Как легко себе представить, в трактире Пардальян застал страшную сумятицу. Сам трактирщик Мануэль, Хуана – его дочь, его служанки, короче – все-все сбежались на шум битвы и присутствовали при вышеописанной сцене. Окна соседних домов тоже как бы сами собой осторожно приоткрылись, дабы позволить их обитателям все видеть. Впрочем, надо отдать должное этим зевакам: никто из них и мысли не допустил о том, чтобы вмешаться – ни для того, чтобы прийти на выручку тем двоим, что держали на почтительном расстоянии четверых, ни для того, чтобы попытаться разнять их.

У Пардальяна и всегда-то был такой вид, что его бросались обслуживать, выказывая всяческое почтение, но в тот день он даже невольно улыбнулся, видя, с какой быстротой служанки трактира «Башня» во главе с самим хозяином кинулись предупреждать его малейшее желание.

– Дорогой хозяин, – сказал шевалье, – перед вами человек, который погибает от голода и жажды. Подавайте нам что вам будет угодно, но ради Бога, делайте это поскорее.

В одно мгновение стол в самом уютном уголке внутреннего дворика был накрыт скатертью и тотчас же уставлен разнообразными блюдами, долженствующими раздразнить аппетит: там были зеленые оливки, красный перец, различные маринады, колбасы и ломти холодной свинины – то бишь всяческие закуски, предназначенные для того, чтобы заморить червячка; закуски перемежались множеством бутылок самых разных форм, выстроенных как на парад; все это радовало глаз... особенно глаз человека, которому недавно случилось быть похороненным заживо и которому посему неоднократно приходила в голову мысль, что никогда более ему не будет суждено насладиться столь замечательным зрелищем.

Само собой разумеется, что хозяин тем временем, устремившись к своим печам, хлопотал возле них, не жалея сил, и вскоре из кухни прибыли: золотистый омлет, тушеные голуби, ребрышки ягненка, поджаренные на сухой виноградной лозе, а также некоторые мелочи, как то: разнообразные паштеты, ломти кабанины, жареная форель с лимонным соком. Но все это было лишь прелюдией к редчайшему блюду, к истинной изюминке пиршества, к гастрономической новинке, завезенной из Америки отцами-иезуитами, – к изумительному фаршированному индюку, жаренному на вертеле над сильным огнем.

Надо ли добавлять, что на столе появились еще и всевозможные компоты, желе, варенья, фруктовые пастилы, пирожки, а также множество разнообразных кремов, тортов, пирожных, вафельных трубочек и свежих и сушеных фруктов.

В то время как служанки хлопотали вокруг Пардальяна, он, не говоря ни слова, наполнил три кубка, жестом пригласил Сервантеса и дона Сезара подойти к нему, опорожнил единым духом свой кубок, вновь наполнил его, вторично опорожнил и, поставив его на стол, воскликнул:

– Ах, черт возьми, как хорошо!.. Это испанское вино греет душу, а я, клянусь честью, весьма в этом нуждался!

– В самом деле, – сказал Сервантес, который следил за ним с неослабным вниманием, – вы бледны, словно мертвец, и кажетесь взволнованным. Я не думаю, однако, что вас до такой степени поразил только что выдержанный вами бой... Тут, конечно, кроется что-то другое.

Пардальян вздрогнул и, пожав плечами, взглянул Сервантесу прямо в глаза.

– Садитесь, – сказал он, усаживаясь сам, – а вы вот сюда, дон Сезар.

Не заставляя себя просить дважды, Сервантес и дон Сезар заняли места, указанные им Пардальяном. Обращаясь к дону Сезару и намекая на его недавнее вмешательство, которое уберегло шевалье от кинжала Бюсси, Жан сказал:

– Примите мои комплименты. Вы, как я погляжу, не любите, когда за вами числится долг.

Молодой человек покраснел от удовольствия – и не только из-за самих слов, но и из-за ласкового тона, каким они были произнесены. С той искренностью и чистосердечием, которые, судя по всему, составляли суть его характера, он живо ответил:

– Моя счастливая звезда привела меня как раз вовремя, чтобы помочь вам избежать неприятности, сударь, но я еще не расплатился с вами; напротив, я опять ваш должник.

– Как так?

– Ах, сударь, разве вы не отбили вместо меня несколько ударов, которые наверняка попали бы в цель... если бы вы не позаботились обо мне?

– А! – коротко сказал Пардальян. – Так вы это заметили?

– Ну конечно, сударь.

– Сей факт доказывает, что вы умеете сохранять хладнокровие в битве, с чем я вас горячо поздравляю... Это ценное качество, и оно еще сослужит вам службу.

Внезапно он сменил тему:

– А теперь милости просим – прошу отведать всей этой снеди; судя по тому, как она выглядит, она должна быть очень сочной и, клянусь честью, чрезвычайно вкусной. Мы поговорим за ужином.

И трое друзей храбро принялись за уничтожение гор провизии, возвышавшихся перед ними.

Оставим же Пардальяна восстанавливать силы, подточенные длительным голоданием, усталостью и треволнениями насыщенного событиями дня, а сами вернемся на какое-то время к некоему персонажу, чьи поступки настоятельно требуют нашего внимания.

Мы имеем в виду того странного нищего, который вместо благодарности за поистине королевскую милостыню, поданную ему шевалье де Пардальяном, предпочел размахивать за его спиной кинжалом, а затем внезапно исчез, так что поиски Бюсси, который твердо вознамерился задать неудачливому убийце хорошую трепку, ничем не увенчались.

Нищий, который даже не подозревал о нависшей над ним опасности, просто-напросто юркнул в щель между какими-то тюками, сваленными на набережной, добрался до одной из многочисленных улочек, что выходили к Гвадалквивиру, и стремглав бросился бежать по направлению к Алькасару.

Увидев перед собой одну из дверей дворца, нищий сказал пароль и показал какую-то вещицу, похожую на медальон. Часовой, не выказывая никакого удивления, немедленно пропустил его, почтительно посторонившись.

Нищий направился размеренным шагом но лабиринту внутренних дворов и коридоров (очевидно, он отлично в нем ориентировался) и скоро оказался у входа в некие покои. Стоило ему постучать условленным образом, как на пороге вырос верзила-лакей; в ответ на несколько слов, которые нищий прошептал ему на ухо, он вежливо поклонился и отступил в сторону.