Она вышла из Интернета и выключила компьютер.
Ужас какой-то, что вытворяли с монашками! Их насиловали, сжигали, топили, расстреливали! На всей территории страны действующие монастыри если и остались, то в какой-нибудь непролазной глуши, куда советская власть-то дошла не сразу, и то в виде одного-двух представителей. Были, наверное, и совсем оторванные от цивилизации монашеские скиты, спрятанные от глаз людских, в том числе и от церковных властей. Да, не так уж легко, как ей казалось, будет найти жену Олега!
Приехал Антон.
Подойдя к лестнице, чтобы спуститься вниз, Ника услышала, как его приветствует семья — Натальин смех, звук поцелуя, Машкино радостное лепетание, не менее радостный Сашкин басок.
Она улыбнулась: какое счастье, что есть такие семьи, такие родные, любящие друг друга люди! Как когда-то было и у нее. Вероника торопливо тряхнула головой, прогоняя непрошеное, запретное воспоминание — нет, ни вспоминать, ни думать об этом нельзя! Не готова она до сих пор!
— Ника! — прокричала снизу Наталья. — Иди к нам, хватит тебе там сидеть!
Ника спустилась на первый этаж, поздоровалась с Антоном и забрала у него Сашку, Марию взяла Ната, давая отцу возможность переодеться и умыться.
— Ужинать! — позвал из кухни-столовой дедушка.
Василий Корнеевич сегодня весь день дежурил по кухне, предварительно выдержав словесный бой с Натальей, волновавшейся, что он себя перетруждает, да к тому же готовит на эдакую ораву.
— Да с чего мне уставать, Наталья? Огородом я сегодня не занимаюсь, немощным пока себя не чувствую, да и уважаемая Вера Петровна мне поможет!
— С удовольствием, Василий Корнеевич, — поддакивала улыбчивая, маленькая, кругленькая, очень добродушная домработница.
Она старалась находиться рядом с дедушкой, помогая ему готовить, и, когда была свободна, приходила помочь ему с огородом.
Ника, подозревавшая, что Вера Петровна имеет на дедушку виды, улыбалась — а почему нет? Он еще о-го-го! Вон какой сказочный богатырь!
Но дедушка умело уходил от напора веселой домработницы, умудряясь переводить разговоры и намеки в дружеско-уважительный тон.
После шумного веселого ужина с детьми, сидевшими на своих стульчиках и громко тарабанившими по ним ложками, требуя к себе внимания, Натальиного рассказа про их дневные проделки Ника решила пройтись по участку.
Во-первых, чтобы скинуть с себя щемящую жалость, которая накопилась за целый день по мере поступления информации о монашках, а во-вторых, не давала ей покоя какая-то до конца не сформировавшаяся мысль.
Поймать ускользающую мысль так и не удалось, зато она вспомнила нечто важное, о чем совершенно вот напрочь забыла. Вероника резко вскочила, вызвав негодующий скрип качелей.
— Боже мой, как я могла забыть?!
У Марии Гавриловны сегодня день рождения. Она одна из самых близких подруг Сонечки и бабули, с детства. Каждый год в этот день они собирались у Марии Гавриловны и праздновали, гораздо более торжественно и значимо, чем принято отмечать обычные дни рождения, потому что с этой датой связано было что-то очень важное в их жизни, о чем они никогда не рассказывали.
В тот день, когда Вероника, демонстрируя следившим за ней активную разыскную деятельность, навестила Марию Гавриловну, они долго беседовали, пили чай, и Мария Гавриловна, словно извиняясь, попросила Веронику прийти в гости в день ее рождения.
— Я никак не могу привыкнуть и поверить, что девочек нет, а без них этот день не имеет значения. Ты приди, пожалуйста, Никочка, мы посидим, девочек вспомним.
У Вероники сердце разрывалось от понимания, что вряд ли придет, и она что-то неубедительно мямлила о плохом еще самочувствии и каких-то проблемах, сказала, что постарается, и чувствовала себя распоследней дрянью, обижающей близкого ее любимым бабушкам человека.
Ей было отчаянно стыдно врать, но и правду рассказать она не могла. Мария Гавриловна расстроилась, наверняка обиделась, но виду не подала, заверила с грустью, что все понимает.
Всю дорогу, пока добиралась до кафе, где они договорились встретиться с Милкой, Вероника мучилась чувством вины и злости на каких-то уродов, из-за которых приходится обманывать и обижать невниманием замечательную женщину!
— Так, что делать? — задала себе Ника вслух актуальный во все времена вопрос.
Она быстро ходила от качелей к забору и обратно, пытаясь сообразить, как ей поступить и что предпринять.
«Звонить нельзя ни из дома, ни с чьего-либо мобильника, ее телефон наверняка прослушивают, Мария Гавриловна лучшая подруга бабушек, рано или поздно я могу ей позвонить! Да сто пудов они разузнали об этом факте, нашли же эти козлы дедушкин дом!»
От качелей к забору, от забора к качелям — туда-сюда. Думай!
«Сейчас полвосьмого, если сесть на электричку, то часа через полтора — час сорок я у нее — это десять — двадцать минут десятого. Быстро поздравить и назад, около десяти есть электричка. Можно успеть! — Вероника рванула к дому, но резко остановилась от пришедшей вдогонку мысли: — Подожди, Никуша!
Во-первых, глупо так рисковать, за ее домом вполне могут следить и ждать тебя, особенно сегодня, наверняка они знают про день рождения Марии Гавриловны, а во-вторых, никто тебя не отпустит, тем более Антон!»
«Но я не могу ее не поздравить! — разозлилась она. — Давай, думай, ты же умная! Умная вряд ли поперлась бы куда-то, рискуя быть пойманной, это ты о себе слишком хорошо подумала! Давай успокоимся и расставим приоритеты! Ты можешь ее не поздравить? Нет! Категорически нет! — Она тяжко вздохнула, как пушкинская старуха перед разбитым корытом. — Тогда надо ехать!»
Ехать ей не хотелось.
Очень не хотелось. Вероника отлично понимала, что это глупо, рискованно, как-то совсем по-женски — эмоционально и нелогично, она боялась даже приблизительно представить, что будет, если об этом узнает Кнуров.
Но время поджимало, и если принимать решение и ехать, то прямо сейчас. Ника решилась, ругая себя последними словами, поднялась к себе, достала кошелек из сумочки, пересчитала деньги, вдруг на такси придется возвращаться, да и вообще, мало ли что. Но уехать втихаря, тайком, никого не предупредив, — это уж совсем разум потерять. Так поступить Вероника не могла и написала записку дедушке.
«Дедуля, я понимаю, что это очень глупо, но мне обязательно-обязательно надо съездить и поздравить Марию Гавриловну. Уверена, ты знаешь, что она лучшая подруга бабушек. Сегодня у нее день рождения, и наверняка тебе бабуля рассказала, что с этой датой связанно нечто значимое (мне, например, этот секрет не известен). Обещаю вести себя предельно осторожно. Я быстро, не волнуйся, десятичасовой электричкой вернусь назад!
Целую, Ника.
P. S. Не ругай меня сильно. Ладно? Я и сама себя ругаю. Обещаю не привести хвоста».
Вероника прошла в соседнюю комнату, которую занимал дедушка, и положила записку на кровать. Дедушка ложился около десяти, значит, раньше ее никто не хватится.
Ринковы и Василий Корнеевич сидели в гостиной на первом этаже и о чем-то беседовали. Ника подошла к перилам и обратилась к Наталье:
— Ната, я поковыряюсь в Интернете перед сном?
— Да, конечно, что ты спрашиваешь, ей-богу!
Ника прошла в конец коридора, постояла на краю верхней ступеньки, позволив себе еще немного сомнений и угрызений совести, спустилась по узкой лестнице, ведущей к задней двери, и очень тихо вышла во двор, так же тихо выскользнула из калитки и побежала к станции.
Не доходя до угла дома Марии Гавриловны метров десять, девица Былинская вдруг резко свернула и, пройдя через газон, внимательно глянув по сторонам, не видит ли кто ее странных маневров, спряталась за куст сирени, чуть не поломав от усердия букет, который купила на вокзале.
Она печально констатировала, что укрытий, из-за которых можно вести наблюдение за территорией перед домом, маловато. Хилые, невысокие кусты, непригодные для такого рода деятельности, реденькие деревья, за которыми не спрячешься, детская площадка посреди двора, где сейчас сидела компания подростков, еще несколько высоких кустов сирени ближе к дому — вот и все. Позиция, которую она заняла, оказалась не самой удачной: отсюда просматривалась только часть двора. Стараясь соблюдать максимальную осторожность, Вероника обошла по довольно приличной дуге подростков, сидящих на площадке, и перебежала к другому кусту сирени. А вот отсюда просматривался и двор, и нужный ей подъезд.
