Я увидел вспышку на конце ствола пулемета, который явно стрелял в моем направлении. Прицелившись, я сделал три быстрых выстрела. Пулемет затих, но вскоре из него снова открыли огонь. Я сделал еще два выстрела и сменил магазин. После этого я увидел вспышки на концах нескольких винтовочных стволов неподалеку от места, где находился пулемет. Я не был уверен, стрелять ли мне по ним, ведь это могли быть и наши бойцы, продвинувшиеся туда. Но через секунду пуля ударилась о край каски одного из снайперов из моего отделения. К счастью, он при этом не был ранен. Но медлить было нельзя, и я начал методично стрелять по каждой вспышке, возникавшей на конце ствола.

Остальные снайперы делали примерно то же самое. Все вместе мы медленно ползли вперед, используя в качестве прикрытий неровности местности и воронки от снарядов.

Вскоре мы подавили пехоту противника, которая защищала свою артиллерию. На нашей стороне был численный перевес, лучшее вооружение. Но, что самое главное, русские орудия не могли эффективно вести огонь по нам с такого близкого расстояния. Когда наш взвод оказался в паре десятков метров от одного из вражеских орудий, русские артиллеристы попросту побежали прочь. Однако многих из них тут же настигли наши пули.

Русские орудия находились в небольших траншеях. К тому моменту, когда мы достигли этих траншей, уже практически рассвело. Нам стали отлично видны советские солдаты, и, устроившись прямо в русских окопах, мы начали вести прицельный огонь по ним.

В некоторых местах между нашими пехотинцами и русскими завязался рукопашный бой. Однако здесь мы ничем не могли помочь своим. Все происходило так быстро, орудуя лопатами и прикладами, наши и враги постоянно перемещались. В результате мы не могли стрелять в советских солдат, не рискуя попасть в своих.

Однако у нас и без этого было достаточно целей. Мы уничтожали русских пулеметчиков, офицеров и простых пехотинцев. Минут через двадцать нашей дивизией была уничтожена целая артиллерийская часть противника. Но примерно в полутора километрах от нас находились другие артиллерийские орудия противника, которые продолжали вести огонь.

Там шел бой между немецкими и русскими танками. С обеих сторон в нем также принимали участие несколько пехотных дивизий. Нас направили вперед, чтобы нейтрализовать артиллерию русских, долбившую по нашим танкам. Мы, снайперы, устремились вперед вместе с остальной пехотой.

Когда до орудий оставалось около пятисот метров, мы с Зоммером приказали нашим бойцам залечь. Все вместе мы начали стрелять по артиллеристам. Первые наши попадания вызвали смятение у русских. Но потом в нашу сторону начали стрелять сразу несколько пулеметов. А у нас ведь не было даже пулеметов. Мы вжимались в землю, прячась за кочками. Тем не менее четверо наших молодых снайперов погибли, прежде чем мы сумели уничтожить пулеметчиков.

Мы продолжили продвижение вперед. Между тем наши танки хотя и несли потери, но явно теснили русских. Нам удалось уничтожить еще нескольких артиллеристов, а потом к их позициям уже подошли немецкие танки и пехота.

Через полчаса бой был выигран нами, и мы начали преследовать отступающие силы русских. В подобных боях и прошел весь день. В итоге только за один этот день наша дивизия продвинулась вперед на двадцать километров.

Несмотря на накопившуюся усталость от боев, мы наступали, не жалея себя. Каждый из нас знал: чем скорее мы возьмем Москву, тем скорее вернемся домой. Это придавало нам силы и помогало быть почти бесстрашными.

Каждый день мы продвигались вперед на несколько десятков километров. Одновременно с нами другая танковая группа двигалась на Вязьму со стороны Рославля. При этом еще в первый день наступления Люфтваффе нанесло два воздушных удара по штабу Западного фронта. В результате у русских нарушилось управление войсками.

Уже 7 октября мы вышли к Вязьме, где нам удалось взять в кольцо около двадцати стрелковых дивизий и четыре танковые бригады русских. Окруженные советские войска отчаянно сопротивлялись. Это замедлило наше продвижение. Но тем не менее к 13 октября они окончательно капитулировали. Из окружения удалось вырваться лишь немногим русским частям. Но, так или иначе, теперь нам было уже рукой подать до Москвы.

Правда, на помощь русским, как всегда, пришла их ужасная погода. В середине октября началась распутица. Дороги, которые и без того были ужасными, превратились в сплошную грязь. И это существенно замедлило продвижение наших войск.

Однако русские все равно готовились к тому, что мы возьмем Москву. 15 октября Государственный комитет обороны СССР принял решение об эвакуации, и уже на следующий день началась эвакуация из Москвы за Волгу управлений Генштаба, наркоматов, военных академий и других учреждений. Иностранные посольства также были эвакуированы из российской столицы. В городе были заминированы мосты, заводы и электростанции. Значительная часть населения была убеждена, что немецкие войска вот-вот войдут в Москву. Начались беспорядки. Люди грабили магазины и квартиры, оставленные эвакуировавшимися. Однако НКВД продолжало свою работу, арестовывая недовольных и расстреливая мятежников.

Генералом Гюнтерием Жуковым [3]для защиты Москвы было сформировано народное ополчение, в которое вошло около 100 000 человек из гражданского населения. Более полумиллиона жителей сооружали на улицах баррикады и рыли противотанковые рвы. Военные законы теперь действовали и по отношению к гражданскому населению: «разжигатели паники, трусы и предатели» расстреливались. Город готовился к тому, чтобы Гитлер заплатил за его покорение как можно более дорогую цену.

Однако, как бы то ни было, еще в конце осени мы абсолютно не сомневались, что Москва будет взята.

Вплоть до начала декабря мы продолжали медленно, но верно приближаться к Москве. Однако 5 декабря началось контрнаступление Красной Армии, и мы ничего не могли с этим поделать.

Зимой с 1941-го на 1942 год в северных областях России были зарегистрированы пятидесятиградусные морозы. Столь холодных зим в этой стране не было уже 140 лет. Красная Армия воспользовалась ситуацией и подготовила контрнаступление, чтобы остановить немецкую армию у ворот Москвы. Русские говорили в те дни, что «генерал Мороз» сражается на их стороне.

Земля была промерзшей на метр, а то и больше, поэтому мы не могли даже вырыть окопы. И хотя на нас были шерстяные перчатки, нам приходилось постоянно двигать руками и пальцами, чтобы спастись от сильного обморожения, а также периодически ударять себя по груди, чтобы стимулировать кровообращение. У нас замерзали ноги, потому что наши кожаные ботинки, как оказалось, совершенно не подходили для русских морозов. А наше зимнее обмундирование прибыло к нам только тогда, когда в нем уже практически отпала необходимость.

Обмундированные по-летнему, мы, чтобы не замерзнуть, пользовались любыми покрывалами и меховыми изделиями, которые попадали в наши руки. Каждый надевал под свою летнюю униформу всю одежду, какая у него только была. Но даже при всех эти ухищрениях мы все равно жестоко страдали от холода. Если нам приходилось долго лежать на скованной морозом земле, многие сильно обмораживались. Раненые, которым не получалось быстро оказать помощь, порой замерзали до смерти. Только счастливчикам удавалось раздобыть русские валенки. Мало того, у нас даже не было меховых головных уборов. И под холодными стальными касками мы носили лишь вязаные подшлемники.

В Германии был объявлен сбор меховых изделий и других теплых вещей. Население откликнулось на этот призыв и жертвовало теплую удобную одежду, веря, что она поможет «мальчикам на фронте». Но, к сожалению, до нас доходила лишь небольшая часть этой одежды, в то время как горы теплых вещей оставались на сборных пунктах.

В ходе непрекращающихся боев численность фронтовых полков сократилась до трети от номинальной. Но мороз продолжал косить ряды тех, кто уцелел. От обморожений мы лишились едва ли не большего количества бойцов, чем в результате боев.