Наконец он нарушает молчание:

— Так вы расскажете мне, в чем, собственно, дело?

— Они вам солгали, — говорит Алена. — Мы не опасны!

— И они не из ФБР.

— Вы это уже знаете?

Мужчина поворачивает к ней голову.

— Послушайте, я не идиот. Я понимаю, что к чему. И сразу вижу, когда меня дурачат. Так как насчет того, чтобы рассказать мне правду?

Алена устало вздыхает. И произносит шепотом:

— Они хотят убить нас.

— Это я уже понял. — Он качает головой и смеется, но в этом смехе нет и намека на веселье. Это смех человека, который понимает, что вляпался. — Господи, уж не везет так не везет, — говорит он. — Ну, так кто они и почему хотят вас убить?

— Потому что мы кое-что видели сегодня ночью.

— И что вы видели?

Она смотрит в окно.

— Много чего, — бормочет она. — Больше, чем следовало.

Он довольствуется этим ответом, и мы сворачиваем с шоссе. Подпрыгивая на грунтовой дороге, машина углубляется в лес. И вскоре останавливается перед ветхим домиком, окруженным деревьями. Он больше похож на бедняцкую хижину. Но на крыше установлена гигантская спутниковая тарелка.

— Это ваш дом? — спрашивает Алена.

— Это место, где я живу, — последовал странный ответ.

Он открывает входную дверь тремя разными ключами. Стоя на крыльце, я замечаю, что на всех окнах решетки. Мне боязно переступать порог этого дома, потому что вспоминается другой дом, откуда мы только что сбежали. Но эти решетки совсем другие; они предназначены не для того, чтобы держать людей взаперти; они отпугивают непрошеных гостей.

Внутри пахнет древесным углем и сырой шерстью. Наш водитель не зажигает света, но ведет нас по темной комнате уверенно, как будто ориентируется вслепую.

— Когда я уезжаю на несколько дней, здесь становится не очень уютно. — Он чиркает спичкой, и я вижу, что он стоит на коленях возле очага. Там уже сложены поленья, и вскоре разгорается пламя. В отблеске огня лицо мужчины кажется еще более худым и мрачным. Когда-то, думаю я, это лицо наверняка было красивым, но сейчас глаза ввалились, а челюсть заросла темной щетиной.

Огонь разгорается ярче, и теперь можно разглядеть комнату. Она маленькая и кажется еще более тесной из-за того, что завалена кипами газет и журналов, стены в ней оклеены многочисленными вырезками из прессы. Они напоминают пожелтевшую шелуху и я представляю себе, как день за днем, месяц за месяцем он сидит в этой хижине, лихорадочно вырезая статьи, значение которых понятно только ему одному. Я смотрю на зарешеченные окна и вспоминаю три замка на входной двери. И думаю: это жилище напуганного человека.

Он подходит к шкафу и открывает замок. Я с удивлением смотрю на десяток ружей, что стоят в нем. Он достает одно из них и снова запирает шкаф. При виде ружья в его руках я невольно пячусь назад.

— Все нормально. Не надо бояться, — говорит он, глядя на мое перепуганное лицо. — Просто сегодня вечером лучше держать ружье под рукой.

Мы слышим звонок, напоминающий удар колокола.

Мужчина резко вскидывает голову. С ружьем в руках он подходит к окну и смотрит в лес.

— Что-то потревожило сенсор, — объясняет он. — Может быть, зверь. А может… — Он долго глядит в окно, не опуская ружье. Я вспоминаю тех двоих на заправке, что смотрели нам вслед. И записывали номера машины. Сейчас они уже, должно быть, знают имя владельца. И наверняка знают, где он живет.

Мужчина подходит к поленнице, достает свежее полено и бросает его в огонь. Потом устраивается в кресле-качалке и смотрит на нас, положив ружье на колени. Потрескивают дрова, искорки пляшут в очаге.

— Меня зовут Джо, — объявляет он. — А теперь вы представьтесь.

Я смотрю на Алену. Мы обе молчим. Хотя этот человек спас нам жизнь, мы все еще боимся его.

— Послушайте, вы сделали выбор. Сели в мою машину. — Его кресло поскрипывает, раскачиваясь на деревянном полу. — Поздно трусить, милые дамы. Жребий брошен.

Проснувшись, я вижу, что за окном еще темно, а огонь догорел. Последнее, что мне запомнилось, перед тем как я провалилась в сон, это тихие голоса Алены и Джо. Сейчас я вижу Алену, которая спит рядом со мной на вязаном пледике. Я все еще сердита на нее и не простила тех слов, что она мне сказала. Несколько часов сна помогли мне осознать очевидное. Мы не можем оставаться вместе навеки.

Скрип кресла привлек мое внимание; я вижу, как поблескивает ружье Джо, и чувствую, что он смотрит на меня. Наверное, он уже давно наблюдает за нами.

— Разбуди ее, — командует он. — Нам нужно ехать.

— Зачем?

— Они здесь. Следят за домом.

— Что? — Я вскакиваю и с бьющимся сердцем подхожу к окну. Но вижу только темный лес. Потом я вдруг понимаю, что звезды тускнеют, а это значит, что скоро рассвет.

— Я думаю, они караулят нас на дороге. Поскольку они еще не миновали вторую линию детекторов, — объясняет он. — Но нам нужно уходить сейчас, пока не рассвело. — Джо встает, идет к шкафу и достает рюкзак. Его содержимое издает металлический звон. — Алена, — зовет он девушку и подталкивает ее носком ботинка. Она вздрагивает и смотрит на него. — Пора ехать, — говорит он. — Если хочешь остаться в живых.

Он ведет нас не к двери. Вместо этого Джо поднимает половицы, выпуская из подпола запах сырой земли. Он спускает в яму лестницу и обращается к нам:

— Прошу вас!

Я передаю ему Мамашину сумку и спускаюсь вниз. Свет от его фонарика выхватывает ящики, расставленные вдоль каменных стен.

— Во Вьетнаме некоторые рыли такие же туннели под домами, — заявляет он, увлекая нас по узкому проходу. — Главным образом для хранения еды. Но иногда они спасали им жизнь. — Он останавливается, отпирает навесной замок и выключает фонарик. Затем поднимает деревянную крышку люка.

Мы выбираемся из туннеля и оказываемся в лесу. Деревья обступают нас со всех сторон, прикрывая от чужих глаз. Мы идем молча, не осмеливаемся произнести ни звука. И опять я слепо повинуюсь чужой воле — как всегда, рядовой солдат, а не генерал. Но на этот раз я доверяю тому, кто ведет меня. Джо двигается бесшумно, уверенной походкой человека, в точности знающего, что он делает. Я следую за ним и, когда светает, замечаю, что он прихрамывает. Он чуть подволакивает левую ногу, и в какой-то момент, когда он оглядывается, я даже замечаю на его лице гримасу боли. Но все равно он продолжает идти.

Наконец за деревьями показывается заброшенная ферма. Подойдя ближе, мы понимаем, что там никто не живет. Стекла в окнах разбиты, крыша провалилась. Но Джо не заходит в дом; он направляется к сараю, который, судя по виду, того и гляди рухнет Он отпирает замок и распахивает дверь.

В сарае стоит автомобиль.

— Я все гадал, понадобится ли он мне когда-нибудь, — задумчиво произносит он, усаживаясь за руль.

Я забираюсь на заднее сиденье. Здесь одеяло и подушка, а в ногах у меня сложены консервы. Запас еды на несколько дней.

Джо включает зажигание. Мотор кашляет, неохотно возвращаясь к жизни.

— Жаль покидать это место, — признается он. — Но, может, пришло время.

— Вы это делаете из-за нас? — спрашиваю я.

Он бросает на меня взгляд через плечо.

— Я это делаю, чтобы избежать неприятностей. Похоже, вы принесли с собой массу хлопот.

Мы выезжаем из сарая и трясемся по проселочной дороге, оставляя позади заброшенную ферму, стоячий пруд. Вдруг раздается страшный грохот. Джо тут же останавливает машину, опускает стекло и смотрит на лес, туда, откуда мы только что выбрались.

Над деревьями поднимается черный дым, злыми клубами устремляясь в светлеющее небо. Я слышу, как вскрикивает Алена. У меня потеют ладони, и я содрогаюсь от мысли, что хижина, которую мы только что покинули, теперь объята пламенем. И я могла бы сгореть в нем. Джо ничего не говорит; он только с ужасом смотрит на дым, и, наверное, клянет судьбу за то, что встретил нас.

Потом он глубоко вздыхает.

— Господи, — бормочет он. — Кем бы ни были эти люди, они играют в серьезные игры. — Он вновь сосредоточивается на дороге. Я знаю, что ему страшно, я вижу это по тому, как впиваются в руль его руки. Как побелели костяшки его пальцев. — Дамы, — тихо произносит он, — думаю, нам пора исчезнуть.