаться.

— Я здесь, — прошептала она, обхватив плечи руками, — рассказывай.

Это была простая история. Похожая на те, что описываются в любовных романах со счастливым концом. Но Алекс знала, что у этой истории не будет счастливого конца. Джон Галлахер познакомился с Либби Пэйс в первый день учебы в колледже, тогда они поссорились в книжном магазине из-за последнего экземпляра «Истории западной цивилизации».

С тех пор они были неразлучны — встречались во время учебы в колледже и поженились на следующий день после выпуска. Либби работала секретарем в издательстве, а он учился на юриста. Распланировав свое будущее вплоть до мелочей, они по молодости и наивности верили, что счастье им обеспечено.

— Либби узнала о своей беременности в тот день, когда я сдал экзамен по адвокатуре. Нам казалось, что мы на пути к цели.

— Если не хочешь, можешь не рассказывать, Джон. — Алекс положила руку ему на плечо. — Это не обязательно…

Но он должен был рассказать. «Господи, подскажи мне нужные слова! Научи, как его утешить», — мысленно взывала Алекс, ибо в глубине души уже знала, чем кончится эта история.

— Мы мечтали о детях-погодках, — продолжал Джон, неотрывно глядя в одну точку, глядя так словно он видел там нечто, скрытое от глаз всех прочих смертных. — Мы хотели, чтобы они дружили и были поддержкой и опорой друг другу.

И Майкл, и Джейк родились точно в срок — с разницей в тринадцать месяцев. Это были две маленькие копии отца. Мальчики обожали шоколадное мороженое, пироги с черникой и куриный суп, зато терпеть не могли бобы, тунца и яичницу-болтушку. Пицца являлась для них самым вкусным блюдом после шоколадного торта-мороженого.

— Майкл был прирожденным спортсменом, — рассказывал Джон, по-прежнему глядя на море. — К трем годам он уже умел бить по мячу. Отец говорил… — голос его надломился, и он замолчал. — Отец говорил, что он войдет в лигу чемпионов.

Алекс молчала. У нее не было таких слов, которые облегчили бы его боль. Она могла лишь слушать.

— Джейк не любил бейсбол, зато рано научился читать и все время задавал вопросы. Ему все было интересно: как, где, почему… — Джон покачал головой. Губы его тронула легкая улыбка. — Подрастал еще один Галлахер-юрист.

— Тебе, наверное, очень их не хватает, — проговорила Алекс. Ее ребенок должен был появиться на свет только через полгода, но она понимала боль Джона так, как не смогла бы понять неделю назад.

— Когда ко мне в дом явились полицейские, я отказывался им верить. Я назвал их лжецами и попытался выставить за дверь. — Он опустил голову. — Но они не лгали. Они отвезли меня в морг… там было чертовски холодно… Мне никогда не забыть этот холод… Они отвезли меня в морг и выдвинули ящик…

— Не надо. — Она обняла его за плечи, словно хотела вобрать в себя часть его боли. — Не надо ничего говорить.

— …они откинули толстую пластиковую пленку, и Либби… о Господи, они сказали, что это Либби, а я сказал, что этого не может быть, что произошла какая-то ошибка и Либби жива. Тогда они выдвинули еще два ящика, откинули этот проклятый пластик, и я увидел Майкла и Джейка… вернее, то, что от них осталось.