– Джоан, не вешай трубку! Мне нужна твоя помощь. Очень нужна. Пожалуйста, не вешай трубку!

– Что случилось?

– Я.., я... Джоан, приезжай и помоги мне, пожалуйста! Она помолчала, потом уже совсем очнувшись, заметила:

– Ты никогда не говорил мне "пожалуйста" таким тоном.

– Так ты приедешь?

– Куда?

– По правде сказать, не знаю, – признался я в отчаянии. – Я в телефонной будке, где-то на загородной дороге за много миль... Телефонная подстанция Хемпден Роу. – Я продиктовал ей по буквам. – Думаю, это недалеко от Лондона. И вероятно, в сторону запада.

– А сам ты не можешь приехать?

– Нет. У меня ни гроша, и я промок насквозь.

– О! (Молчание.) Ну хорошо. Я приеду на такси. Что еще?

– Привези свитер. Я замерз. И сухие носки, если есть. И какие-нибудь перчатки. Не забудь перчатки. И ножницы.

– Свитер, носки, перчатки, ножницы. О кей! Приеду, как только смогу. Оставайся в будке.

– Постараюсь.

– Я поспешу, не беспокойся.

– Жду.

Я с трудом повесил трубку.

Как бы она ни спешила, раньше чем через час не доберется. А что такое еще один час... Этот вечер длился для меня бесконечно. Я потерял представление о времени. Передача окончилась несколько часов назад, но Кемп-Лор не вернулся. Проклятый убийца!

Сел в будке на полу и осторожно прислонился к стене, положив голову на ящичек для сбора монет. Что лучше? Движение на пронзительном ветру или неподвижность в укрытии? Оба варианта были одинаково леденящими. Но я потерял слишком много сил, чтобы шевелиться без надобности, так что выбор несложен.

Приложив руки к лицу, я по очереди кусал себя за пальцы. Они были мертвенно-белыми, холодными, как ледяшки, и ничего не чувствовали. Тогда я всерьез взялся за них, растирая о ноги, ударяя по коленям, сжимая и разжимая кулаки. Не помогало. Однако я не останавливался, если прекращу, станет хуже, Но от этого жестоко избитые плечи разболелись еще сильнее.

Чтобы отвлечься от физических страданий, мне было о чем подумать. Например, о пластыре. Зачем он ему понадобился? Предположим, рот он заклеил, чтобы я не позвал на помощь. Но ведь когда я сорвал наклейку и стал кричать, никто не услышал. И не мог услышать, как бы громко я ни взывал о помощи, – конюшни слишком далеки от дороги.

А наклейка на глаза? Ну почему так важно было, увижу я пустой двор и заброшенную кладовую или нет? Что бы изменилось, если бы я был в состоянии говорить и видеть?

Видеть., Я бы видел выражение его лица. Я бы видел Кемп-Лора... Вот в чем дело. Он не хотел, чтобы я видел именно его. А если это так, то и рот он мне заклеил просто, чтобы не отвечать и не попасться в ловушку. А заговорил он лишь раз и то измененным голосом. Конечно, он не хотел, чтобы я его узнал.

В таком случае он считает: я не знаю, кто меня похитил, и не представляю, кто он такой. Значит, по его мнению, Джеймс случайно выбил сахар, и он не слышал, что мы с Тик-Током объехали все конюшни и что я расспрашивал насчет "ягуара". Это давало мне некоторое преимущество на будущее. Если он оставил где-нибудь какие-нибудь следы, у него не будет необходимости немедленно их уничтожить. И он не будет постоянно настороже.

Глядя на свои бескровные пальцы и представляя, какую боль мне придется еще пережить, я понял, что в моем сознании отказали все тормоза. Восстановить то, что он разрушил, – этого недостаточно! Он сам вколотил в меня безжалостность, которой мне не хватало И теперь я должен отомстить и за себя, и за всех своих товарищей. И сделать это без сожалений.

Наконец-то она приехала. Хлопнула дверца машины, и ее быстрые шаги зазвучали на дороге. Дверь телефонной будки открылась, впустив ледяной ветер, и она, одетая в брюки и стеганую синюю куртку, стояла на пороге. Свет падал на ее темные волосы, оставляя глубокие тени под глазами.

Я страшно обрадовался. Попытался выдать самую широкую улыбку, но из этого ничего не вышло.

Встав на колени, она внимательно оглядела меня: у нее застыло лицо.

– Твои руки! – только и сумела она выговорить.

– Ты привезла ножницы?

Она вынула из сумки большие ножницы и разрезала веревки. Нежно и осторожно. Потом убрала крюки с моих колен, отложила их в сторону, сняла коричневые от крови обрезки шнура с запястий. На их месте остались раны темные и глубокие.

– Там внизу – еще веревка, – указал я на ноги. Она разрезала путы и на лодыжках, ощупав брючину. Было слишком холодно, чтобы брюки могли высохнуть, – Ты что, купался? – спросила она. Голос ее дрогнул. Послышались шаги, и за спиной Джоан возникла мужская фигура.

– Ну как, мисс, порядок? – раздался простонародный говорок.

– Да, спасибо. Не могли бы вы помочь моему кузену добраться до машины?

Он остановился на пороге будки и, посмотрев на меня, не удержался:

– Господи!

– Да уж! – отозвался я.

Это был крупный, крепкий мужчина лет пятидесяти, с лицом обветренным, как у моряка, и с таким выражением, будто он уже успел повидать все на свете и во всем разочароваться.

– Здорово вас отделали.

– Лучше некуда. Он усмехнулся.

– Ну пошли. Нет смысла тут торчать.

Я неуклюже поднялся и повис на Джоан, обхватив ее за шею. А оказавшись в таком положении, решил, что грех им не воспользоваться, – поцеловал ее.

– А вы будто сказали, что он кузен!

– Кузен и есть, – решительно отрезала Джоан, Даже слишком решительно.

Водитель распахнул дверцу.

– Его, видать, к врачу надо везти?

– Нет, нет. Никаких врачей!

– Но тебе нужен врач, – отозвалась и Джоан.

– Ни за что!

– У вас же руки отморожены.

– Нет, просто я замерз.

– А что с вашей спиной?! – обнаружил таксист прилипшие к коже клочки рубашки.

– Я падал... На гравий.

– Ловко. – Он не поверил.

– Но спина, к тому же, вся в грязи, – ужаснулась Джоан.

– Ты ее вымоешь. Дома.

– Без врача вам не обойтись, – повторял водитель.

– Мне нужен только аспирин и постель.

– Ну, ты, наверное, знаешь, что делаешь, – заметила Джоан.

– А где свитер?

– В машине... И еще кое-что. Ты сможешь переодеться. И чем быстрее ты попадешь в горячую ванну, тем лучше.

– Только не согревайте руки слишком быстро, а то пальцы отвалятся.

Вот утешитель нашелся! И, пожалуй, не слишком-то надежный малый.