— Веселее, чем совсем ничего не делать, — ответил Джейкоб, подумав.

Он не стал спрашивать у Занозы, не рассказывал ли тот о нем. Джейкоб был умнее, чем выглядел и, будучи склонным к дешевым фокусам, не подозревал в той же склонности других.

То, что Лайза — ратун Занозы не было той информацией, в обмен на которую он готов был отдать сведения о Турке, но это было информацией, которую Заноза хотел бы донести до как можно большего количества заинтересованных.

А про Турка Джейкоб должен был рассказать в обмен на рассказ о Ясаки.

— Про Убийцу вампиров, — уточнил Джейкоб. — Турков в Лондоне хоть жопой ешь, а мертвяков с таким прозвищем не только в Лондоне, вообще нигде больше нет.

Сложно оставаться одним куском, когда тебя так зовут, это уж точно. Но Заноза про себя назвал Намик-Карасара Турком до того, как узнал его прозвище. И пока не видел повода что-то менять.

В отличие от интуиции Лайзы, основанной на ее безумии и — да, нельзя не признавать очевидных вещей — на умении получать информацию от фей, для анализа требовались хоть какие-то начальные данные. Уже сейчас Заноза мог рассказать о характерах Турка или Ясаки больше, чем когда-либо сумели бы узнать Джейкоб и Лайза, но без дополнительных сведений невозможно было строить предположения о том, на что Турок способен и чего от него ожидать. Заноза мог предсказать, что тот захочет сделать в той или иной ситуации, но не сказал бы как это будет сделано. И не то, чтоб мистер Намик-Карасар что-то от него скрывал, скорее уж наоборот. Ну, так ведь и Заноза прямо сейчас, на глазах у пяти свидетелей, абсолютно добровольно предоставил Джейкобу качественную дезинформацию. Где гарантия, что Турок не поступал так же?

Свидетели, все пятеро, вряд ли дали бы показания. Щенки наигрались и заснули вокруг Лайзы, а их мамаша, слишком бдительная, чтобы оставить отпрысков без присмотра, но слишком уставшая, чтобы действительно присмотреть за ними, уснула еще раньше. Пора бы им было возвращаться в вольеру — время за полночь — но не хотелось лишать Лайзу живых игрушек.

Щенки и котята в приюте были редкостью. Люди предпочитают выкидывать подросших собак и кошек. Подросших и стерилизованных. Так что щенная Лигги стала исключением из правил.

— Ясаки зовут Минамото Синдзен, и он не такой как мы, — сказала Лайза, — он не умирал, его не воскрешали кровью, он просто всегда есть. Нет, не всегда-всегда, — она покачала головой, и роза в пышных кудрях задорно подпрыгнула, — он не всегда был, но с тех пор как стал — остается живым.

Когда-то давно Занозе стоило большого труда объяснить сестре, что не все, очевидное для нее, так же очевидно для других. Еще более сложной задачей стало научить Лайзу находить слова для того, чтобы рассказать, что же она видит. Собственно, со второй задачей он так до конца и не справился. Пока. Но работал над этим. А заодно оттачивал собственные способности к дешифрованию.

Джейкоб мог бы поговорить с Лайзой и без него, но ничего не смог бы понять из ее слов. Ну, а Заноза без Лайзы немногое сумел бы рассказать о Ясаки.

— Хочешь сказать, он живет уже без малого пятьсот лет?

— Он не живет, а не умирает, — возразила Лайза, — думает, что ему рано умирать. Он еще не все умеет, не всему научился.

— Не, ну, нормально, а? — в голосе Джейкоба было искреннее возмущение, — я тоже много чего не умею, но умер же.

— Куча народу мрет, не умея вообще ничего, — признал Заноза. — Тебя хоть подняли.

Он, в отличие от Лайзы, не считал афат воскрешением. Он, в отличие от Лайзы, знал, что их троих вообще нет. А вот Ясаки, похоже, был.

— Люди умирают, потому что не хотят уметь так, как хочет Ясаки, — объяснила им Лайза с терпением учительницы младших классов. — Если бы хотели — жили бы, пока не научатся. Всегда. Нельзя научиться до конца. А если научишься — станешь как Бог, и все равно не умрешь. Ясаки горит, внутри горит, так сильно хочет уметь так много, что внутри у него огонь. Это же больно, — она закрыла глаза. — Бедный Ясаки. В каждом его выстреле три стрелы. Стальная, ранящая плоть, призрачная, ранящая дух, и — черная… его кормят черные стрелы.

— У него пистолеты, — напомнил Заноза.

— Смотришь, и не видишь, — Лайза постучала его костяшками пальцев по лбу, — слишком много думаешь. У Ясаки лук. И три стрелы в колчане. Стальная, призрачная и черная. Когда черная стрела находит живого, Ясаки съедает его.

— Это ты сейчас о чем говоришь, детка? — уточнил Джейкоб, — он ест трупы? Или людей живьем?

Интересовался он в целях исключительно познавательных. Джейкоба не смутили бы оба варианта. Заноза, по правде сказать, понятия не имел, что может смутить мертвяка, который, в принципе, не верит ни в чью реальность, кроме собственной.

Интересная у них тут компания. Лайза, принимающая на веру все мыслимые сказки и фантазии, Джейкоб — не верящий ни во что, кроме себя, и он сам — уверенный в реальности окружающего мира и в том, что его в этом мире нет.

А ведь Джейкоб-то не псих и не сумасшедший.

От этого только интереснее.

— Ясаки ест жизнь, а не мясо, — Лайза укоризненно взглянула на Джейкоба, — ты очень грубый, тебя плохо воспитывали.

— Не то слово! Так что же, когда он убивает живых этой третьей пулей, он забирает их жизнь и тем кормится. Как мы кровью?

— Уже пятьсот лет, — Заноза хмыкнул, — сколько ж он народу положил?

— Ему не нужно кормиться, — Лайза, кажется, начала уставать от их тупости, — не нужно. Он не может умереть, будет есть или не будет — все равно не умрет. Он ест для радости. Что вы еще хотите знать? Он научит тебя всему, что умеет, — она посмотрела на Занозу, — не только стрелять. А Убийца вампиров заберет тебя у него.

— А меня кто-нибудь спросит?

— Ну, не эти двое, — Джейкоб заржал. — Они из-за тебя подерутся, не спрашивая.

— Не спросят, — безжалостно подтвердила Лайза. — Волки не спрашивают ягнят.

— Этот бакричо[4] утопил в крови Чикаго! — возмутился Джейкоб.

Возмутился по делу, но почему-то Заноза не почувствовал благодарности.

— Ты там тоже был, — напомнил он.

— Меня никто не считает ангелом.

— Смени имидж.

— Еще больше украшений и черной кожи? — уточнил зловредный цыган.

По правде сказать, в том, что касается манеры одеваться, они друг от друга мало отличались. Разве что Заноза таскал на себе килограммы титана и легированной стали, а Джейкоб — золота и драгоценных камней.

— Тогда постригись.

— Просто заткнись, неполовозрелый меринос. Что твоему Ясаки от меня нужно?

— Он спрашивал, владеешь ли ты цыганской магией. Я сказал, чтоб об этом он у тебя самого поинтересовался. Так что, он тебя нашел?

— Меня и искать не надо, все знают, где я тусуюсь. Он хочет крышу кому-то сдвинуть. До смерти. Это не трудно, я всегда за то, чтоб развлечься, но надо знать, с кем связываешься.

— Со злым духом.

— Это хорошо, духи не врут. Чем он может расплатиться?

— У него много интересных вещей, — сказала Лайза, — он не дорожит ими, ты сможешь взять, какие захочешь. И он знает многое о многих, следит за разными мертвыми и живыми. Он хочет понять, чем мы отличаемся, поэтому убивает все больше, и все больше знает, но никогда не поймет и всегда будет убивать.

— Для радости? — уточнил Джейкоб.

— Да! — Лайза закивала, — наконец-то ты понял!

— И не говори, детка. Наконец-то.

Ясаки хотел, чтобы Джейкоб выжег кому-то мозги. Сдвинул крышу до смерти, по определению самого Джейкоба. Умеючи это и правда было не трудно. Лайза, например, справлялась за доли секунды. Без разницы, мертвый попадался ей под горячую руку или живой. Живые умирали, мертвые… ну, им тоже лучше было бы после такого умереть насовсем. Но Лайза действовала инстинктивно, убивала только чтобы защитить себя, делала это быстро и… нет, вряд ли безболезненно, однако быстрее, чем нужно было Ясаки.