— Присядь, — Александра Владимировна показала на стул рядом с её столом.

Я сел так, чтобы был виден этот странный тип. Боковым зрением отметил, как он сложил газету, повернулся к нам и принялся уже внимательно меня разглядывать. Нет, это точно не контора. Профессор какого-нибудь иняза, позванного проверить чистоту моей английской мовы.

— Серёжа, — начала говорить англичанка, — у тебя во всех четвертях были одни тройки. Особым рвением к изучению языка ты не отличался. Твои знания английского еле-еле тянули на тройку, и то… но вчера…

Она немного помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:

— Но вчера ты вдруг заговорил так… — англичанка стрельнула глазами в сторону опять начавшего читать газету мужчины, — как говорил бы британец, или как долго живший в Англии человек, по крайней мере, мне так показалось. И поэтому я в некотором затруднении. Вроде бы оценка по результатам года очевидна, но есть вопрос…

«В журнале» — мысленно улыбнулся я, но вида не подал.

— … и вопрос в том, что я решила, что ставить тебе тройку за год будет не совсем правильно, но с другой стороны…

Травина опять сбилась.

— Вы хотите проверить, не заучил ли я тот монолог? — спросил я.

— В общем-то, да, — кивнула англичанка.

— Хорошо, проверяйте. Готов к любым вашим вопросам.

Представительный мужчина крякнул, но я и не повернулся, а Александра Владимировна достала лист и протянула, сказав по-английски:

— Напишешь маленький диктант, а потом мы немного побеседуем, — и выразительно на меня посмотрела. Мол, понял ли?

— Хорошо, давайте напишем, — так же по-английски ответил я и достал из кармана ручку.

Странный тип опять зашуршал газетой, а англичанка кивнула, взяла обложенную серой бумагой книгу, открыла в отмеченном закладкой месте и, пробежав глазами страницу, спросила:

— Готов?

— Готов.

Травина начала медленно диктовать:

— The end! It was all just a dream…

С первыми словами я узнал «Воспоминание» Байрона. Блин, ну и совпадения! Именно этот стих я и учил когда-то. И ведь хорошо его помню. Нравится он мне. Учительница на мгновение глянула на лист, где я уже записал продиктованное и продолжила:

— There is no light in my future. Where is happiness, where the charm?

Вот черт! Как специально мне этот стих выбрали. Ведь в переводе звучит так: «Нет света в будущем моем». Для меня это звучит своеобразным намеком.

— Tremble in the wind wicked winter, dawn is my hidden behind a cloud of darkness…

Я вздохнул и, не дожидаясь пока Александра Владимировна продиктует произведение до конца, быстро дописал текст. Отложил ручку и задумался. М-да, «рассвет мой скрыт за тучей тьмы…», ну точно намек на моё будущее. Нечаянный. Байрон ни при чем, и Травина тоже. Откуда они могут знать про мою ситуацию? Но совпадение странное. Если бы этот стих мне продиктовали в других условиях, то и внимания не обратил. Но тут…

— Молодой человек, — раздалось рядом. Англичанка замолчала, прервавшись на последнем предложении, и посмотрела на меня. А рядом стоял тот тип и смотрел на листок.

— Я думаю, что Вы отлично знаете этот стих. Не так ли?

Делаю невозмутимое лицо и киваю:

— Да, вы правы, я хорошо его знаю.

Он постоял немного, глядя на стих, написанный мной, затем передвинул стул, поставив его напротив, сел, положив ногу на ногу. Взял листок, опять пробежал глазами текст и пристально посмотрел на меня.

— В первый раз вижу столь молодого человека знающего классика английской литературы в подлиннике.

Я покосился на Травину. Теперь она тихо сидела, как будто поменялась ролью с этим респектабельным мужчиной. А этот «профессор» разглядывал меня как чудо.

— А ещё что-нибудь из классиков знаете?

Я много чего знал, так как, практически, учил язык по английским книгам, которыми меня обеспечивал сокурсник. Но не уверен, что что-то ещё вспомню, поэтому, на всякий случай, ответил так:

— Только этот стих, но могу перевести на инглиш любого из русских поэтов.

И подумал — только полчаса назад этим и занимался. Кстати, надо будет Александру Владимировну за Олега попросить.

— Даже так?! — чуть улыбнулся «профессор», и поглядел на Травину, — интересно, интересно.

Учительница пожала плечами, а он поправил очки и, наконец, представился:

— Кокошин Виктор Михайлович, декан КазГу. Факультет филологии, литературоведения и мировых языков.

Я про себя улыбнулся — правильно угадал.

Мы немного поговорили. Кокошин задавал разные вопросы, а я отвечал. Диалог велся на английском. Мои ответы декан выслушивал внимательно, иногда чуть улыбаясь. Наконец он сказал по-русски, обращаясь к Травиной:

— Вы были правы, Александра Владимировна, у молодого человека ярко поставленный английский, без вкрапления американизмов. Но некоторые слова он произносит не совсем правильно. — Он опять взглянул на лист. — Удивительно, что в написании стиха не допущено ошибок, даже орфографических.

Повернулся ко мне:

— Сергей… э-э-э…

— Александрович, — подсказал я.

— Сергей Александрович, откуда вы так хорошо знаете язык? У вас родители им владеют?

— Нет, родители изучали немецкий. А я… (чего сказать-то?) просто начал понимать, а потом и говорить…

— Да? — удивленно поднял брови декан, — интересный поворот. Ну, не хотите говорить… впрочем, неважно.

Кокошин чуть помолчал, пристально меня разглядывая, затем сказал:

— Сергей Александрович, вы бы не хотели перейти в школу с углубленным изучением английского языка? С последующим поступлением в университет. Это даст вам в будущем очень большие перспективы.

Усмехнулся про себя. А если, например, я сейчас запою, как Карузо, то в консерваторию позовёте? И про будущее говорит. Уж про него-то я лучше вас знаю. Всё что случится… Нет, конечно, предложение заманчивое, ничего не скажешь, но не стоит торопиться. Надо хорошо подумать.

— Я вас не тороплю, — продолжал Кокошин, — подумайте, — будто прочел мои мысли. — Конечно, можете и эту школу закончить, Александра Владимировна отличный учитель, я её прекрасно знаю. А после десятого класса, я буду ждать вас в приёмной комиссии. Кстати, Александра Владимировна, — Кокошин взглянул на учительницу, — я рекомендую поставить Сергею высокую оценку. Заслужил.

Он взглянул на свои часы (золотые) и поднялся.

— К сожалению, мне пора. До свидания, Александра, — поклонился декан Травиной, повернулся ко мне, — до свидания, молодой человек.

— До свидания, — кивнул я в ответ, тоже поднявшись.

Декан направился к двери, а я повернулся к англичанке:

— Александра Владимировна, Савин Олег тоже хочет стих рассказать.

Кокошин, услышав мои последние слова, задержался в дверях:

— Что, ещё один феномен?

— Нет, Виктор Михайлович, — улыбнулась англичанка, — Сергей просто за товарища просит, чтобы тот оценку по предмету исправил.

— А, это хорошее дело, — тоже улыбнулся тот, и подмигнул мне, — удачи, молодой человек. Я буду ждать вашего решения.

И дверь за ним закрылась.

— Так можно ему прийти и исправить двойку?

— Хорошо, пусть прямо сюда на перемене приходит. А тебе я четвёрку в табель ставлю за год. Уж извини, пятёрку никак не могу…

— Спасибо, Александра Владимировна. Мне четвёрки хватит.

Вышел из учительской в приподнятом настроении и быстро пошел к кабинету литературы. Надо успеть к концу урока, так как, выходя, посмотрел на настенные часы. Пять минут до звонка. Перемена всего десять минут, а Олегу ещё стих надо учительнице рассказать. У двери кабинета литературы меня застал звонок на перемену. Тишина тут же взорвалась стадионным рёвом, который я приглушил, закрыв дверь за собой. Одноклассники уже встали из-за парт, учительский стол окружили девчонки и о чем-то говорили с учительницей, пацаны занимались кто чем. Савин сидел и смотрел в окно, подперев голову рукой. Под любопытные взоры прохожу через класс. Олег сразу оживляется:

— Ну что?

— Четыре, — я не стал уточнять детали, сразу спросил, — ты выучил?