В мерцающем свете факелов братья увидели, как найры ставят посреди туннеля деревянную раму — пусковой станок для ракет. Вайми затравленно огляделся. Зал велик, но укрыться в нем негде… дым тут просто задушит их — даже если пощадят огонь и осколки…

— Садись, — Вайэрси сел на корточки и сжался в тугой комок, прикрыв руками голову. Ничего больше они сделать не могли. — Сегодня неудачный день, брат.

Это были его последние слова.

Вайми тоже сел, но по-прежнему выглядывал в туннель. Его терзало странное, мучительное любопытство — раз уж ему суждено умереть, он должен видеть свою смерть.

Пять ракет с шипением сорвались со станка и понеслись к ним, словно рой звёзд, оставляя ровные хвосты белого дыма. Пролетев зал с неуловимой быстротой, они ударились о дверь. Две разбились вдребезги, вспыхнув тучами горящего пороха, три отскочили, с шипением заскользив по полу, словно чудовищные змеи. Одну из них злой случай направил прямо под ноги Вайэрси — она уткнулась в стену рядом с ним, и тут же вспыхнул запал. Дыры в головной части с яростным свистом извергли струи зелёного пламени и тучу едкого, как кислота, дыма.

Обожженный, ошалев от боли и отравы, Вайэрси бросился бежать, и лишь удар об неподдающуюся дверь отрезвил его. Он рывком обернулся, тщетно стараясь рассмотреть в темноте подземелья брата — где он, не ранен ли? — и Вайми навсегда запомнил его в этот, последний миг: испуганного, с напряжёнными мышцами и широко раскрытыми громадными глазами. Вайэрси дано было увидеть свою смерть. Порох у сопла шестой ракеты немного отсырел. Она взлетела чуть позже остальных — и врезалась в дверь прямо над его головой.

От страшного удара корпус разбился, и порох вспыхнул сразу весь. Вайми хлестнул по зрачкам ослепительный оранжевый свет, он невольно прикрыл глаза и упал — и это спасло его, потому что в этот миг взорвались четыре других ракеты. Подземелье наполнилось огнем и грохотом, но юноша не слышал его — первым же взрывом его оглушило, осколки визжали над ним, отскакивая от стены к стене, но он этого уже не замечал.

Когда всё стихло, Вайми поднял голову. Он по-прежнему не слышал ничего, кроме пронзительного звона в ушах. Наверху перевернутым морем клубился ядовитый дым — он уходил в шахту на потолке, не касаясь юноши.

Вайми не сразу увидел в мерцающем свете догоравших обломков своего брата, а увидев, инстинктивно зажал рукой рот.

Хотя у Вайэрси уже не было лица, он пытался ползти.

Потом он умер.

Вайми плохо запомнил, что было дальше. Он забыл копье за дверью, а потому подобрал глефу брата и сидел очень тихо, неподвижно. Он понимал, что всё это происходит не с ним, что это сон, от которого нужно проснуться, но не знал, как вырваться из этого дремотного кошмара. Когда в зал вошли найры, он бросился на них, сражаясь почти бессознательно. Они кричали, но он их не слышал, и потому дрался со смертельным спокойствием. В полутьме подземелья они все были как слепые. Его же громадным глазам хватало света, он бил без промаха и насмерть. Скоро найры побежали. Он гнался за ними, не давая им остановиться и пустить в ход луки. Факелы погасли, во тьме он выслеживал своих врагов и убивал их одного за другим. Слух возвращался медленно, но его нагая кожа ощущала тепло их разгорячённых тел, движения взвихрённого ими воздуха, его нос чуял исходивший от них запах — запах страха. Этот кошмар в темноте тянулся бесконечно. Убив последнего врага, Вайми упал рядом с ним и тут же провалился в чёрный сон.

Когда он проснулся, то был слабее ребёнка. Теперь он уже не мог драться, но его сил хватило, чтобы на ощупь разыскать факел, высечь огонь и зажечь его. Он бродил, словно в забытье — обошёл подземелье, счел убитых — больше трех десятков. Выход — короткая лестница — действительно оказался завален. Вайми попытался разобрать завал, потом вспомнил и вернулся к брату.

Но это уже не было его братом. Вайэрси нельзя было узнать — что-то обгоревшее, скорченное, закопчённое, резко пахшее жженой кожей и гарью. Но он умер очень тихо, словно не чувствуя боли, — сначала пытался ползти, потом, поняв, что всё бесполезно, замер и ушел в темноту — он до последнего мига оставался собой, а значит, его брат где-то ещё, не здесь. И он тоже может уйти туда, к нему…

Вайми аккуратно положил факел и сел на пол, удивленный своим тёплым живым телом и тем, как ему хочется жить. Смерть погребенного заживо вместе с грудой разлагавшейся мертвечины была непредставимо ужасной, но юноша уже не ощущал страха — он знал, что короткий путь всегда открыт. Потом он вспомнил о диске. Что ж, раз он здесь оказался, он должен сделать то, за чем пришел, чтобы смерть брата хотя бы не стала напрасной…

Дверь открылась легко, как всегда, но, когда Вайми встал перед диском, его вдруг охватило дикое желание рассчитаться с найрами сразу за всё. Он уже замахнулся, но его напряженная рука замерла и медленно опустилась. Потом Вайми вдруг странно, недобро усмехнулся. «Да, я боюсь смерти, — подумал он, — но всё же не настолько слаб, чтобы какие-то мертвые найры помешали мне… — он вздохнул, помотал головой и вновь сел перед диском в прежней позе. Теперь уже никто не мог ему помешать. Он вызвал из памяти самое светлое из всех своих воспоминаний — хрустальные горы, озарённые снизу солнцем, ничего, кроме бездонной синевы наверху и внизу, под толщей хрусталя. «Я не позволю, чтобы весь сошедший с ума мир погасил свет внутри меня, — сказал он, обращаясь к себе. — Я не позволю, чтобы пережитые мной страдания изменили меня. Я хочу остаться таким, какой я есть, каким я был в тот день, когда смотрел с Найте за край мира. Я хочу сделать так, чтобы никто не умирал, я хочу увидеть своего брата живым…». Он ощутил, как два мира — внутри и снаружи его — слились, и зыбкая ткань Реальности дрогнула. Он не знал, сколько это длилось, но потом, как всегда, когда спокойно выскальзывал из сновидений, нырнул в мягкое теплое небытие, где есть лишь покой.

Вайми проснулся лёгким, свободным, спокойным. Он знал, что сделал то, что хотел, и потому был счастлив. Он, правда, не знал, что станет делать тут потом, но и это решилось: выйдя за дверь, он увидел посреди зала огромную кучу бетонных обломков и земли, а над ней, высоко наверху, свет: в той полуяви-полусне его руки вздрагивали, он устроил новое землетрясение, а может, даже не одно, и от толчков пробка в устье шахты обвалилась. Её стены потрескались, достаточно неровные для подъема. Вайми понял, что выживет, если найдет верёвку.

Он нашёл её среди барахла убитых найров и долго бросал, пока она не зацепилась за острый выступ. Убедившись, что путь наверх открыт, он захлопнул круглую дверь и услышал, как она заперлась. Юноша чувствовал, что видит её в последний раз: она исполнила свое предназначение. Потом он отнёс окоченевшее, чужое тело брата в угол зала и тщательно заложил обломками, соорудив нечто вроде каменной гробницы. Он сделал это с печалью, но не в отчаянии. Потом полез наверх. Это опасное занятие затянулось надолго, и он увидел лес, уже едва дыша от усталости. Вайми перевалился через край обрушенной дыры и, шатаясь, побрёл прочь — к свисающим гроздьям бананов.

Он не посмел идти в селение с вестью о гибели брата, не убедившись прежде, что смог изменить мир. С огромным трудом, засыпая на ходу от усталости, он взошёл на вершину Обзорной горы. Да, всё было так, в точности. Теперь уже никто не увидит с неё земли Найра: с юга на север исполинской дугой протянулась Стена — полупрозрачная, смутная, но непреодолимая. За ней осталась часть лесов, но это уже не имело значения. Он спас свой народ. Что же до брата, то они всё равно встретятся — там, где нет темноты. И вот тогда Вайми зарыдал.

Известие о смерти Вайэрси Глаза Неба встретили со спокойной печалью. Хотя Вайми не сказал им этого, все решили, что его брат отдал свою жизнь в обмен на жизнь племени. В сущности, так оно и было, и Вайми не стал их опровергать. К счастью, ему повезло: никто из его соплеменников не остался за Стеной в потрясающий миг, когда она разделила мир. Найров, правда, за ней тоже осталось много, и война затянулась. Нескольких бойцов племени ранили, но в конце концов врага удалось одолеть.