* * *

Мозг современных новорожденных не слишком отличается от мозга младенцев, рождавшихся сорок тысяч лет назад. При всех драматических различиях в культуре, личности и образе мышления мы — как и они — по-прежнему оперируем примерно полутора килограммами серого студенистого вещества, заключенного в нашем черепе. Но практически с первого дня жизни распределение участков мозга (и, следовательно, способ его работы) отличается от того, каким оно было всего одно поколение назад. Ежесекундно, по ходу приобретения жизненного опыта, между 86 миллиардами нейронов нашего головного мозга возникают новые связи. Каждая минута, которую вы проводите в современном вам мире, делает вас непохожим на тех, кто появился на свет раньше вас. По этой причине дети в буквальном смысле слова неспособны думать и чувствовать так же, как их бабушки и дедушки. Неторопливый, обстоятельный образ мышления сейчас находится на грани исчезновения.

Чтобы осознать всю меру этого затруднения, надо прежде всего понять, насколько уязвим и пластичен наш ум.

Пластичность разума поистине замечательна, и к ней стоит присмотреться. В вашем мозгу миллиарды нейронов связаны между собой триллионами синапсов, часть которых разряжается в данный момент, когда вы (таинственным способом) запоминаете это предложение, критически оцениваете высказанную идею и испытываете какие-то эмоции, раздумывая над прочитанным. Передачи этих сигналов происходят весьма органичным и гибким способом. Наш мозг настолько пластичен и открыт для информации, что способен перестраиваться, приспосабливаясь к любому окружению. Повторение стимулов усиливает ответы нейронных цепей. Невосприимчивость к другим стимулам ослабляет активность иных нейронных контуров. (Бабушки, решающие кроссворды, знают об этом уже давно.)

Им также известно, что влиянию окружающей среды подвержен не только мозг молодых людей. Многие до сих пор думают, будто наша личность, а следовательно и мозг, кристаллизуется к моменту окончания средней школы. На самом деле мозг остается пластичным в течение всей жизни. Неважно, сколько вам лет. Сегодняшняя способность вашего мозга мыслить, чувствовать и учиться отличается, пусть ненамного, от возможностей вчерашнего дня. Что вы думаете и как вы думаете — это зависит от вашего желания.

Эта пластичность мозга, возможно, разрешит вековой спор о «природе и воспитании». Эволюция (природа) наделила нас умом, способным к быстрым и коренным преобразованиям, умеющим адаптироваться к любым, даже самым странным, условиям окружающей среды (воспитание) в течение жизни и даже нескольких недель. Следовательно, мы — производное врожденного «железа»28 и недавно загруженной «программы». Мы — блестящий симбиоз природы и воспитания.

Уже упоминавшийся профессор Гэри Смолл — один из первопроходцев в изучении пластичности нервной системы. В 2008 году он представил первое убедительное доказательство того, что под влиянием интернета в нашем мозгу происходит реорганизация структуры. Смолл проводил функциональную МРТ мозга людей, никогда прежде не имевших дело с интернетом, сразу после того, как они делали попытку выйти в сеть. Затем все испыту­емые по часу в день в течение недели практиковались работать в интернете, после чего исследование повторялось. У этих людей отмечалось усиление активности в лобных долях коры мозга, там, где при первом исследовании активность была довольно слабой. Когда мозг получает новую задачу, нейронные пути возникают быстро. Смолл доказал, что это верно и для начала работы в интернете. При этом новые пути появляются и начинают функционировать в течение нескольких часов.

«Мы знаем, что технологии изменяют нашу жизнь. Но они изменяют и наш мозг», — заявил Смолл. Пластичность нейронов вселяет надежду пожилым. Смолл сказал мне: «Ослабление активности мозга у пожилых людей — это нелинейный процесс». Например, способность мозга к сопереживанию с возрастом усиливается. Обратная сторона этой медали в том, что молодой мозг, погруженный в течение полусуток в реальность мерцающего экрана, обретает избыточную способность к усвоению цифровой, виртуальной реальности, не выдерживающей сравнения с куда более вульгарной реальной жизнью, образующей наш грубый, порой скучный и застоявшийся материальный мир.

В книге «Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами»29 Николас Карр подробно описывает, насколько фундаментально интернет, пользуясь пластичностью мозга, вынуждает его к поверхностному мышлению. Проведя много времени за экраном, мы приучаемся поглощать большее количество информации, но усваиваем ее менее эффективно, не прочитываем до конца абзацы, постоянно меняем объекты внимания. «Чем умнее программа, тем тупее пользователь», — пишет Карр.

Наиболее разительный пример гибкости нашего мозга приведен в недавнем исследовании, проведенном в области нейро­инженерии. Основываясь на данных этого эксперимента, спе­циалисты полагают, что уже в следующем поколении можно будет «заставить» человека «усвоить новые знания, навыки или память, а возможно, и восстановить навыки или знания, повреж­денные в результате несчастного случая, болезни или старения, притом что сам человек не заметит процесс приобретения новых знаний». Здесь я цитирую доклад коллектива ученых Бостонского университета. Эта команда под руководством Такео Ватанабэ смогла декодировать данные функциональной МРТ, чтобы особыми весьма специфическими способами модифицировать активность зрительной коры у испытуемых людей. «Представьте себе человека, смотрящего на компьютерный экран, — говорится в докладе Национального научного фонда, — и представьте, что паттерны нейронной активности этого человека модифицируются так, что начинают соответствовать паттернам тренированного спортсмена». Возможности подобной инъекции «незаслуженного» знания поразительны, но они наверняка станут предметом длительных дискуссий среди специалистов по биомедицинской этике. Мозг вашего внука, возможно, удастся незаметно обучить определенным вещам (на что он, между прочим, не давал своего согласия), пока он будет просто смотреть некоторые сюжеты через цифровые контактные линзы. Другими словами, декодирование нейронной обратной связи обещает возможность пассивного (причем гарантированного и незаметного) обучения человека, который не намерен обучаться.

Сегодня мы отмечаем, что что-то изменилось в наших умах. Но мы пока абсолютно беспомощны в борьбе с этими переменами. Можно говорить лишь о болезненном пристрастии к технологиям, которые эти изменения вызывают.

Но будут ли наши дети ощущать эти неприятности? Заменит ли джем-сейшен в подвале компьютерное прослушивание и просмотр «Икс-Фактора»30? Уступят ли место серьезные разговоры и одинокие прогулки изматывающему чтению рваных фрагментарных текстов? Заменит ли лихорадочная беспокойная праздность мягкую определенность мира раннего детства? Конечно, у наших детей всегда будут моменты уединения — их не ждет жизнь стопроцентных зомби. Они, безусловно, смогут блуждать по лесу, голышом бегать по пляжу и иногда отвлекаться от цифровых устройств. Их жизнь станет чередованием соединений и разъединений с цифровым миром. Вопрос в другом: изменятся ли предпочтения, легко ли будет детям отключаться от сети и погружаться в одиночество. Важно и то, что мы, взрослые, отвечаем за медийный рацион наших детей, причем в степени, неведомой родителям прошлых поколений. Так как наши чада приобщены к изобилию медийных средств, нам придется специально находить способы отлучать их от цифрового мира. Мы не можем полагаться в этом деле на случай.

Без таких тщательно спланированных и подготовленных «отпусков» (без SMS и компьютерного монитора) наши дети будут страдать не менее тех, кто имеет неограниченный доступ к фастфуду. Результат в том, что аборигены цифрового мира оказываются менее уязвимыми, чем можно предположить. В 2012 году Элонский университет в сотрудничестве с социологической компанией Pew Internet and American Life Project выпустил доклад, где суммированы мнения 1021 человека — критиков, экспертов и пайщиков — об их отношении к аборигенам цифрового мира. На основании исследования был сделан следующий вывод: молодые люди в наше время рассматривают интернет как «внешний мозг». Они научились быстро принимать решения, несмотря на то что жаждут при этом «немедленного вознаграж­дения и часто выносят поверхностные и скоропалительные суждения». Некоторые эксперты проявили умеренный оптимизм относительного будущего молодежи. Сьюзен Прайс, CEO31 и руководитель отдела стратегических сетевых исследований студии San Antonio Firecat, предположила, что «те, кто оплакивает упадок способности к глубокому мышлению... не в состоянии оценить потребность в адаптации нашего поведения и наших реакций к новым реальностям и возможностям». Прайс обещает, что молодые люди (и те, кто молод душой) разовьют у себя новые навыки и стандарты мышления и поведения, которые больше соответствуют их реальности, а не ситуации, скажем, 1992 года.