Она снова присела на корточки, сжимая камень силы в обеих руках. Он успел остыть, но Ясенка не сомневалась в том, что он предупредит ее о приближении какой-нибудь опасности. Пусть она не может прочесть эту надпись — зато может ее запомнить!

Королева Иса была недовольна тем, как осуществляются ее планы. Вернее, тем, что их осуществление приостановилось. В течение многих лет она неоднократно пыталась вызвать маленького невидимого слугу — и каждый раз терпела полный провал. После первых попыток она умерила свое рвение, поскольку оказалось, что всякий раз такая ворожба уносила немалую часть ее красоты. Поскольку Иса и раньше была бледной, похожей на лисичку (таков удел многих рыжеволосых женщин), то она давно освоила искусство применения косметики.

Последняя попытка вызова помощника, совершенная полгода назад, оказалась самой ужасной.

Чары положено произносить в виде, максимально близком к естественному: без прикрас, в простой одежде. Когда по окончании последней жуткой попытки королева отправилась приводить себя в порядок, то ужаснулась. Без привычной косметики ее лицо стало таким, что при виде собственного отражения она чуть не убежала подальше от зеркала. Неподведенные брови подернулись серебром и нависли над глубоко запавшими глазами — не теплыми карими, как следовало бы ожидать, а цвета холодной стали.

Рот превратился в безгубую щель, гнев прочертил морщины на ее высоком лбу. И на подбородке появились морщины, а сам он почему-то стал квадратным и тяжелым… такой подбородок был бы уместен под воинским шлемом, но не под шапочкой знатной дамы.

Исе невыносимо было смотреть на себя. Она вышла замуж в пятнадцать лет, родила Флориана в семнадцать. Сейчас ей было чуть больше тридцати — но на вид можно было дать лет на сорок больше. Содрогнувшись, королева потянулась за своими баночками и флаконами и наконец сумела соорудить маску, скрывшую самый страшный ущерб. По крайней мере, ей хотелось на это надеяться.

Под гнетом постоянных недугов король Борф стремительно сдавал. Поначалу королева склонна была приписывать это алкоголю, которым он накачивался днем и ночью. Но постепенно она поняла, что дело не только в пьянстве. Казалось, Борф лишился какой-то внутренней опоры.

Не зная, что предпринять, Иса старалась скрывать ото всех, насколько ослабел король, объясняя его состояние то легким недомоганием, то простудой, то воспалением суставов. Однако она не могла надеяться на то, что сможет вечно утаивать его растущую беспомощность.

Когда горы проснулись и начали изрыгать огонь, состояние Борфа стало ухудшаться еще быстрее! Наконец он слег, и лишь самые ненаблюдательные могли обманывать себя и думать, что он еще когда-нибудь поднимется.

Это вызывало у Исы смешанные чувства. С одной стороны, она была рада тому, что король полностью отошел от повседневных дел государства, потому что это позволило ей взять в свои руки еще большую власть. И — да, она радовалась и тому, что Борф больше не интересуется дворцовыми служанками, хотя сама она не питала к нему никакой привязанности. Время ревности давно осталось позади. Однако она не желала мужу смерти. Наоборот: она надеялась, что он продержится достаточно долго, чтобы Флориан оказался уже в таком возрасте, когда можно взойти на престол, чтобы ей не пришлось бороться за регентство. Иса понимала, что ей лучше всего оставаться в тени, не демонстрировать всем той власти, которая уже перешла к ней. Однако для этого нужно было время: Флориан еще не созрел для того, чтобы ему можно было доверить самостоятельное правление, без регентов.

Вот почему она собственноручно ухаживала за Борфом, пытаясь передать ему часть своих сил, своей решимости. Ей казалось, что усилием воли она может если не заставить его выздороветь, то хотя бы вернуть в такое состояние, которое не выглядело бы полной немощью.

Исе казалось, что ситуация стабильна, но тут начал извергаться новый вулкан — всего в нескольких милях от столицы, там, где прежде никаких вулканов не было. Он так встряхнул столицу, что на всех колокольнях сами собой зазвонили колокола. Землетрясение вызвало у Борфа припадок, так что королеве пришлось поспешить к нему на помощь.

— Крепитесь, супруг, — сказала она. — Несмотря на переполох, город цел и невредим, и вам нечего бояться.

— Вина! — потребовал король. — Принеси мне его немедленно.

Конечно, ей следовало ожидать, что он тут же захочет напиться до одурения. Тем не менее Иса знаком приказала Ругену, камердинеру короля, выполнить пожелание его господина. Едва слуга успел поставить поднос на стол рядом с королевским ложем, как новый толчок, еще более сильный, чуть было не опрокинул флягу с вином.

— Земля умирает! — воскликнул Борф. — И с ней умираю я!

Он упал на подушки, потеряв сознание. Иса поспешно наполнила чашку неразбавленным вином и поднесла к его губам, но Борф не отреагировал. Налив немного вина себе на ладони, Иса начала растирать им руки короля, пытаясь привести его и чувство.

А потом случилось нечто такое, чего королева так и не смогла до конца понять. При соприкосновении их рук четыре Великих Кольца, что плотно сидели на пальцах короля — таинственные Кольца, которые Борф всю жизнь носил на больших и указательных пальцах обеих рук, — эти кольца каким-то образом перенеслись с его рук на ее собственные! Это было невозможно объяснить, в это было невозможно поверить… но Великие Кольца соскользнули с распухших пальцев Борфа и наделись на пальцы королевы, без труда миновав преграду, созданную ее собственными перстнями.

И не пожелали оставить своего нового обладателя. Испуганная Иса попыталась снять их и вернуть на законное место, но все было бесполезно: Кольца отказались повиноваться.

Спустя несколько секунд король пришел в себя и смог выпить все содержимое фляжки. А вскоре после этого он погрузился в дремоту, которая больше походила не на естественный сон, а на обморок.

Иса, сидевшая на краю кровати, встала. Руген продолжал стоять рядом, и его лицо оставалось нарочито бесстрастным. Если он и заметил удивительное перемещение Великих Колец, Иса могла не сомневаться: он оставит это знание при себе. Совершенно определенно можно было сказать, что в прошедшие годы он хранил и гораздо более значительные тайны.

— Давай королю столько вина, сколько он пожелает, — приказала она камердинеру. — Пусть ему будет спокойно. Не мешай ему спать.

Взглянув на Борфа, она решила, что его нездоровое забытье перешло в естественный сон. Не вызвано ли это ее собственным сильным желанием?

Уйдя из покоев короля в свои апартаменты, Иса смогла наконец рассмотреть Кольца, которые, похоже, перешли к ней по собственной воле. Она сняла свои старые перстни и надела их на другие пальцы.

Великие Кольца не были похожи на обычные украшения с драгоценными камнями. Каждое из них представляло собой широкий металлический обруч — и металл, из которого их когда-то выковали, был настолько редок, что больше его нигде не удавалось отыскать. Он был золотисто-зеленым, а когда на него падал свет, в нем вспыхивали синие и лиловые искры и вырисовывались красные прожилки. Вместо вставок из драгоценных камней в Великих Кольцах были деревянные пластинки: четыре Кольца — четыре породы деревьев. Помимо этого каждое Кольцо украшал только небольшой золотистый листок, символ одного из великих Домов.

Дуб. Иса прошептала это слово и прижала указательный палец правой руки к ладони. Тис. Большой палец лег под указательный. Ясень. Указательный палец на левой руке королевы задрожал, но не согнулся.

Иса напряженно застыла, взирая на палец, отказавшийся ей повиноваться. Облизнув губы кончиком языка, она прошептала последнее слово — Рябина. Большой палец руки дернулся — не совсем по ее воле, — но тоже не согнулся.

Над этим ей предстояло подумать. И внимательно изучить. Похоже, то, что она узнала, копаясь в древних записях, оказалось правдой. Кольца сами выбирают того, кто будет их носить. Иса вдруг ощутила себя более бодрой, не такой обремененной заботами и трудами, как все последнее время. Все ее чувства обострились. Ей даже показалось, что, постаравшись, она смогла бы протянуть щупальца своей мысли во все уголки дворца — возможно, даже в город… И, да — возможно, даже по всей стране. И она узнает, что думает каждый житель Рендела…