Она промолчала.

— А через два года он будет вовсю разговаривать и сводить вас с ума своей болтовней. Вы уже придумали ему имя?

— Имя?

— Ну да.

— Не знаю. Я не уверена. Кажется, муж говорил, что если будет мальчик, то мы назовем его Адольфус.

— То есть, его будут звать Адольф?

— Да. Мужу нравится имя Адольф, потому что оно сходно с Алоисом. Моего мужа зовут Алоисом.

— Превосходно.

— Нет, нет! — она вдруг села в кровати и зарыдала. — Этот же вопрос мне задали, когда родился Отто! Это значит, что и он умрет! Нужно немедленно окрестить его!

— Ну-ну, — проговорил доктор, нежно положив ладонь ей на плечо, — это все ерунда. Говорю вам: все это ерунда. Я просто интересуюсь, вот и все. Мне нравится говорить об именах. Я думаю, что Адольфус чрезвычайно хорошее имя. Одно из моих любимых. Ага, взгляните, вот и он!

Хозяйка гостиницы плавно прошествовала к кровати, бережно неся ребенка у своей огромной груди.

— Вот он, красавец-малыш, — воскликнула она, сияя. — Хотите подержать его, дорогая? Положить его с вами рядом?

— Его хорошо запеленали? — спросил врач. — Здесь очень холодно.

— Ну, разумеется, хорошо.

Ребенок был крепко-накрепко спеленут в большой шерстяной платок, торчала только крохотная головка. Хозяйка нежно положила его на кровать рядом с матерью.

— Ну вот, — сказала она, — теперь лежите и любуйтесь на него сколько душе угодно.

— Я думаю, он вам понравится, — улыбаясь, сказал доктор. — Прекрасное дитя.

— Какие у него красивые ручки, — воскликнула хозяйка. — Какие благородные пальчики!

Мать не двигалась. Она даже не повернула головы.

— Ну же! — воскликнула хозяйка, — он вас не укусит!

— Я боюсь смотреть. Я не смею верить, что у меня есть еще один ребенок и что он здоров.

— Ну не будьте же такой упрямой.

Мать медленно повернула голову и посмотрела на маленькое, удивительно спокойное личико, лежащее перед ней на подушке.

— Это мой ребенок?

— Естественно.

— Но… но он такой красивый…

Доктор повернулся, отошел к столу и начал собирать свой чемоданчик. Мать лежала на кровати, любуясь ребенком; улыбалась, тиская его. Она была счастлива.

— Здравствуй. Адольфус, — шептала она. — Здравствуй, мой маленький Адольф.

— Шшш! Послушайте, кажется идет ваш муж, — сказала хозяйка.

Врач подошел к двери и, открыв ее, выглянул в коридор.

— Герр Гитлер!

— Он самый.

— Заходите, пожалуйста.

Невысокий человек в темно-зеленой форме аккуратно вступил в комнату и огляделся.

— Поздравляю, — сказал доктор. — У вас сын.

Усы у вошедшего были тщательно ухожены на манер императора Франца-Иосифа; от него сильно пахло пивом.

— Сын?

— Именно.

— Ну и как он?

— Отлично. Так же, как и ваша жена.

— Ладно, — отец обернулся и семенящим, неловким шагом важно прошествовал к постели, где лежала его жена.

— Ну, Клара, — сказал он, улыбаясь сквозь усы. — Как оно?

Он посмотрел на ребенка, потом нагнулся ниже. И так, резкими и быстрыми движениями, он нагибался все ниже, пока его лицо не приблизилось к младенцу почти вплотную. Жена лежала на боку, глядя на него со страхом и мольбой.

— У него замечательные легкие, — объявила хозяйка гостиницы, — послушали бы вы, как он голосил, едва появившись на свет.

— Но, Боже мой, Клара…

— Что, милый?

— Этот еще меньше Отто!

Доктор сделал несколько быстрых шагов вперед.

— С ребенком все в порядке, — проговорил он.

Мужчина медленно выпрямился и оглянулся. Он выглядел огорошенным и смущенным.

— Не хорошо обманывать, доктор, — сказал он, — Я знаю, что это значит. Все снова повторится.

— Ну-ка, послушайте меня… — начал доктор.

— А вы знаете, что было с остальными?

— Забудьте о них, герр Гитлер. Дайте шанс этому.

— Этому маленькому и слабому?!

— Он ведь только появился на свет.

— Даже если так…

— Что это вы хотите сделать? — закричала хозяйка гостиницы. — Похоронить его загодя?!

— Ну, хватит! — резко сказал доктор.

А мать тем временем рыдала. Тяжелые стоны сотрясали ее тело.

Доктор подошел к мужу и положил руку ему на плечо.

— Будьте добры с ней, — прошептал он. — Пожалуйста. Это очень важно.

Затем он сильно сжал плечо мужчины и начал незаметно подталкивать его к краю кровати. Тот колебался. Доктор сжал плечо еще сильнее, настойчиво сигнализируя всеми пальцами. Наконец муж наклонился и неохотно поцеловал жену в щеку.

— Ладно, Клара, — сказал он. — Хватит плакать.

— Я так молилась, чтобы он выжил, Алоис.

— Ага.

— Каждый день все это время я ходила в церковь и на коленях молилась, чтобы этому ребенку было дано выжить.

— Да, Клара, я знаю.

— Три смерти — четвертую я уже не перенесу, ты что, не понимаешь?

— Понимаю, конечно.

— Он должен жить, Алоис. Он должен жить, должен… О Господи, будь милосердным…

Однажды в городе Нью-Йорке появился на свет чудесный малыш, и счастливые родители назвали его Лексингтоном.

Как только мать вернулась из больницы домой с Лексингтоном на руках, она тут же сказала мужу:

— Милый, ты просто обязан сводить меня в самый респектабельный ресторан, чтобы отпраздновать появление сына и наследника.

Муж нежно обнял ее и согласился, что любая женщина, способная родить столь прекрасное существо, как Лексингтон, заслуживает пойти в любое, угодное ей место. Но он хотел бы знать, хватит ли у нее сил, чтобы болтаться по городу в такое позднее время.

— Нет, — сказала она, — не хватит. Но, черт побери, можно попробовать.

Вот почему в тот же вечер они, разодевшись по моде и оставив маленького Лексингтона на попечение опытной шотландской кормилицы, стоившей им двадцать долларов в день, отправились в самый дорогой и наилучший ресторан. Там они поужинали огромным омаром и выпили бутылку шампанского, а затем пошли в ночной клуб, где выпили еще одну. Потом просидели пару часов за столиком, взявшись за руки и восхищенно обсуждая отдельные достоинства телосложения их славного новорожденного.

Они вернулись к своему особняку в Ист-сайде Манхэттена около двух ночи. Муж расплатился с таксистом и принялся шарить по карманам в поисках ключа от входной двери. Наконец он объявил, что, должно быть, оставил его в другом костюме, и предложил позвонить и разбудить кормилицу, чтобы та сошла вниз и открыла им дверь. Получая двадцать долларов в день, сказал муж, она вполне могла примириться с тем, что ее вытащат раз—другой из постели среди ночи.

Итак, он нажал кнопку звонка. Они подождали. Никакого результата. Он позвонил снова, долго и громко. Они подождали еще с минуту. Потом отступили назад и позвали ее по имени (Макпоттл), глядя в окно детской на третьем этаже, но ответа не последовало. Дом казался темным и пустым. Жена начала волноваться. «Мой малыш заперт, словно в камере, — повторяла она. — Наедине с Макпоттл. А впрочем, кто она такая?»

Они познакомились с ней лишь пару дней назад, вот и все. И у кормилицы — тонкие губы, укоризненный взгляд и накрахмаленная рубашка, что наверняка указывало на привычку крепко спать, забывав свои обязанности. Если она не слышит звонка у входной двери, то стоит ли ожидать, что ее разбудит плач младенца? И как раз в этот миг бедняжка, быть может, подавился или задыхается, уткнувшись в подушку…

— У него нет подушки, — заметил муж. — Тебе не следует волноваться. И вообще, я впущу тебя в дом, если ты этого хочешь.

После шампанского, он чувствовал себя превосходно. Нагнувшись, он развязал шнурок одного из черных лаковых башмаков и снял его. Затем, взяв за носок, размахнулся и с силой швырнул его в окно столовой на первом этаже.

— Ну вот, — добавил он, улыбаясь. — Мы вычтем за стекло из жалованья Макпоттл.

Шагнув вперед, он осторожно просунул руку сквозь дыру в стекле и открыл защелку. Затем поднял раму.