Потому, что они не хотят их выбрасывать, как я вам только что говорил! Либо потому, что снимки наводят их на воспоминания…

— Вот именно! — воскликнул Пуаро. — Фотографии наводят на воспоминания! И я спрашиваю: зачем какой-нибудь женщине хранить снимок, сделанный в годы ее молодости? Во-первых, из тщеславия. Она была красива, и фотография помогает ей вспомнить о прошлом, утешает ее, когда она с огорчением смотрится в зеркало. Показывая свой снимок друзьям, она говорит: «Вот какой я была в восемнадцать лет!» и вздыхает… Вы согласны?

— Значит, люди хранят фотографии, во-первых, из тщеславия, во-вторых, из сентиментальности.

— Разве это не одно и то же?

— Не совсем. В данном случае речь может идти о фотографии кого-нибудь другого… Мать хранит портреты своих детей, когда они были совсем маленькими, сын или дочь — портрет своей матери, особенно если она умерла в молодости. «Это моя мама, когда она была молодой…»

— Я начинаю понимать, дорогой Пуаро, куда вы клоните.

— Третья причина — ненависть. Что вы об этом думаете?

— Ненависть?

— Ну, да!.. Чтобы поддержать в себе жажду мести. Вам кто-то причинил боль, и вы храните его снимок, чтобы не забывать этого!

— И такой мотив мог быть в деле, которое мы расследуем?

— А почему бы нет?

— Вы что-то надумали, Пуаро! Что именно?

Пуаро кашлянул.

— Газеты не всегда сообщают только правду. «Санди Комет» писала, что Эву Кейн Крэйги наняли в качестве гувернантки для своих детей. Так ли было на самом деле?

— Да-да. Но мне казалось, что мы с вами решили искать Лили Гамбол!

Пуаро выпрямился в своем кресле.

— Посмотрите, Спенс, на фотографию Лили Гамбол! Никак не скажешь, что эта девочка красива. С выступающими зубами, с этими огромными очками она просто безобразна. Значит, никто не хранил эту фотографию по первой причине, о которой мы говорили. Ни одна женщина не хранила бы из тщеславия такой портрет. И Шелаг Рэндел, и Ева Карпентер — обе красивы, причем вторая еще больше, чем первая. Если бы на этом снимке была изображена одна из них, то его давно бы разорвали в клочки, чтобы уничтожить раз и навсегда!

— Я не отрицаю, что это могло быть именно так.

— Стало быть, первая из наших трех причин отбрасывается. Рассмотрим вторую! Любил ли кто-нибудь Лили Гамбол в то время, когда была сделана фотография? Исходя из того, что мы знаем, думаю можно ответить отрицательно. Она была последним ребенком в многодетной семье, и ее поспешили отдать тетке, видимо, единственному человеку, который испытывал к ней некоторую привязанность. Тетка умерла. Вы знаете, как это произошло. Значит, вторая причина, как и первая, отпадает. Остается третья! Хранилась ли фотография у того, кто ненавидел Лили Гамбол? Я в этом сомневаюсь. У убитой тетки не было мужа, не было близких друзей, и я не думаю, что нашелся человек, который решил во что бы то ни стало отомстить за нее.

— Минутку, Пуаро! Если я правильно понимаю, вы объясняете мне, что ни у кого не было ни малейшего основания хранить фотографию?

— Совершенно верно.

— Однако кто-то все же хранил ее. Миссис Апуард видела снимок!

— Она его видела?

— Ну, да, черт возьми! Ведь вы сами, Пуаро, мне сказали об этом!

— Действительно, она мне об этом говорила! — ответил Пуаро. — Но миссис Апуард была довольно скрытной. Я показал ей фотографии, одну из них она узнала, но по неизвестным причинам решила ни с кем не делиться своим открытием. Когда я спросил, какую фотографию она узнала, миссис Апуард нарочно показала мне другой снимок.

— Но зачем?

— Видимо, для того, чтобы ничто не мешало ее собственным действиям.

— Шантаж? Это было бы странно! Она была вдовой крупного промышленника и имела огромное состояние.

— Я не имел в виду шантаж. Я скорее склоняюсь к мысли, что она благожелательно относилась к той особе, которую узнала на снимке, и вовсе не собиралась разоблачать ее тайну. Но, движимая любопытством, она, однако, хотела поговорить с этой особой, чтобы, вероятно, выяснить какое-то обстоятельство, которое не давало ей покоя. Вы догадываетесь, что я имею в виду. Она хотела знать, замешана ли в какой-то мере эта женщина в смерти миссис Мак-Джинти? По всей вероятности, дело обстояло именно так.

— Таким образом, остаются три другие фотографии?

— Вот именно! Миссис Апуард решила встретиться с той особой при первой же возможности. Эта возможность представилась ей, когда Робин и миссис Оливер уехали в Кулленкуэй.

— И она позвонила по телефону Дейдр Хендерсон! Это снова приводит нас к Дейдр Хендерсон и затрагивает также ее мать! — Обескуражено улыбнувшись и покачав головой, комиссар добавил:

— Ну и любите же вы, мистер Пуаро, все усложнять!

Миссис Уэзери шла домой удивительно быстрым шагом, если учесть, что ее считали почти Что инвалидом. Войдя в калитку, она вновь стала волочить ногу и так с трудом вошла в свою гостиную, где буквально рухнула на диван. Дважды ей пришлось долго звонить в колокольчик, чтобы вызвать свою новую горничную.

Наконец, появилась Мод Уильямс, держа в руках метелку. Она выглядела очень нарядно в своем цветастом переднике.

— Вы меня звали, мадам?

— Да, и дольше, чем мне бы хотелось. Когда я звоню, нужно сразу же бежать на вызов. Мне может понадобиться срочная помощь.

— Извините, мадам. Я была наверху.

— Я это знаю. Вы были в моей комнате. Я слышала, как вы там ходили и открывали ящики. Я не терплю, чтобы кто-то рылся в моих вещах. Учтите это на будущее!

— Но, мадам, я просто занималась уборкой.

— Не рассчитывайте, что я вам поверю! И повторяю, я этого не потерплю! Я страшно устала. Мисс Дейдр дома?

— Мисс Дейдр вышла погулять с собакой.

— Дуреха! Она ведь знала, что может понадобиться. Приготовьте мне гоголь-моголь с молоком, добавьте немного коньяка и принесите.

— Осталось только три яйца на завтрак…

— Кто-нибудь обойдется без яйца, вот и все!.. Идите! И перестаньте так смотреть на меня! И вот еще что — советую вам поменьше краситься. Видели бы вы, как вы сейчас выглядите!

В вестибюле залаяла собака. Дейдр, запыхавшись, вбежала в гостиную в тот момент, когда Мод Уильямс из нее выходила.

— Что ты ей сказала? — спросила девушка у миссис Уэзери. — Она казалась взбешенной!

— Я просто поставила ее на место!

— О, дорогая мамочка! Дело дошло уже до этого. Вот и она тоже скоро уйдет от нас…

— Ты, разумеется, только это и замечаешь! И в счет не идет, что она мне нагло отвечала!.. Ну, что ж! Успокойся, мне уже недолго осталось вам надоедать!

Миссис Уэзери закрыла глаза, прерывисто задышала с особым старанием и тихо сказала:

— Я слишком долго ходила.

— Тебе не следовало бы выходить, дорогая мама. Если бы ты меня предупредила…

— Я думала, что на свежем воздухе мне станет лучше… Все это не имеет большого значения. Ну, да ладно!.. Когда ты для всех обуза, совсем не хочется жить!

— Но, мама, ты ни для кого не обуза! Если бы тебя не стало, я бы умерла!

Тяжело вздохнув, миссис Уэзери сказала умирающим голосом:

— Напрасно я так говорю! Ну, теперь оставь меня!

— Пойду посмотрю, куда девалась Мод с твоим гоголем-моголем.

Дейдр выбежала из гостиной, задев стол и столкнув локтем небольшого бронзового божка, который упал на пол. Миссис Уэзери открыла глаза, проговорила вполголоса: «Какая же она неловкая!» и вновь закрыла веки.

Вскоре в гостиную вошел мистер Уэзери. Он остановился у двери, смотря на жену. Она открыла глаза.

— А, это ты!

— Да-да. Я не мог понять, что тут происходит. В этом доме невозможно спокойно читать.

— Это Дейдр. Она вернулась после прогулки с собакой.

Мистер Уэзери наклонился и поднял с полу божка.

— Ей надо быть повнимательнее!

— Что ты хочешь? Она такая неловкая.

— В ее возрасте это смешно! Разве она не может помешать собаке все время лаять?

— Я поговорю с ней, Роджер.