И все же выяснить насчет ненавистных чужеземцев было необходимо. Почти наверняка, встретив на пути человеческое поселение, они должны были в нем хоть ненадолго остановиться. Вопрос в том, находились ли они в деревне до сих пор или пошли дальше. А если пошли — то куда.

Ответ Кхугл надеялся получить от самих жителей деревни… кого-то из них. Вряд ли такое событие, как приход в их дыру человека с мечом — с дорогим мечом, какого нет у кхонаса и его прихвостней — прошел для них незаметно.

Для деревенщин ведь даже пополнение в чьем-нибудь семействе служило поводом для обсуждений и сплетен не меньше, чем седмицу. Потому как скучно им жилось — тем, кто в земле ковыряется да вывозит дерьмо за скотиной. И не пытает каждый день удачу, как это делают лихие ребята вроде Кхугла.

Конечно, в саму деревню заходить да спрашивать каждого проходящего тоже не стоило. Опознают как чужака, схватят — и в два счета к Морглокху спровадят.

В крайнем случае, Кхугл мог бы наведаться к крестьянам ближе к ночи. Забравшись в чей-нибудь дом и устроив его обитателям допрос с пристрастием. Пока же разбойник надеялся получить необходимые сведения у какого-нибудь одинокого прохожего. Подкараулив того здесь, в почти безлюдном месте.

Ждать Кхуглу пришлось недолго. Вскоре со стороны лесной опушки показалась небольшая фигурка, оказавшаяся деревенской бабенкой. Бабенка волокла на себе вязанку хвороста, и, чтобы сберечь силы, вздумала срезать путь прямо через поле. Пробираясь через колосья.

Торжествующе гоготнув тихонько, разбойник присел, скрываясь среди колосьев. И так, на согнутых ногах и пригибаясь, двинулся наперерез, а затем навстречу крестьянке.

Когда Кхугл — грязный, заросший и испачканный кровью — выскочил перед ней, бабенка испуганно охнула. И, уронив вязанку, бросилась было бежать. Разбойник, однако, оказался проворней. Метнулся следом, хватая за талию и опрокидывая на землю. Затем лицом вниз в эту же землю вдавил. Всего на мгновение — но и этого хватило, чтобы до бабенки дошло, чтобы она прочувствовала всю серьезность его намерений.

— Орать не советую, — прошептал Кхугл, ослабляя нажим и приподнимая голову бабенки за волосы, — все равно никто не услышит. А выбор у тебя, телушка двуногая, небогатый. Либо я спрашиваю, ты отвечаешь, и я отпускаю тебя. Либо ты меня бесишь. И за это, подстилка морглокхова, я перережу тебе горло.

В подтверждение своих слов он достал нож и прижал его лезвие к грязной шее крестьянки.

— И еще предупреждаю на всякий случай, — добавил он, — вранье меня бесит. Очень бесит.

Помолчав пару мгновений — давая бабенке осмыслить им сказанное — Кхугл перешел, собственно, к допросу.

— Так вот. Скажи-ка, — начал он, — заходили ли в вашу деревню парень с мечом, а с ним девка. Оба одеты странно, не по-здешнему. На шеях у обоих амулеты, без которых они по-нашему ни слова не знают. Заходили?

Всхлипнув, крестьянка дернула пару раз подбородком. Изображая подобие кивка так, чтобы не повредить шею о лезвие ножа.

— Да не кивай, а говори прямо… овца, — рявкнул Кхугл, — заходили? Заходили?

— Заходили, — слабым испуганным голосом подтвердила бабенка. — Сама видела.

— И где они теперь? — задал следующий вопрос разбойник. — Они все еще в деревне? Или куда-то пошли?

— Пошли, — жалобно пролепетала крестьянка, — то есть, вначале у Мило гостили… староста наш. Пообещали… ну, парень тот… воин, говорят, обещал с тем выродком разобраться, который наших девушек украл.

— Не смей говорить так о господине, — прорычал Кхугл, сразу поняв, кого она имеет в виду, — вся ваша деревня плевка его не стоит!

А про себя усмехнулся: надо же, разобраться этот рубака обещал. И с кем — с господином на летающей повозке. Который сам разберется с кем угодно, походя. Как пыль отряхнет. Сам кхонас такому не страшен.

— Не… буду, — робко проговорила бабенка, сжавшись в ожидании расправы.

— Хорошо, — молвил Кхугл почти миролюбиво, — прощу на первый раз твою… оплошность. Но впредь знай: дурные слова о господине меня бесят. Почти так же, как вранье.

Крестьянка снова задергала подбородком — поняла, мол. А разбойник перешел к следующему вопросу.

— Так куда они пошли? Ты ведь сказала «пошли», разве нет?

— К колдунье… вроде, — было ему ответом. — Она за рекой… живет. К полуночи от деревни.

— Вот как? — переспросил Кхугл несколько обескураженно. Колдунов он если не боялся, то, по меньшей мере, остерегался. Лишний раз старался не связываться.

С другой стороны, не ему же собственными силами с этим разбираться. Господину на летающей повозке. А тот, похоже, даже колдунов не боится. Что ему колдуны — покорителю небес?

— Я так слышала, — отвечала крестьянка, правда, без уверенности в голосе, — соседка рассказала. То ли силы у колдуньи просить… с этим-то… господином особая сила нужна. То ли просто совета мудрого… не знаю!

Последнюю реплику она почти выкрикнула, чуть не плача.

— Ладно, — добродушно молвил Кхугл, — отпущу тебя. Можешь валить, хоть… к Морглокху.

И с этими словами единственным быстрым движением перерезал бабенке горло. Та захрипела, хватаясь за шею и выкашливая кровь; затряслась всем телом, но вскоре затихла.

Да, вранье было не по нраву Кхуглу. Настолько, что он и сам старался не лгать. Но в данной ситуации — что еще ему оставалось делать? Ведь, отпусти он крестьянку на самом деле, она немедленно бы убежала в деревню, подняла бы всех на уши, созвала мужиков. И те устроили бы охоту на теперь уже одинокого разбойника, пока, в конце концов, его не ухайдакали.

Кроме того, Кхугл обещал ту бабенку — отпустить. О сохранении ей жизни речи не шло, так что по большому-то счету разбойник не соврал. Прирезал вот… и отпустил.

Хотя нет. Посмотрев еще раз на свою жертву, уже отправленную к Морглокху, разбойник решил, что просто бросить ее в поле было бы недопустимым расточительством. Ведь в крестьянке этой наверняка было немало мяса. Свежего мяса. А главное, куда более мягкого, чем жилистая плоть любого из мертвых подельников. Зверушку же или птичку какую еще поймать надо. Тогда как бабенка — вот она, валяется под ногами.

Потому разбойник решил, что неплохо бы отволочь ее в лес, к шалашу.

Хотя, если подумать, нужен ему этот шалаш. Заваленный трупами да мухами кишащий. Гораздо лучше оборудовать новое логово. Одному ему — ну, пока Кхугл не соберет новую шайку — много места не нужно.

Ну да ни к чему предаваться мечтам. Прежде всего, следовало довершить то, ради чего он и выбрался из леса. Еда и все остальное — могли подождать.

Дрожа в предвкушении мести (и одновременно трепеща перед встречей с господином), Кхугл достал из холщовой сумки прозрачный шар. Наложил на него обе ладони…

Разбойник не знал, что за ним следят. Не человек — молодой волк.

Зверь следовал за Кхуглом от самого шалаша, не спускал с него глаз на просеке, сам держась на безопасном расстоянии или прячась за деревом потолще или поразвесистей.

Из леса волк выбраться следом за разбойником не осмелился. Но терпеливо ждал у опушки.

Когда сидишь в замкнутом пространстве, отрезанный от внешнего мира, в темноте, трудно следить за временем. Этим еще охотно пользуются хозяева казино. Нарочито закрывают в своих заведениях окна, отчего незадачливые посетители до последнего могут не догадываться, что профукали в этом нехорошем месте не только немалую сумму денег, но и уйму часов — целый день или вечер.

Так и я: сколько провел в жилище колдуньи, не знал, пока снова не вышел за порог ее избушки.

Мне казалось, что пробыли мы у колдуньи в гостях всего ничего. Но оказавшись снаружи, я с удивлением заметил, что наступил вечер. Солнце успело скрыться за деревьями и теперь едва проглядывало между ними, готовясь к закату.

Голова была дурная от чертова зелья колдуньи и духоты ее жилища, что особенно чувствовалось теперь. На контрасте со свежим воздухом. В первые секунды меня даже повело, и я едва не сверзился с лестницы.