И подмигивая.

Вы можете много узнать о парне, наблюдая, как он ведет себя в первые минуты после возвращения в сознание из нокаута. Это похоже на дурацкие уровни в тесте в каком-нибудь журнале. И этот парень ведет себя очень мило на всех уровнях. Честно говоря, я действительно не чувствую вины за то, что отправила его в нокаут. Я поднимаю снимок, который Мэнни оставил возле моей сумки, и протягиваю его ему.

— Для твоего фотоальбома.

Он вздрагивает и стонет.

— Не напоминай мне. Давай, Мэри. Просто обед и выпивка. Что может случиться? — он улыбается.

— Не могу даже представить, — я разматываю бинты для спарринга на левой руке и возвращаюсь к событиям на ринге. Хочешь еще один раунд?

— Не можешь представить?

Хотя нет, я ещё как могу. Я поняла, что может произойти, когда он обнял меня. Такой близкий жар, этот гнев, это восхитительное напряжение, которое может снять только одно.

— Не-а.

— А я могу, — рычит он.

— Мне нужно принять душ, — говорю я. — А утром на работу.

В знак капитуляции Джимми поднимает вверх руки, и я ловлю себя на разглядывании его косых V-образных мышц живота, выделяющихся под спортивными шортами. Господи, о боже, о боже. Я чувствую напряжение глубоко между моих бёдер.

Теперь настала моя очередь впрыскивать в рот немного воды. Я вытираю пот с глаз и снова смотрю на мышцы. Несравненный вид.

— Послушай, я не собираюсь тебя похищать. Я всего лишь хочу тебя пригласить. И если я слишком сильно давлю, то мы оба знаем, что ты можешь оставить меня на тротуаре пускать слюни. Так что ты теряешь?

Я честно не знаю, почему заставляю его усиленно меня обрабатывать. Конечно, я собираюсь сказать да. Было бы безумием отказываться, но в нём есть некая самовлюбленность, которую я нахожу немного раздражающей. Эта дерзкая, стареющая слава победителя, от которой я хочу его немного избавить. Заставить его поработать. Поэтому вместо «Да» я говорю:

— Хмммм. Где?

Джимми окидывает меня взглядом с ног до головы. Могу с уверенностью сказать, что он мечется между тем, чтобы обидеться — эта девушка действительно собирается меня отшить? — или слегка сойти с ума. Он внимательно смотрит на меня. Этот похотливый, агрессивный взгляд. Боже, он такой сексуальный.

— Ребрышки. Я приглашаю тебя на ребрышки и пиво.

О, парень. Да. Да, пожалуйста. То, что нужно.

— Гриль? Там может быть немного грязно...

Он делает шаг вперед, оттесняя меня к кулеру с водой. Я отхожу в сторону и сужаю глаза, смеясь и глядя на него. Затем делаю шаг назад и еще один, но Джимми не отступает. Он прижимает меня к стене из шлакоблоков, которая такая холодная по сравнению с моей потной, голой спиной.

— Липко. Грязно. Нам потребуется много времени. Может уйти вся ночь. У тебя проблема с этим? — его голос грубый и тихий. Такая уверенность не нарабатывается перед боксёрской грушей. Такая наглость идёт из самой глубины души.

Я вдыхаю, пялясь на его пресс. Он пахнет как мужчина. Хороший, старомодный, здоровый мужчина. Мыло, чистое бельё и пот. Одной рукой он прижимает меня к стене. Грудные мышцы напряжены, а на животе такие кубики, которых я никогда не видела в своей жизни.

Я закусываю губу, и он наблюдает, как я это делаю. Я наклоняюсь к его уху и сбиваю его своим лучшим ударом.

— Всю ночь? Обещаешь?

— Чёрт.

Глава 5

Джимми

Я раздеваюсь, принимаю быстрый душ и жду её за пределами раздевалки. Не буду врать — я прислушиваюсь к едва уловимому звуку воды, падающей на её тело. Я представляю, как мыльная пена стекает по её изгибам, покрывая все тело. Тёплое, сексуальное и гладкое тело, покрытое кокосовым гелем для душа, или, возможно, каким-нибудь другим причудливым мылом с овсяной мукой или морской солью, которое очищает кожу, оставляя её разгоряченной и свежей. Обнаженная, с прелестными волосами, спадающими мокрой волной вниз…

Боже.

Я запускаю руку в волосы и в этот момент слышу что-то ещё.

Она поёт. Негромко.

Благодаря моей работе, я очень чертовски хорошо фильтрую фоновые шумы. В последний раз таким шумом были 70 000 человек, кричащие различные вариации на тему: «Пошел ты, Фалькони!». У меня не займет много времени, чтобы сосредоточиться на песне.

Не может быть. Сначала я думаю, что ослышался. Просто моё воображение играет со мной, заставляя услышать то, что я хочу. Например, как когда я стоял лицом к лицу с рефери в игре против «Пиратов». Он сказал: «Пенальти подтверждено!», а я услышал: «Пенальти отменено». Самообман, парень, это плохая штука.

Но нет. Это не принятие желаемого за действительное. Она начинает петь громче. Ебена мать. Я был прав:

Деф Леппард «Насыпь на меня немного сахара».

Я зажимаю себе рот рукой и отворачиваюсь от раздевалок. Эта девушка настоящая?

И в это момент я замечаю Стену нокаутов.

Она очень массивная и на ней около тысячи снимков, приклеенных клейкой лентой. На каждом из них маркером написаны дата, имя и подпись бойца, совершившего нокаут.

Среди множества различных имен — Дж. Завала, Т. Хесус де Мария, Г. Нгуен, А. Уайт — одно попадается чаще всего, на выстроенных в ряд снимках в углу:

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

М. Монахан

Чёрт возьми... Возможно, это она? Мои сомнения развеивает маленькая надпись «xoxo!», нацарапанная розовым маркером в углу каждого из снимков. У меня отвисает челюсть.

Деф Леппард, розовые перчатки и всё остальное. Она настоящая находка. Это уж точно, черт возьми.

Жертвы нокаута варьируются от массивных до крошечных. Первый снимок датирован тремя годами ранее. Похоже, с тех пор она постоянно вырубала кого-нибудь. Некоторые из парней серьезно избиты, с черными глазами и сломанными носами. Некоторые выглядят так, будто они спят. Один из парней пытается закрыть перчаткой камеру.

Но я не вижу ни одного снимка с Мэри. Примерно на одну секунду я думаю, что ни один из этих ублюдков не решился вырубить женщину...

Хотя нет, я ошибся. Среди наклеенных фотографий есть снимки женщин. Немного, но есть.

Но Мэри среди них нет. Я не вижу её красивого личика с веснушками и губами, настолько совершенными, что у меня сжимаются яйца.

Я выглядываю из окна и осматриваю улицу. Уже вовсю идёт снег, и снегоочиститель сгребает его на обочину, разбрасывая песок позади себя. Засунув руки в карманы, я брожу по спортзалу и замечаю пару парней, смотрящих ESPN¹ в углу. Один из них держит у лица пакет с замороженной кукурузой и окровавленное полотенце в руке. Еще один ест рамен². На экране показывают клип игры «Медведей» с прошлой недели — меня так эффектно сносят, что шлем слетает с головы. Когда я приземляюсь на дёрн, все ребята из спортзала издают сочувствующие звуки, сопереживая моей боли.

Но они понятия не имеют, что я чувствую. Ни малейшего. Как однажды сказал Фридж³: «Играть в профессиональный футбол — это как сбивать бетономешалки на выживание».

И на сладкое, на экране начинают повторять кадры из послеигрового интервью. Я ненавижу их. Что я должен отвечать? Журналисты обычно спрашивают: «Как вы победили?» В этом случае всегда говорят: «Командная работа», если только вы не полный придурок, который ответит: «Потому что я потрясающий, и это не мой стиль». Еще часто спрашивают: «Что там произошло?»

Обычно этот вопрос про те эпизоды, которые потом крутят в повторах. Посторонний репортер, супертонкая маленькая штучка в синей юбке и на каблуках, которые заставляют её шататься, как фламинго, спрашивает: «Джимми, что там произошло?» Ветер раздувает её светлые волосы, поднимая их, как солому. Она держит микрофон у моего лица. Позади меня пара парней из «Пиратов» рычит: «Хорошая работа, Фалькони. Мы рады, что ты помогаешь нашей команде».