– В тот день мне было предначертано умереть, – однажды сказала она ему, – так же, как и другим двум девушкам и тому парню, что ограбил страховую компанию. Но твоя пуля спасла меня. Она вывела меня из круга смерти. Она дала мне тебя, Ник Мемфис, и сделала меня миссис Мемфис. Все, что я получила, было слишком хорошо. Сладкое счастье. Шесть лет сладкого счастья.

Черт, он сидел и плакал. Она запрещала ему это делать.

Когда стало ясно, что болезнь прогрессирует и доктор Хилтон сказал, что никаких шансов на выздоровление нет, Ник был в отчаянии. Майра тогда призналась ему, что не может видеть, как он плачет.

“Что ж, теперь ты должен быть счастлив, – говорил он сам себе. – Нет больше леди в инвалидной коляске. Ты еще молод. Гуляй, веселись, пей и ходи на вечеринки”.

Он подошел к койке, на которой под простыней лежала Майра. Конечно, он в своей жизни уже не раз видел трупы: во время выездов на место преступления, в моргах, когда умерла его мать… Были еще, конечно, и те три трупа в Талсе. Несмотря на это, сейчас, отворачивая простыню, он чувствовал легкую дрожь и думал, правильно ли он поступает. Но он хотел. Он хотел увидеть ее еще раз.

Кома убрала с ее лица все признаки румянца и выбелила его, как простыню. Живые, веселые, полные задора и огня глаза были закрыты. Незадолго до его прихода они коротко обрезали ее длинные каштановые волосы, и теперь она выглядела совсем как мальчик. Но это была Майра. Она была похожа на маленькую птичку. Бледная матовая кожа и тонкие, хрупкие косточки маленького тела… Но боль уже ушла. Живя шесть лет бок о бок с постоянной болью, она все-таки хорошо держалась. Она не чувствовала ни рук ни ног, только одну сплошную боль. Сейчас на ее лице застыло такое умиротворение, лицо было таким спокойным, каким никогда не было при жизни.

“Прости, дорогая, – думал он, – я действительно все порчу своими слезами. Ты не велела мне плакать, но я не могу сдержаться, не могу, не могу…”

– Ник? – Это был доктор. – Ник, может, принести чего-нибудь?

– Не надо, все нормально.

– Нам надо ее забирать.

– Хорошо.

Он отвернулся и позволил им увезти тело своей жены. Ник вышел на солнце, зажмурился и достал сигарету. Потом вспомнил, что бросил курить, и засунул пачку обратно. Чтобы скрыть покрасневшие от слез глаза, он надел солнцезащитные очки. Ник задумался о том, что в подобных обстоятельствах необходимо предпринять, но потом вспомнил, что беспокоиться не о чем – все уже распланировано: он знал, куда ее отвезут и где и когда состоятся похороны. Это займет два дня и произойдет во вторник. До этого момента все будет делаться автоматически. Надо было, наверное, пойти домой, потому что мог прийти кто-нибудь из знакомых, ребята из Управления, может, их жены. В течение всех этих лет он брал Майру с собой на вечеринки, и потом такие же они устраивали дома. Это помогло им пережить неловкость и сложность всего того, что окружающие, видя их, называли Трагедией с большой буквы. Постепенно ребята полюбили ее, их жены очень сдружились с Майрой, и у них уже стало привычным забегать к ней поболтать о своих делах.

Он почувствовал желание вернуть назад те старые добрые времена, но сразу же постарался выбросить из головы эти нелепые мысли. Думать об этом было безумием, которое рано или поздно опять завершится очередным потоком слез. Он пытался сдержаться. В такой ситуации лучшим было бы, наверное, сесть в машину, рвануть в Билокси и там пару дней просто поваляться на пляже. Может быть, как сказала Майра, он найдет там девушку, успокоится и наконец-то придет в себя.

Но он никогда не сможет так поступить. В настоящий момент Ник просто не знал, чем ему заняться. Ужасное состояние. Может, сходить в кино или придумать еще что-нибудь в этом духе, чтобы хоть на несколько часов отвлечься от всех этих ужасных мыслей. Но в фильмах были сплошные драки и убийства. Сейчас ему не хотелось на это смотреть. Наконец он решил поехать к озеру. Подъехав к самой кромке воды, Ник сразу же ощутил приятное спокойствие и прохладу. Он просто сидел и наслаждался пейзажем, чувствуя, как солнце ласкает кожу лица и внутреннее напряжение потихоньку спадает. Внезапно он вспомнил, что забыл сделать один срочный звонок, и выругался.

Найдя телефонный автомат, Ник опустил монету. Ответил Фенкл.

– Эй, Хэп, – начал Мемфис, – я собираюсь слинять, так что меня не будет целый день. Хорошо?

– Ну, в общем-то, не очень хотелось бы… потому что ребята тут думают собраться и…

– Слушай, это совсем необязательно. Ей уже ничего не надо. Так что ни к чему поднимать шумиху по этому поводу, о’кей? Хотят собраться – пусть собираются, не хотят – тоже ничего. Просто помяните ее в своей душе. Это будет намного лучше. Мне бы очень хотелось именно этого.

– Хорошо, нет проблем. Кстати, у тебя есть осведомитель по имени Эдуарде?

– Как?

– Где-то полтора часа назад звонил парень, назвался Эдуарде. Сказал, что хочет переговорить с тобой. Очень волновался. Латиноамериканский акцент. Скорее всего, ничего серьезного, но ты лучше все-таки позвони.

Ник порылся в памяти. Эдуарде? Он сейчас вел около пятнадцати дел, главным образом по небольшим партиям контрабандных наркотиков. Предполагалось, что большая часть людей, засветившихся по этому делу, работает на Джилли Стефанелли, крестного отца всей новоорлеанской мафии. Но он не мог припомнить, чтобы в его каталоге мошенников, воров, шулеров и всякой шушеры попадалось имя Эдуардо. Хотя звучало оно подозрительно знакомо. Наконец он вспомнил. Это было на еврейскую Пасху. Уолли Дивер, который ушел из УБН, чтобы заняться частным бизнесом, тогда сказал ему, что это вымышленное имя одного из его осведомителей и что он специально не называет их настоящими именами, потому что не хочет, чтобы парни из конторы, где он работает, контролировали его агентурную сеть.

– А какой номер?

– Э-э… сейчас, секундочку… девять, восемь, девять, двадцать, двадцать, номер пятьдесят восемь.

– Судя по телефонному справочнику, это где-то в районе аэропорта, не так ли?

– Да, я слышал шум пролетающих над ним самолетов. Знаешь, старина, может, тебе плюнуть на все это? Не такая уж большая величина этот твой парень. Мне такие звонят каждый час и лезут со всяким дерьмом. Подожди немного, если это так важно, он перезвонит, а если нет – выбрось его из головы и спрячь пушку: стрельба отменяется. Прости за то, что побеспокоил тебя этим, надо было не вспоминать даже.

– Нет, мне надо позвонить этому человеку. Ты ничего не знаешь.

Ник повесил трубку, бросил еще одну монету и стал быстро набирать номер, пока тот не вылетел у него из головы. Из слов клерка гостиницы, подошедшего к телефону, он понял, что это “Палм Корт”. Ник попросил соединить его с номером пятьдесят восемь. Телефон звонил, но трубку никто не брал.

– Думаю, что его здесь нет, – сказал дежурный.

– А где вы находитесь?

– Рядом с аэропортом, на Первой магистрали. Налево, через два квартала после отеля “Холидэй”.

– Отлично. Спасибо, – поблагодарил Ник и быстро посмотрел на часы. С сожалением вздохнув, он повесил трубку и решил, что надо возвращаться к работе.

Гостиница “Палм Корт” оказалась довольно-таки обшарпанным зданием, смахивающим на подпольный притон – в таких местах Ник обычно брал третьесортных торговцев наркотиками. Возведенное из шлаковых блоков в начале пятидесятых, это здание было покрашено в какие-то странные, причудливые, яркие цвета, в которые красили дома в те дни, когда Америка только открывала для себя свои знаменитые автомобили и, поддаваясь соблазну путешествий, устремлялась по пыльным дорогам к манящим вдали горизонтам.

Он вошел внутрь, нашел номер пятьдесят восемь, который располагался сразу возле лестницы, и постучал в дверь, на поверхности которой играли блики от флуоресцентных огней, украшавших два автомата – “Сок” и “Пепси-Кола”, расположенных по обе стороны от нее. Ник был не маленький мужчина – почти две сотни фунтов, но, хотя в действительности он обладал огромной физической силой, внешне он не производил такого впечатления. У него было мягкое, гладкое тело, длинные светлые волосы и нежно-голубые глаза. Он был не просто плотный, а даже немного толстоват… В общем, создавалось впечатление, что он скорее похож на замминистра или нажившегося на взятках торговца, чем на федерального агента.