— Может иметь человек двух живых жен зараз? — спросила она.

— По закону — нет.

— Сколько дадите, если я докажу, что у капитана Монтальво две жены?

Брант заинтересовался словами Мег. Он ненавидел Монтальво, догадываясь, даже кое-что зная о его роли в этой постыдной истории, и знал также, что окажет Лизбете истинную услугу, освободив ее от мужа.

— Положим, двести флоринов, если вы докажете это.

— Мало, менеер.

— Больше я не могу дать, но помните: раз обещав, я плачу.

— Да, правда, другие обещают и не платят, мошенники! — прибавила Мег, ударяя костлявым кулаком по столу. — Хорошо, я согласна и не прошу задатка, потому что вы, купцы, не то что дворяне: ваше слово все равно что расписка. Ну, прочтите это.

Она развернула сверток и подала его содержимое Бранту.

За исключением двух миниатюр, которые Хендрик отложил в сторону, это были письма, написанные по-испански очень изящным почерком. Брант хорошо знал испанский язык, и за двадцать минут прочел все. Письма оказались посланиями женщины, подписавшейся «Хуанита де Монтальво», к мужу. Это были грустные документы, повествовавшие о тяжелой истории бессердечно покинутой женщины, полные мольбы о возвращении мужа и отца или, по крайней мере, о предоставлении им средств к существованию, так как семья находилась в крайней бедности.

— Все это очень печально, — сказал Брант, с грустью смотря на портрет женщины и детей, — но еще не доказывает, что она жена этого человека?

Черная Мег снова сунула руку за пазуху и вынула письмо, помеченное не больше как тремя месяцами тому назад. Оно было написано священником того селения, где жила графиня, и адресовано графу дону Хуану де Монтальво, капитану в Лейдене. Это письмо заключало в себе серьезное обращение к благородному графу от человека, имевшего право говорить, потому что он крестил, учил и, наконец, венчал графа. Священник просил выслать вспомоществование графине на его имя.

«До нас здесь, в Испании, дошел возмутительный слух, — заканчивал он свое письмо, — будто вы женились на нидерландке из Лейдена по фамилии ван Хаут. Но я не верю этому. Никогда бы вы не решились на такое преступление перед Богом и людьми. Напишите же скорее, сын мой, и рассейте черное облако сплетен, собирающееся над вашим почтенным, древним именем».

— Откуда у вас эти бумаги? — спросил Брант.

— Последнее письмо я получила от священника, привезшего его из Испании. Я встретилась с ним в Гааге и предложила передать письмо в Лейден. Другие бумаги я украла из комнаты Монтальво.

— В самом деле, честная работница! А как вы попали в комнату его сиятельства?

— Я скажу вам это, — отвечала она, — ведь он не заплатил мне, стало быть, мой язык развязан. Он желал иметь доказательства, что хеер Дирк ван Гоорль еретик, и поручил мне добыть их.

Лицо Бранта приняло жесткое выражение, и он насторожился.

— Зачем ему были эти доказательства?

— Чтобы, воспользовавшись ими, помешать ювфроу Лизбете ван Хаут выйти замуж за Дирка ван Гоорля.

— Каким образом?

Мег пожала плечами.

— Должно быть, он надеялся, что Лизбета, узнав секрет ван Гоорля, откажет ему, или, что еще вероятнее, намеревался пустить в ход угрозу предать ее возлюбленного в руки инквизиции, если девица станет упорствовать.

— Понимаю. Что же, вы добыли доказательства?

— Я однажды ночью спряталась в спальне Дирка и через щель в двери подсмотрела, как он и еще другой молодой человек, которого я не знаю, вместе читали Библию и молились.

— Вот как? Немалому риску вы подвергали себя, ведь, если бы Дирк или его товарищ увидали вас, вам вряд ли удалось бы живой уйти из дома. Вы знаете, еретики считают себя вправе убить шпиона, попавшегося на месте преступления, и, правду говоря, я не осуждаю их. Будь я в таком положении… — он нагнулся вперед и пристально взглянул ей в глаза, — я не задумался бы размозжить вам голову, как какой-нибудь крысе.

Черная Мег отшатнулась, и губы ее посинели.

— Правда, менеер, рискованное это дело, и бедные слуги Божий подвергаются большим опасностям. Другому-то молодому человеку нечего было бояться: мне не платили, чтобы я следила за ним, и, как я уже сказала, я даже не знаю, кто он, и не собираюсь узнавать.

— Кто знает, может быть, это счастье для вас, особенно если бы ему вдруг пришло в голову узнать, кто вы. Но это ведь нас не касается теперь! Давайте бумаги! Хорошо!

Брант подошел к шкафу и, вынув маленький стальной ящичек, отпер его. Взяв из него условленную сумму, он снова запер его.

— Напрасно вы так всматриваетесь в этот ящичек, — сказал он, — его уже завтра не будет здесь и вообще в этом доме. Насколько я мог понять, Монтальво не заплатил вам.

— Ни одного стивера! — отвечала она с внезапным приступом бешенства. — Низкий вор обещался заплатить мне после женитьбы, но вместо того чтобы наградить ту, которая помогла ему сесть в теплое гнездо, он теперь уже промотал все состояние жены до последнего флорина, играя и уплачивая неотложные долги, так что в настоящее время она, я думаю, почти нищая.

— Хорошо, — отвечал Брант, — а теперь прощайте, и если мы встретимся в городе, то заметьте себе, я вас не знаю. Понимаете?

— Понимаю, менеер, — отвечала Черная Мег с усмешкой и исчезла.

Когда она ушла, Брант встал и отворил окно.

— Отравлен весь воздух, — проговорил он. — Но, кажется, я напугал ее, и мне нечего бояться. Впрочем, кто знает? Она видела, как я читал Библию, и Монтальво знает это. Но с тех пор прошло уже довольно много времени. Я должен воспользоваться тем, что у меня в руках.

Действительно, кто знает?

Взяв с собою портреты и документы, Брант отправился к своему другу и единоверцу Питеру ван де Верфу, который был также другом Дирка и двоюродным братом Лизбеты, молодому человеку, об уме и способностях которого Хендрик был очень высокого мнения. Следствием этого свидания было то, что тем же вечером молодые люди уехали в Брюссель, резиденцию правительства, где у них были очень влиятельные друзья.

Достаточно вкратце сообщить о результате их путешествия. Как раз в это время нидерландское правительство по особым причинам желало жить в мире с горожанами, и власти, узнав о возмутительном обмане, жертвой которого сделалась знатная девица, известная как хорошая католичка, воспылали негодованием. Немедленно был отдан приказ, подписанный рукой, которой никто не мог противиться, — так глубоко несчастье одной женщины потрясло другую[86], — приказ об аресте и строгом допросе графа Монтальво, как если б он был простой преступник-нидерландец. Так как у капитана было много врагов, то и не нашлось никого, кто бы стал хлопотать об отмене королевского указа…

Три дня спустя после этих событий Монтальво велел сказать жене, что будет ужинать один дома и желает, чтобы она присутствовала за ужином. Лизбета повиновалась, и, сидя на противоположном конце стола, время от времени, поднималась, сама прислуживая ему. Наблюдая за ним спокойным взглядом, она заметила, что ему не по себе.

— Что же ты все молчишь? — спросил он наконец раздраженно. — Ты вероятно, воображаешь, что чрезвычайно весело ужинать с женой, у которой вид, как у трупа в гробу? Невольно пожелаешь, чтобы это сталось на самом деле.

— Я уже давно желаю, — отвечала Лизбета.

И снова водворилось молчание. Однако его нарушила Лизбета, спросив:

— Чего тебе надо, денег?

— Конечно, денег, — ответил он яростно.

— Денег больше нет, все истрачены, и нотариус говорит, что никто не дает больше ни одного стивера под дом. Все мои брильянты также проданы.

Он взглянул на ее руку и сказал:

— У тебя есть еще это кольцо.

Лизбета также взглянула на кольцо. То был золотой перстень, украшенный довольно ценными брильянтами, подаренный ей мужем перед свадьбой. Монтальво постоянно настаивал, чтобы она носила его. В действительности кольцо было куплено на деньги, занятые графом у Дирка.