Мэри добродушно рассмеялась.

— Ох уж эти мужчины! Всегда готовы искать причины своей слабости в хитрости женщин! Как же вы нас боитесь! Да-да, виду-то не показываете, но очень боитесь.

— Где мой брат? Мне приснилось, что ночью к его кровати кто-то подходил, а теперь я вижу, что она пуста.

Улыбка Мэри поблекла. Глаза сузились.

— У него началась лихорадка. Мы отнесли его в Дом размышлений, чтобы не допустить распространения инфекции.

Если вы его и отнесли, то в могилу, подумал Роланд. Может, по-вашему она называется Домом размышлений, но на самом деле это могила.

— Я знаю, что никакой он тебе не брат, — заметила Мэри, наблюдая, как Роланд ест кашу. Он уже чувствовал, как замешанное в нее снадобье отнимает у него последние силы. — Пусть на груди у вас одинаковые символы, я знаю, что вы — не родственники. Почему ты солгал? Это же грех.

— С чего ты это взяла, сэй? — спросил Роланд. Ему хотелось знать, упомянет ли она про револьверы.

— Старшая сестра знает то, что недоступно остальным. Почему бы тебе не признаться во лжи, Джимми? Говорят, покаяние — бальзам на душу.

— Пришли ко мне Дженну, чтобы я мог скоротать время за приятной беседой, и тогда, возможно, я утолю твое любопытство.

От улыбки не осталось и следа.

— С чего это тебе захотелось поболтать с ней?

— Она — честная. Не то что некоторые.

Мэри ощерилась, обнажив огромные зубы.

— Ты ее больше не увидишь, красавчик. Ты разбередил ей душу, разбередил, вот я и пресекла это безобразие.

Она повернулась, чтобы идти. Роланд протянул ей пустую миску, всем своим видом пытаясь выказать крайнюю слабость.

— А миску ты не возьмешь?

— Надень ее на голову и носи вместо ночного колпака, — огрызнулась Мэри. — Или засунь себе в задницу. Ты еще заговоришь, красавчик. Заговоришь так, что не сможешь остановиться!

С тем она и отбыла, приподняв подол рясы. Роланд слышал, что такие, как она, не выносят солнечного света. Как выяснилось, эта часть легенды не соответствовала действительности. Зато другая полностью подтвердилась: что-то непонятное и аморфное двигалось вдоль ряда пустых кроватей справа от сестры Мэри, но настоящей тени она не отбрасывала.

Тот день стал одним из самых длинных в жизни Роланда. Он дремал, но ни разу не проваливался в глубокий сон: травка действовала, и у него крепла уверенность в том, что с помощью Дженны он сможет выбраться отсюда. Надеялся он и на то, что Дженна поможет ему добыть револьверы.

Время он коротал, вспоминая старые добрые времена. Гилеад, своих друзей, турнир загадок, который он едва не выиграл на ярмарке Широкой Земли. В итоге гусь достался другому, но у него был шанс на победу. Он думал об отце и матери, он думал об Абеле Ваннее, который прохромал по жизни, сея добро, и о хромоногом Элдреде Джонасе, который воплощал собой зло… пока пуля Роланда не вышибла его из седла.

И, как всегда, он думал о Сюзан.

Если ты любишь меня, люби, сказала ему она… и он ее любил.

Как он ее любил!

Время шло, и по прошествии каждого часа Роланд прикладывался к засушенным цветкам. Теперь уже мышцы не сводило судорогой, а сердце не колотилось как бешеное. Лекарству уже не приходилось вести яростный бой со снадобьем сестер, думал Роланд. Битва завершалась: цветки одерживали решительную победу.

Блеск потолочных полотнищ из белого шелка померк: солнце покатилось к горизонту. Сумрак, который окутывал кровати и ясным днем, начал сгущаться. Западная стена окрасилась закатным багрянцем.

На этот раз обед принесла ему сестра Тамра: суп и кусок мясного пирога. Около его руки она положила лилию. Улыбнулась. Щечки у нее раскраснелись. Сегодня все сестры аж лоснились. Как насосавшиеся пиявки.

— От твоей поклонницы, Джимми, — проворковала Тамра. — Она от тебя без ума. Лилия означает: «Не забудь мое обещание». Что она пообещала тебе, Джимми, брат Джонни?

— Что она придет ко мне и мы поговорим.

Тамра так смеялась, что зазвенели колокольчики на головной накидке. Хлопнула в ладоши.

— Как это мило! О да! — Все еще улыбаясь, она посмотрела на Роланда. — К сожалению, она пообещала тебе то, что нельзя выполнить. Ты никогда не увидишь ее, красавчик. — Она взяла пустую миску. — Так решила Старшая сестра. — Улыбка не сходила с ее губ. — Почему бы тебе не снять эту отвратительную золотую бляшку?

— Что-то не хочется.

— Вот твой брат снял… посмотри. — Роланд проследил за направлением ее пальца и увидел золотую искорку: медальон лежал в центральном проходе между кроватями, там, куда бросил его Ральф.

— Он решил, что все его болезни от этой бляшки, вот и выбросил ее, — продолжила Тамра. — Я надеюсь, у тебя достанет ума последовать его примеру.

— Такого желания у меня нет, — стоял на своем Роланд.

— Дело твое. — Сестра Тамра пожала плечами и ретировалась.

Борясь с сонливостью, Роланд дождался, пока померкнет закат, затем откусил кусочек цветка и почувствовал, как сила, настоящая сила, вливается в его тело. Он взглянул на медальон, лежащий на полу, и дал Джону Норману молчаливое обещание: он возьмет медальон и отдаст его родителям братьев, если ка будет угодно, чтобы он встретил их в своих странствиях.

Впервые за долгое время стрелок задремал со спокойной душой. А проснулся уже в темноте. Под пронзительное стрекотание докторов-жуков. Он вытащил из-под подушки цветок, откусил и тут же услышал суровый голос: «Значит, Старшая сестра была права. У тебя есть секреты».

Роланд обмер. Потом повернул голову на голос и увидел сестру Кокуину, вылезающую из-под соседней кровати. Она забралась туда, пока он спал, чтобы шпионить за ним.

— Кто тебе это дал? — спросила она. — Это же…

— Я.

Кокуина развернулась. По центральному проходу шла Дженна. В головной накидке с колокольчиками, но ее полы падали не на рясу, а на клетчатую рубашку. Компанию ей составляли джинсы и сапоги. Она что-то несла в руках. Темнота не позволяла разглядеть, что именно, но Роланду показалось…

— Ты. — Голос сестры Кокуины сочился ненавистью. — Когда я расскажу об этом Старшей сестре…

— Ты никому ничего не расскажешь, — оборвал ее Роланд.

В мгновение ока стрелок выпрыгнул бы из гамака, но зацепился за него правой ногой и повалился на кровать и застыл в неестественной позе: плечи на подушке, одна нога, зацепившаяся, поднята к небу, вторая торчит в проходе между кроватями.

Кокуина бросилась к нему, шипя, как разъяренная кошка. Оскалив острые как бритва зубы. Вытянув перед собой руки с длинными ногтями.

Роланд же приподнял с груди золотой медальон. Кокуина отпрянула, по-прежнему шипя, повернулась к Дженне:

— Тогда я разберусь с тобой, паршивая овца! Роланд изо всех сил пытался освободить ногу, но не получалось. Она угодила в дырку между лентами гамака, ленты перекрутились и обжимали лодыжку, как затянувшаяся петля.

Дженна подняла руки, и Роланд увидел, что его догадка верна. Она принесла его револьверы вместе с поясом-патронташем и кобурами.

— Пристрели ее, Дженна! Пристрели!

Но вместо этого, все еще держа кобуры с револьверами в руках, Дженна покачала головой, как и в тот раз, когда он попросил ее снять с головы накидку, чтобы он смог увидеть ее волосы. Резко звякнули черные колокольчики.

Черные колокольчики. Символ их ка-тета. Что…

В стрекотании докторов-жуков прибавилось пронзительности, оно превратилось в леденящий душу вой. Руки сестры Кокуины замерли, не добравшись до шеи Дженны. Сама же Дженна стояла как скала, сверля Кокуину взглядом.

— Нет, — прошептала Кокуина. — Ты этого не сделаешь!

— Уже сделала, — ответила Дженна, и Роланд увидел жуков.

С ног бородатого мужчины спустился батальон. Теперь появилась армия. Будь это люди, а не насекомые, численностью она превзошла бы людей, которые носили оружие за всю долгую и кровавую историю Срединного мира.