Иви вернулась на западный берег и обошла здание парламента.

«Куда мы направляемся?» — снова спросил Сеймоур.

«Я направляюсь в Челси», — ответила вампирша, сделав ударение на слове «я». Сеймоур вздохнул. По крайней мере Иви ответила на его вопрос, хотя ее тон совсем не нравился оборотню.

«Как сильно ты изменилась! Никогда не думал, что однажды потеряю тебя».

«Мне этого тоже не хотелось».

Несколько минут вампирша и оборотень шли молча.

«Ты так и не скажешь мне, что надеешься найти в Челси?» — не выдержал Сеймоур.

«Надеюсь? Я не надеюсь, а прекрасно знаю, что найду в Челси, на Сент-Леонардс, в доме номер восемнадцать».

«Кто там живет? — спросил Сеймоур, но тут же догадался, кого могла разыскивать вампирша. — Брэм Стокер?»

«А ты сообразительный», — с иронией заметила Иви.

«И зачем он тебе? Хочешь снова куда-то с ним поехать?» — просил волк, и в его голосе отчетливо прозвучала горечь.

«Нет, просто хочу немного поболтать. Если я и соберусь в дорогу, то без него. Пока что это все, что я могу тебе сказать».

«А когда и куда ты собираешься поехать, так и останется тайной», — разочарованно предположил Сеймоур.

«Верно. Я открою тебе эту тайну, если посчитаю Нужным».

«Ах, если посчитаешь нужным!» — прорычал волк и оскалился.

В ответ Иви лишь пожала плечами. Всю оставшуюся дорогу вампирша и оборотень молчали.

Дом, в котором жил Брэм Стокер с женой Флоренс и сыном Ирвингом Ноэлом, был довольно скромным и ютился в ряду таких же простых кирпичных зданий с коваными решетками на окнах и крохотными палисадниками. По другую сторону улицы простирались широкие газоны Бертонс-корта, из-за которого выступали здания Королевского госпиталя, возведенного по приказу короля Карла Второго для раненых и престарелых военнослужащих.

Иви снова повернулась к дому Брэма Стокера. Она скользнула по нему взглядом, пытаясь почувствовать, где сейчас находится ирландец. Вампирша полагала, что внутри это здание не особо отличалось от большинства викторианских домов такого типа. За входной дверью находилась небольшая прихожая, откуда можно было попасть в гостиную. Два больших окна выходили на палисад-пик. Над гостиной была спальня. На третьем этаже Брэма можно было не искать — там, должно быть, находилась детская комната, а под самой крышей — комнатка служанки. В дальней части дома, как правило в полуподвале, располагались кухня, прачечная, кладовые для угля и еды и другие хозяйственные помещения — здесь искать Брэма тоже не стоило. Этажом выше находилась ванная комната, а над ней — кабинет или библиотека хозяина. В более старых домах главная комната, в которой семья проводила большую часть времени, располагалась на втором этаже, а первый этаж занимали холл и небольшая столовая. Но почти везде комнаты хозяев выходили окнами в сад или во двор, простиравшийся за домом.

Иви искренне надеялась, что Брэм сейчас не сидит в гостиной со своей женой. Нет, большие окна этой комнаты не светились, а значит, там никого не было.

А если хозяина вообще не было дома? В такое время светские люди обычно развлекались. Однако Брэм, насколько было известно Иви, не принадлежал к числу представителей старой аристократии, которые жили в свое удовольствие, растрачивая фамильные средства направо и налево, а труд считали чем-то постыдным.

Ребенок уже, должно быть, спал, как и девушка, которая — подобно большинству служанок в таких семьях — освобождала хозяйку от тяжелой работы по дому. Обязанности заставляли ее вставать с рассветом, чтобы принести из подвала несколько ведер угля и растопить все печи и камины.

Возможно, и Флоренс уже отправилась в постель. Во всяком случае Иви на это надеялась. Вряд ли жена Брэма была любительницей ночных посиделок.

А сам Брэм? Что он сейчас делал? Мирно спал рядом с женой? Или ирландцу снова не давали покоя тяжелые раздумья?

Иви обошла вокруг дома и взглянула на него с другой стороны. Да, вампирша не ошиблась: в одном из окон наверху горела лампа. Может быть, Брэм не мог заснуть именно из-за того, что Иви так много думала о нем? Так или иначе, главное — ирландец не спал и вампирша могла выяснить у него все, что ей нужно было знать. А если повезет, Брэм еще и поможет ей осуществить ее планы.

«Оставайся здесь!» — приказала Иви Сеймоуру, который и не надеялся, что его возьмут с собой. Оборотень тихо зарычал. Неужели нельзя было сказать это деликатнее?

Иви обернулась и покачала головой.

«Порой не стоит позволять себе быть слишком чувствительным. Лучше привыкни к этому сейчас, брат, иначе тебе придется много страдать в будущем».

Взгляды вампирши и волка встретились, и Сеймоур увидел в глазах сестры столько боли, что у него сжалось сердце. Оборотень понимал, что Иви больше всех страдает от своих тайных знаний, но понятия не имел, чем ей помочь. Мгновение — и хрупкая фигурка вампирши растворилась в тумане, а затем к дому юркнула крохотная мышка. Пробежав по крыльцу, она прошмыгнула под входную дверь.

Сеймоур вернулся к фасаду здания и спрятался в тени одного из растущих перед ним кустов. Сердце оборотня наполнилось непонятной тоской. Что за черная туча неумолимо надвигалась на них? Какую беду предчувствовала его сестра?

Возможно, Сеймоуру и вправду было лучше ничего не знать.

* * *

Брэм Стокер сидел в своем рабочем кабинете, одновременно служившем ему библиотекой. В руке ирландец держал небольшой томик Джорджа Гордона Ноэла Байрона, открытый на строках поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда».

Брэм и сам не знал, почему сегодня вечером он взял с полки именно эту книгу. Ему стиль лорда Байрона казался слишком театральным, высокопарным. И все же слова поэта не могли оставить Брэма равнодушным. Было в них нечто такое, что находило отклик и душе ирландца. Мрачные страсти, скрывавшиеся под маской безразличия. Беспокойный дух скитальца, которого не утешали ни собственные стихи, ни восхищенные отзывы читателей, ни комплименты множества вьющихся вокруг него женщин. Ему хотелось чего-то достичь, стать героем, который изменит мир, и запомниться потомкам не только красивыми словами, но и великими поступками. Хромота доставляла поэту много страданий. Он стыдился этого физического недостатка и как мог скрывал его. Особенно заметной она становилась в бальном зале, поэтому Байрон никогда не танцевал, но с удовольствием занимался теми видами спорта, к которых ему не мешала больная нога.

Брэму хорошо было знакомо чувство стыда, вызванное собственным несовершенством. Возможно, именно поэтому стихи Байрона так влекли ирландца. В детстве Брэму пришлось перенести тяжелую болезнь, которая надолго приковала мальчика к кровати. До восьми лет ему приходилось целыми днями лежать в комнате с задернутыми шторами и наблюдать за движением теней. Ни ходить, ни стоять без посторонней помощи Брэм не мог. Как часто юному ирландцу казалось, что он лежит на смертном одре, а вес вокруг готовятся положить его в гроб и засыпать землей.

Брэм прекрасно понимал, почему его так интересовала тема смерти и воскрешения, а также ночные существа, которые каждое утро погружались в глубокий сон, чтобы вечером снова выйти ни охоту за свежей кровью.

Флоренс считала это увлечение мужа нездоровой страстью, и поэтому Брэм никогда не обсуждал его с ней. Да, с тех пор как Латона переехала в интернат, ирландцу было совершенно не с кем поговорить о вампирах, хотя мысли о них преследовали его днем и ночью. Брэм скучал по Латоне больше, чем ему хотелось себе в этом признаваться. Ирландец вздохнул. Отогнав от себя грустные мысли, он снова погрузился в чтение.

Когда же солнце волн коснулось краем,

Он лютню взял, которой он привык

Вверять все то, чем был обуреваем

Равно и в горький и в счастливый миг,